Страница 10 из 110
Е. Узнать, по возможности, комбинацию шифра.
Ж. Если этого не удастся сделать, прибегнуть к динамиту.
Подумав немного, Фредди вычеркнул из плана пункт придя к выводу, что при его реализации возникнет слишком много шума, и продолжал читать дальше:
3. Иметь при себе один или несколько видов оружия.
И. Идти на «дело» только вдвоем.
Последним пунктом он особенно гордился. В прошлый раз все пошло наперекосяк из–за того, что их было слишком много. Чем меньше людей знают тайну, тем лучше.
К. Подготовить записку: «С благодарностью от крутых ребят. Деньги пойдут на нужды самых бедных из них». Положить её в пустой сейф.
Л. Подготовить железное алиби на время операции.
Вопрос об алиби пока затрагивался только вскользь, и его предстояло ещё основательно продумать. Этим содержание плана исчерпывалось. Ну погоди, папочка Беррьен, ты ещё увидишь, чем тебе обернется твоя манера отсылать сына в комнату, как какого–то сопливого мальчишку' Он ещё покусает себе ногти от ярости, это уж точно!
Фредди показал язык Вольтеру и заснул.
ГЛАВА 5
ЛЫСИНА (от лат. calvities) - состояние лысой головы. Излечить трудно.
Словарь Ларусс
Гастон Беррьен подбил итоги, проверил их ещё раз и, вытащив небольшую записную книжу в переплете из черного молескина*, занес цифры в графу «приход». Отодвинув кресло, он подошел к стене. Ее украшала громадная картина, изображавшая во весь рост Симона Боливара** в шляпе, обессмертившей его имя. Бросив беглый взгляд через стеклянную дверь и убедившись, что из магазина его не видно, Гастон нажал на край позолоченной рамы. С легким скрипом картина повернулась на оси, обнажив круглую дверцу потайного сейфа.
* Молескин — искусственная кожа
** Симон Боливар (1783 — 1830) - национальный герой Венесуэлы, возглавлявший освободительную борьбу против Испании
Посередине этой металлической дверцы виднелись щель замка и пять круглых кнопок. При их повороте в крошечных оконцах выскакивали буквы. Торговец головными уборами набрал слово «ФРЕДД», почти полностью воспроизведя имя сына. Затем он вставил в замок ключик и открыл сейф. Гастон положил туда драгоценную черную записную книжку, закрыл дверцу и тщательно сбил комбинацию шифра, после чего неизменно воинственный Боливар занял прежнее место.
Закурив сигару, Гастон Беррьен плюхнулся обратно в кресло и поинтересовался, что происходит в магазине. Как раз в этот момент в помещение входил незнакомый ему клиент, которого Гастон ради личного удовольствия наградил тремя словами:
— Ну и видик!
И он снова углубился в бухгалтерские выкладки. Торговля шла своим чередом, подрываемая расходами на социальные нужды, таксами и начетами, за которые в конечном–счете расплачивался потребитель, а также налогами, неизбежными для сколько–нибудь значительного предприятия. Гастон вздохнул. Комедия, которую он ломал перед обществом вот уже пять лет, становилась в тягость. Днем — торговец шляпами, попросту шляпник, ночью, раз в неделю, человек вне закона. За плечами — сорок лет. Пора и выбирать. Но в пользу чего?
Если бы у него были развязаны руки, он бы знал, на чем остановиться. Скрытно накоплено что–то около трехсот или чуть больше миллионов франков, размещенных в различных французских и зарубежных банках. Такие деньги деловые люди используют умело. И Гастон с радостью отошел бы от дел и, наняв управляющего магазином, махнул бы вместе с семьей на Лазурный берег, где и пожил бы в свое удовольствие на этот приобретенный столь тяжким трудом капитал. Однако столь ранний — в сорок лет — отход от активной деятельности вызвал бы массу пересудов. Поэтому ради видимости Гастон был вынужден поддерживать в глазах окружающих представление о себе как о сравнительно скромном торговце головными уборами, хотя и грезил дальними путешествиями, «кадиллаком? с личным водителем, норковыми шубами для жены… Он опять тяжело вздохнул. Решения этой проблемы в ближайшем будущем он не видел. Об этом не стоило даже и думать, пока Фредди и Эвелин не устроятся в жизни. А на это потребуется не менее четырех лет, не так ли?
