Страница 11 из 27
Катя остановилась в воротах. Прикрыла глаза, впуская в душу тихую гармонию, и только когда почувствовала себя спокойной, открыла глаза снова.
«Когда-нибудь я все-таки приду к вере, — подумала она. — Сейчас я им просто завидую, этим людям, которые нашли ответ на свой вопрос… Почему же у меня это не получается? Ведь я давно хожу сюда, потому что только здесь я нахожу остатки гармонии, только здесь нет пошлости, вульгарности и диссонанса… Даже в консерватории иногда сталкиваешься с хаосом звуков, но здесь — нет. Маленькие заповедники…»
Она вздохнула и пошла дальше по дороге… Колокол звонил сегодня особенно радостно, или ей так просто показалось?
Словно ее тут ждали. И вот теперь, когда она сюда пришла, она сделала что-то важное. «Порадовала ангелов», — улыбнулась она про себя, открывая тяжелую дверь.
— Я не пойду, — сказал Саша.
— Почему? — поинтересовалась Ольга.
— Потому что…
— Ты просто ребенок.
— Нет, я просто не могу иногда тебя понять…
— Ну, знаешь…
Ольга продолжала одевать Сашку.
— Я, между прочим, тоже тебя не всегда могу понять, — сказала она. — Мог бы пойти хоть сегодня мне навстречу…
Он промолчал. В принципе ему даже хотелось сегодня пойти с ними — с двумя своими любимыми девочками, вот только торчать на службе ему совсем не хотелось.
— Папа, — попросила Сашка, — мне кажется, что тебе сегодня обязательно надо пойти с нами… Тебе трудно порадовать нас и ангелов?
Насчет ангелов он не знал. Вряд ли они будут так уж рады его приходу. А насчет Сашки…
— Ладно, — вздохнул он. — Вы просто вымогательницы… Меня оттуда выгонят.
— За что это? — удивленно спросила Оля.
— Я закоренелый грешник…
— Бог вообще-то не Генеральный секретарь, — улыбнулась Ольга. — Никто тебя не выгонит… Даже не поинтересуются твоими «грехами», если ты сам не захочешь об этом говорить…
Они сели в трамвай, и всю дорогу Саша чувствовал себя почему-то как ребенок, которого ведут то ли в театр, то ли в зоопарк… Он даже не выдержал и тихо пропел:
— «В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора, я поведу тебя в музей, сказала мне сестра…»
— Давай-ка все-таки не продолжать, — серьезно посмотрела на него Оля. — Ты иногда ведешь себя как маленький… Не знаю уж, как ты справляешься с Сашкой…
— Это она со мной справляется…
— Ну конечно, я и не сомневалась… Бедный ребенок…
— Кто из нас двоих?
— Ты!
Они вышли и шли вверх долго-долго, Саша уже начал думать, что они так и будут идти, пока не упрутся головами в самое небо…
У входа Оля попросила его:
— Пожалуйста, веди себя прилично…
Он кивнул ей, пряча в глазах усмешку. «Все-таки трудно иметь такую серьезную младшую сестрицу», — подумал он.
Но подчинился ей — иногда ему начинало казаться, что Ольга и в самом деле умнее его…
Они вошли в храм, и Саша невольно вздрогнул.
Сначала он решил, что этого не может быть, ему почудилось…
Она стояла, склонив слегка голову, и прядь волос, выбившись из маленькой круглой шапочки, была золотой в отблеске свечей.
Он замер, пытаясь не дышать. Ему казалось, что одно неверное движение — и видение это исчезнет… И еще ему подумалось, что если бы сейчас ему протянули краски, мольберт, он знал бы наверняка, кого он должен рисовать. Этот нежный профиль, слегка опущенный, глаза, смотрящие вдаль, — он был уверен, что сейчас она видит что-то недоступное ему, потому что он-то ее меньше, хуже, да что говорить — он слепец… «Тайно образующее…»
Это не хор пел, а ангелы… Он и сам видел, что Бог тайно образовал из общего хаоса этот кусочек гармонии и был настолько милостив, что показал ему — вот, смотри, она ведь прекрасна…
Он невольно подался вперед, сделав к ней два шага и еще один. Остановился, все еще не отводя взгляда, точно боялся, потому что откуда-то знал — стоит ему отвернуться, и видение в самом деле исчезнет…
Она почувствовала его взгляд, обернулась. В ее огромных глазах сначала мелькнуло удивление, потом испуг. Казалось, она его узнала…
Он не знал, что ему делать. Ему ужасно хотелось сказать ей что-то важное, чтобы она его поняла, потому что больше всего на свете он хотел сейчас ее понимания. Но вместо этого он расплылся в отвратительно глупой улыбке, как ему казалось, и прошептал едва слышно:
— Здравствуйте, Екатерина Андреевна…
От неожиданности Катя замерла, боясь обернуться. Голос был ей знаком, но она все еще не могла определить откуда… Медленно, стараясь держать себя в руках, она поставила свечу, перекрестилась и только потом обернулась.
