Страница 9 из 90
— Прошу прощения, сэр, а чаевые?
— Вы считаете, что фунта и восьми шиллингов мало?
— Эти деньги для хозяина. А мне?
Вокруг начала собираться толпа.
— В Томинтуле никто никогда не требует чаевых.
Несмотря на все усилия взять себя в руки, Джон все–таки не смог не взорваться:
— Черт возьми! Плевать на Томинтул! Мы не в Томинтуле! Мы в Лондоне! А Лондон — столица Соединенного Королевства! Сечете? И в Лондоне водителям платят чаевые!
Какой–то служитель культа счел долгом вмешаться в это дело и обратился к Эрмитеджу:
— Дитя мое, ругаться так, как вы себе только что позволили, — постыдно. Подумайте, какой дурной пример вы подаете.
Но Джон был совсем не в настроении внимать гласу добродетели.
— Шли бы вы, пастор…
И он добавил ругательство.
— Бандит! Безбожник! Атеист!
— Слушайте, вы, часом, не хотите схлопотать по носу?
— Попробуйте только тронуть меня — живо попадете в суд!
Какой–то дарбист[4], оказавшийся свидетелем перепалки, решил, что пора воззвать к Всевышнему:
— Настало время пришествия Христа, дабы он водворил порядок в этом безумном мире! И Он грядет, братья! Он здесь! И приход Его будет гибелью вашей церкви–самозванки! Так возвестил Джок Дарби!
Теперь вся ярость служителя церкви обрушилась на сектанта:
— Ах вы еретик несчастный! И вы еще осмеливаетесь выступать публично?!
— Нет, это вы блуждаете во тьме, а все потому, что отдалились от Господа!
— Так как же мои чаевые? — снова вступил Эрмитедж.
Но в бой уже ринулась уличная торговка, сторонница унитаристской доктрины[5].
— Посмотрите, до чего доводят дикие выдумки о Боге в трех лицах! Бог един, Бог единствен, и десница Его повергнет вас во прах!
Священник и дарбист немедленно объединились против унитаристки:
— Прочь отсюда, безумица! Ад плачет по твоей грешной душе!
Сэм Блум вместе с новым постояльцем ушли в гостиницу. Что касается Эрмитеджа, то он никак не мог понять, каким образом его законное требование вызвало столь бурную теологическую дискуссию. Тут к нему подошла женщина из Армии Спасения.
— Брат мой, подумайте о тех, кто страдает от голода и холода. Подать страждущему — значит открыть сердце Всевышнему!
Не думая о том, что делает, Джон протянул два шиллинга, и женщина, поблагодарив, исчезла. Появление полисмена утихомирило метафизическую бурю. Толпа рассеялась. Только Джон остался стоять на тротуаре, тупо глядя на собственную ладонь, в которой теперь было всего фунт и шесть шиллингов… Его зациклившийся мозг тщетно пытался сообразить, почему же все–таки он не только не получил чаевых, но еще остался в убытке.
— Вы кого–нибудь ждете? — осведомился констебль.
— Нет.
— Так нечего тут стоить!
— Согласен, сейчас уеду, но сначала скажу вам одно: здорово все–таки получается, что Марии Стюарт отрубили голову! Чертовски досадно только, что такая участь не постигла всех шотландцев!
Малькольм Мак–Намара поведал Сэму Блуму обо всех своих приключениях, с тех пор как высадился на вокзале Сент–Панкрас. Сначала два грабителя, потом полусумасшедший таксист, который чуть было не устроил аварию только из–за того, что в честь его будущего ребенка сыграли на волынке «Бэк о'Бэнахи»!
— Так вы что, таскаете с собой волынку?
— Всегда! В Томинтуле говорят: «Малькольм без своей волынки — все равно что безногий без протеза — ничего не стоит».
— И где же она у вас?
— В чемодане.
— Вче…
В доказательство Мак–Намара открыл один из своих гигантских чемоданов и торжествующе извлек оттуда волынку, а заодно и бутылку виски.
— Не выпить ли нам, старина, за знакомство?
— Охотно, да вот стакана нет под рукой.
— Чепуха! Делайте, как я.
С этими словами шотландец поднес к губам горлышко бутылки и, к величайшему восторгу Сэма, одним глотком опустошил ее на треть.
— А потом этот злосчастный псих отвез меня в «Каштан», где имели наглость потребовать за ночлег фунт и десять шиллингов. В этом притоне меня явно приняли за дурака–провинциала. Потом таксист пытался подсунуть мне «Элмвуд» — там дерут фунт и два шиллинга. Я им даже ничего не ответил, этим ворюгам. О Господи!