— Какой–то господин желает поговорить с вами лично и наедине.
Он вздрогнул и посмотрел на мадемуазель Розу в её скромном закрытом платье с высоким воротником. Ничто в ней не напоминало пышнотелую мадемуазель Розу из вчерашней ночи. Она ожидала ответа, стоя на пороге кабинета. Гастон потушил окурок в пепельнице и пригласил:
— Пусть войдет.
Это был тот самый посетитель, на которого он раньше обратил внимание. Вблизи он производил ещё более тягостное впечатление. Тщедушный тип, с лицом цвета репы, заросший щетиной, в мешковатом, не по фигуре, демисезонном пальто, скверно обутый и увенчанный такой замызганной фетровой шляпой, что у Гастона как специалиста в своем деле от ужаса зашевелились волосы. Тем не менее он поднялся и указал незнакомцу на кресло. Тот сел. Его отвислая нижняя губа придавала лицу малопривлекательное выражение. Гастон Беррьен, любивший расставлять людей по полочкам, определил его в категорию полицейских и сразу же насторожился.
Человек снял шляпу и положил её на ковер. Гастон едва удержался, чтобы не вскрикнуть.
Шляпа скрывала череп. Но какой! Никогда ещё за все сорок лет своей жизни Гастон не видел столь совершенной белизны и такой абсолютно гладкой поверхности. Сфероидной формы череп по внешнему виду, цвету и структуре напоминал только что снесенное яйцо страуса. С той лишь разницей, что перед этой матовой сферой оно показалось бы волосатым. С каким удовольствием какая–нибудь прорицательница будущего сменяла бы на него свой традиционный хрустальный шар. Это был череп из небытия. Череп — образец. Череп совершенство. Одним словом — ЧЕРЕП.
Гастон почувствовал, что под воздействием неодолимой тяги, исходившей от этого идеального шара, он на какое–то мгновение потерял контроль над собой. Осознав опасность впасть в гипнотический транс, он невероятным усилием воли заставил себя отвести глаза от столь необычного предмета и поинтересовался:
— Чем могу быть полезен, месье? Месье?.. Повторное «месье» приглашало человека с черепом назвать себя. Тот понял.
— Мое имя вам ничего не скажет.
Его голос был под стать черепу. Столь же ровный, гладкий, почти беззвучный, он не позволял разобраться в настроении говорившего. Казалось, что череп и голос были созданы какими–то умными машинами. В какой–то момент в голову Гастону даже пришла мысль, что перед ним сидит марсианин, прибывший на Землю специально для того, чтобы заказать солидную партию головных уборов, но затем он с негодованием её отверг.
— В первый раз ЭТО всегда производит впечатление, но потом быстро привыкаешь. Просто в детстве я перенес тиф.
Гастон, смутившись, что его застали за смакованием вида черепа, поспешил заверить собеседника в чистоте своих намерений. Нет, он вовсе не помышлял завладеть этим черепом, чтобы выставлять его затем как диковинку в ярмарочном балагане. Человек снисходительно слушал, как шляпник что–то лепетал, путался в словах, пока, покраснев, и вовсе не замолчал. Чувствовалось, что череп сильно повлиял на личность его владельца. Внешняя лихость дополняла внутреннюю*, и он гордится этим. Как очистительную жертву, он соизволил принять от своего визави сигару.
— Я лишь позавчера вышел из–за решетки. После четырех лет.
Первоначальная тревога Гастона начала рассеиваться. Раз он не из полиции, то для него этот человек — не более чем курьез природы, а его слова вполне объясняли эту необыкновенную бледность.
— У меня неприятности. Большие. Но это вам неинтересно.
Торговец шляпами запротестовал, заверив, что заботы ближнего он всегда принимает близко к сердцу, и Череп продолжал:
— До ареста я был женат. Точнее, сожительствовал с проституткой. Имя, с вашего позволения, называть не буду.
Не получив ответа, он затянулся сигарой, слегка задумался и произнес:
— Видимо, вам нужно объяснить, что это за штука такая — тюремная жизнь. Там очень даже невесело. Особенно для таких, как я — с бурным темпераментом. Поэтому я решил туда больше не возвращаться. Но сделать это можно только одним путем: заняться честным трудом.