Она его сразу не узнала — там, в толпе, он выглядел по-другому, точно ему передавалась эта беспокойная суета, чужие мысли, не всегда добрые и хорошие. Или это она, Катя, подверженная чужим настроениям, восприняла его не так, неправильно? Сейчас она обратила внимание на то, что черты его лица удивительно тонки и гармоничны, и еще — у него, оказывается, очень длинные и густые ресницы, как у барышни… Она совсем его теперь не боялась, странно, но это так… Более того, он отчего-то теперь вызывал в ней симпатию и доверие.
— Здравствуйте, — улыбнулась она и тут же остановилась, потому что до нее дошло — он знает ее имя…
Снова вспыхнули прежние опасения: если он его знает, то следил за ней, и Боже, как это гадко, что он следил…
— Откуда вы знаете, как меня зовут? — холодно поинтересовалась она, стараясь не смотреть в его сторону.
Они разговаривали шепотом, но ей казалось, что все их слышат и сейчас наверняка сделают замечание — храм все-таки не место для…
«Чего? — спросила она себя. — Для свиданий. Для любовных свиданий… Боже, неужели я так поглупела? Что за мысли лезут мне в голову?»
— О, это долгая история, — тихо рассмеялся он. — Катя, здесь нельзя разговаривать… Знаете, я не могу позволить вам снова растаять в пошлой и глупой темноте… В конце концов, кто знает — может быть, наша встреча здесь была задумана Господом? Я буду ждать вас после службы… Хорошо? Только не отказывайтесь! Поймите, я…
Он замолчал, слова замерли у него на губах, и сейчас он напомнил Кате мальчика-подростка, растерянного, трогательного… Она поймала себя на том, что ей отчаянно хочется ему улыбнуться, но вместо этого она сухо кивнула и тоном школьной строгой учительницы сказала:
— Да, хорошо. Если вы так настаиваете…
Он встал так, чтобы ее видеть.
Вышло это у него спонтанно, бессознательно — просто он хотел видеть ее и сам удивился этому — то, что происходило у него внутри, происходило явно не по его воле. Он словно раздвоился теперь и мог даже поговорить с собой на два голоса. Один был трезвым и нормальным, а второй — о, в другое время он не задумываясь назвал бы этот голос лепетом безумца, но рядом с Катей ему именно этот, второй, казался совершенно нормальным. А от первого просто тошнило…
Катя стояла, глядя прямо перед собой, и ему вдруг больше всего захотелось, чтобы она в данный момент думала о нем, но он тут же отругал себя за такой эгоизм, да и трезвый голос добавил ехидно: «Думать можно разное… Например, что за дурак мне попался на дороге… Типа городской сумасшедший… Или вообще — эти чертовы донжуаны проникают даже в церковь… И что за католические глупости — свидание в церкви? Для полноты картины, чтобы уж совсем походило на кретинские бразильские теленовеллы, не хватает злой дуэньи Перес и черной кружевной мантильи…»
«Да нет же, — ответил он сам себе. — Просто так вышло… И сейчас я стою и пытаюсь понять, куда она отправилась своей душой, растаяв в этой волшебной музыке…» Раньше он всегда представлял движения под музыку, но в случае с Катей этого вовсе не нужно было… Двигалась ее душа, и ее душа была намного важнее, главнее тела. И ей, Кате, было достаточно просто стоять, слегка прикрыв глаза, — как сейчас — и чтобы только губы шевелились вслед за хрупкими голосами монахинь из хора — «да исправится молитва моя…».