Сэм, размышлявший в этот момент, действительно ли его новый клиент полный идиот или только притворяется, подпрыгнул от неожиданности:
— Что такое?
— Самая прекрасная женщина, какую я когда–либо видел в жизни! В Томинтуле ни одной такой нет!
Блум обернулся и увидел, что по лестнице спускается Люси Шеррат, которая, несмотря на свои сорок пять лет, считалась одной из самых отважных среди дам, прогуливающихся вечерами по тротуарам Сохо.
— Вот как? Ну, значит, вы там не избалованы по части прекрасного пола.
Люси, подошла к конторке.
— Привет! Сэм, не забудь напомнить Эдмунду, что в моей комнате подтекает кран. От этого постоянного шума можно рехнуться, а я, как знаешь, нуждаюсь в отдыхе. Так я могу на тебя рассчитывать, Сэм?
Прежде чем хозяин гостиницы успел ответить, шотландец воскликнул:
— В честь самой прекрасной девушки в Сохо!
И тут же заиграл на волынке «Полевые цветы».
Люси, вытаращив глаза, поглядела на Мак–Намару и тихо спросила Сэма:
— Кто этот тип?
— Поклонник, моя дорогая! — И, обращаясь уже к шотландцу: — Эй, дружище, вы не могли бы на минутку перестать играть?
Малькольм согласился прервать поток излияний волынки только для того, чтобы сообщить о принятом решении:
— Я буду следовать за этой дамой на расстоянии пяти шагов, играя «Эйтсом рил»! Мы всегда так поступаем в Томинтуле, если тебе девушка нравится и ты хочешь познакомиться с ней поближе.
Заставить его отказаться от этого плана стоило неимоверных усилий. Пришлось объяснять, что подобный шум может сильно повредить работе мисс Шеррат. Затем, повинуясь повелительному жесту Сэма, Люси исчезла. Впрочем, сделала она это не без сожаления — бедняга уже так давно ни у одного мужчины не вызывала восхищения! В сорок пять лет ей хотелось вкусить спокойной жизни, а этот шотландец — такой видный мужчина! Да вот беда: есть мечты, в которые как будто веришь, чтобы хоть как–то себя утешить, но до конца в них поверить так и не можешь. Для Люси, как и для многих других таких же товарок, было уже слишком поздно. Зато совершенно незнакомый, да еще и красивый парень исполнил в ее честь «Полевые цветы», и она никому об этом не расскажет. Это будет ее тайной.
Шотландец все больше и больше заинтересовывал Сэма. Сам не зная почему, хозяин гостиницы чувствовал, что тот может принести ему весьма ощутимые барыши. Уж не послал ли Сэму сего уроженца гор его ангел–хранитель? Похоже, Блум считал своего небесного покровителя таким же мошенником, каким был сам.
— Так, значит, сэр, у вас восемьсот овец?
— По меньшей мере.
— Надо думать, к концу года это приносит солидный доходец, а?
— Не жалуюсь.
— И вы приехали в Лондон повеселиться?
— Не совсем. Первым делом мне надо кое–что прикупить… Я ведь казначей нашего Сообщества… Так вот, говорят, австралийцы придумали какие–то сногсшибательные машинки для стрижки овец. Ну и наш председатель Грегор Фрезер сказал: «Только Малькольму Мак–Намаре из Томинтула можно доверить такую кучу денег, не дрожа со страху, что их украдут».
— Кучу денег?
— Пять тысяч фунтов, старина. У вас в Лондоне это не считается кучей денег?
— Еще бы! Конечно, считается! И вы, разумеется, сдали их в ближайший банк?
— Ну нет, у нас, в Томинтуле, не очень–то доверяют всем этим банкам. У вас забирают деньги, а взамен дают какую–то бумажку. По–моему, это ненормально. Я предпочитаю, чтобы деньги лежали у меня в кармане, и отдаю их только в обмен на товар.
У Блума пересохло в горле.
— Вы… вы хотите сказать… что… что эти деньги у вас с собой?
— Ну да, в моем зеленом чемодане.
За свою долгую жизнь жулика Сэм повидал немало простофиль, но такой ему попался впервые. И Блум никак не мог уверовать до конца в то, что наивность в такой степени вообще возможна.
4
Секта, верующая в скорое возвращение Христа.
5
Секта, отрицающая догмат о триединстве Бога.