Страница 26 из 27
Надя вздохнула и, стараясь остаться незамеченной, выскользнула на кухню. Снова… Сначала Надя делала робкие попытки влезть не в свое дело, утешить ее, ободрить, но все ее усилия терпели неизменное фиаско.
— Что ж, может быть, что-то изменит поездка в Москву, — пробормотала девочка. — Но завтра я попробую выяснить у Люды, что же произошло в тот день… Может быть, все-таки расколется…
Люда. Саша. Маленькая Сашка… Таня. «Надя, я прошу тебя прекратить всяческие отношения с этими людьми»…
Она тогда промолчала, и Катя ошибочно приняла молчание за знак согласия. Или она догадывалась, что Надя не сможет оборвать нити, связующие ее с новыми друзьями? И Саша… Она все еще пыталась соврать себе, что это просто симпатия, дружба, но… «Первая любовь чаще всего такой и бывает, — грустно подумала она. — Безответной… Ах, ма, как ты не права… И как мне хочется узнать, почему ты на него злишься…»
Она поставила на плиту чайник, хотя ей совсем не хотелось чая. Просто привычное движение возвращало ее в те дни, когда все было просто, ясно и неприятности казались большими, а оказывались мелкими…
Может быть, и теперь можно все уладить?
Время летело незаметно, он и сам не заметил, как декабрь пролетел… Остался последний день, и тогда декабрь уведет не только год, но и Катю… Да, именно так ему казалось… Мистическое ощущение близкой потери его не оставляло. Он весь месяц звонил ей, и она вешала трубку, услышав его голос. Он пытался встретить ее на улице, чтобы объяснить ей все, но она делала вид, что они незнакомы. В конце концов чувство непонятной вины уступило место раздражению. С какой стати, черт ее возьми? Она считает его пустым, развратным существом, танцором…
И почему Тарзан? Он же не орет и не прыгает по лианам… Так получилось, что нигде его не брали на работу, а деньги были нужны… В конце концов, кто сказал, что те, кто продает душу, поступают правильнее, чем те, кто продает тело? Груду мускулов…
Но он снова невольно коснулся мысленно ее щеки и ощутил эту бледность, мягкость, ощутил физически…
«Вы прекрасны…»
Он и теперь сказал бы ей эти слова. И теперь… Может быть, это и есть причина не умолкающей ни на секунду боли?
«Женщина в зрительном зале вносила дрожь…»
Он выключил радио. Последнее время ему казалось, что вся музыка посвящена им.
«Ты меня ждешь», — выдохнул певец.
«Счастливый, — усмехнулся он в наступившей тишине. — Рад за тебя, приятель. Меня эта женщина, вносящая дрожь, не ждет. Она меня ненавидит теперь…»
— С наступающим Новым годом, — сказала Оля, на минуту остановившись у дверей.
— Тебя тоже, лапочка, — улыбнулась ей Катя.
Они вышли из класса. Урок был последним.
У окна стоял мужчина. Полноватый, с редеющим затылком… И все-таки он был ей знаком. Эта привычка потирать руки… И пальцы длинные, как у музыканта.
— Папа! — крикнула Оля, бросаясь к нему со всех ног. — Катерина Андреевна, познакомьтесь, это же мой папа!
Из соседнего класса доносились неуверенные звуки «Сицилианы» Баха. Человек обернулся. Губы шевельнулись, повторяя ее имя, а в глазах смешался страх, удивление и дохленькая радость…
— Здравствуйте, — сказала она тихо и попыталась вспомнить его отчество, с удивлением обнаружив, что и имя-то не очень помнится…
Как будто отец Нади растворился во времени, обратился в пыль, в ничто…
Отец Нади. Отец Оли. Растолстевший, лысеющий… С затравленным взглядом… Когда-то его глаза горели. Когда-то, когда-то…
«Нет, Новый год все-таки не следует отмечать, мама права, — подумала Катя. — Стоило мне решиться один раз его отметить, как от сюрпризов стало некуда бежать…»
Отец Нади. Отец Оли. Тот самый, благодаря которому девочка так талантлива…
Что ж, хоть какая-то польза от генотипа… Красивая Надька и умненькая Оля. Две сестры…
— Как поживаешь, Катенька? — поинтересовался он.
Руками он обнимал Олю, и Катя смотрела на эти руки, зачарованная, думая при этом, что вот этими же руками он когда-то оттолкнул ее Надю. И свою Надю… Или только ее?
— Хорошо поживаю, — выдавила она улыбку. — Очень хорошо… Надя выросла. А я выхожу замуж…
— Замуж? — удивился он. — Кто он?
Она и сама не знала, что на нее нашло. Желание подразнить этого обывателя с трусливыми глазами?
— Стриптизер, — рассмеялась она. — Очень красивый… И к Наде привязан, как к родной дочери. Она его тоже любит… Прости, я спешу. Меня ждут…
И быстро, не оборачиваясь, отчаянно ругая себя за эту несусветную глупость и появившиеся в уголках глаз слезы обиды, пошла прочь, в обратную сторону. Там, в пустом классе, уронив руки и голову на клавиши, она расплакалась. Не обращая внимания на гулкий полифонический звук, вырвавшийся из груди рояля, как вздох, как сочувствие, как невозможность помочь ей, такой одинокой, такой безалаберной, такой не приспособленной к этой жизни и такой глупенькой…
В двенадцать часов они выпили шампанское, и Надя подумала, что мрачнее праздничка в ее жизни не было…
Мать продолжала находиться в состоянии преувеличенного веселья, от которого по коже драл мороз. Звонок Саше ничего не дал — он тоже пребывал в прострации-фрустрации и вообще заявил, что они с Сашкой досидят до двенадцати, а потом лягут спать. Похоже, они с Катей тоже так поступят. Только вряд ли заснут. Одна будет тихо плакать в подушку, а вторая… вторая будет думать, чем бы ей помочь и как все исправить…
А потом они сядут в поезд и обрушатся на бабушку, которая наверняка почувствует все сразу и тоже будет метаться, не понимая, как помочь своей взрослой дочери…
— Получается кошмар, — пробормотала Надя.
— Что?
— Ничего, — улыбнулась Надя. — Просто надоело каждый год слушать одного и того же Путина…
— Не слушай, — пожала плечами Катя.
— Тогда мы должны выключить телепузер. И перестанем изображать из себя добропорядочных обывателей…
— Может, мы и есть…
— Мама!
— Все. Я замолчала. «Хуг», — сказал индейский вождь…
— Что с тобой происходит?
— Все в порядке. Просто переходный возраст… Я плавно перетекаю в старость…
— Ага. По-моему, все проще. Ты влюблена, а любовь никогда не бывает без грусти…
И тут, после этих высказанных слов, которые вопреки истине не были ложью, Надя поняла причину странного поведения и Саши, и Кати.
Ну да. Все просто…
Их подавленность тесно связана. Друг с другом… С любовью, да?
Она даже рассмеялась от облегчения — забыв про собственные чувства…
— С Новым годом, мамочка, — подмигнула она ей. — Желаю тебе получить то, что тебе хочется получить…
И про себя поправила — кого… «Кого тебе хочется получить… Верь мне, мамочка, я приложу к этому делу максимум усилий!»
Она поднялась, плеснула себе в бокал еще вина.
— Что это с тобой? — возмутилась Катя. — Ты…
— Погоди, — остановила ее Надя. — Мы должны с тобой поговорить…
— Сейчас?
— Да. В конце концов, веселье у нас получается довольно идиотское… Проще сказать, это не веселье, а вселенский плач…
— И ты решила превратить его в радостный смех? — поинтересовалась Катя, тоже наливая в бокал вина. Она так и не решила, как ей себя вести с разбуянившейся дочерью. Поэтому списала собственную родительскую несостоятельность на праздник. Праздник… Надя права. Это не праздник, это тризна… По ушедшему году. По Саше, который тоже ушел, оставив от себя только слова: «Вы прекрасны…» Только несколько мгновений танца, странного момента счастья, мига…
— Ма, — сказала Надя, наконец решившись. От вина ее щеки покраснели, а глаза стали немного пьяными. — Ты всегда уверена в своей правоте?
— Нет, — подумав, сказала Катя. — Я так понимаю, мы будем говорить обо мне?
— О тебе тоже…
Надя поднялась и налила в бокал вина. Катя хотела возмутиться, но отчего-то промолчала. Надя сейчас выглядела по-другому, взрослая, собранная.
— Когда я наделала глупостей, ма, никто не помог нам. Только он. Как ты не понимаешь, что именно тогда этот человек смог доказать нам, что вполне может служить нам защитой?