За стенами собачьего музея

Джонатан Кэрролл

За стенами собачьего музея

Моему брату ДЭВИДУ КЭРРОЛЛУ, с самого начала помогавшему мне строить жизнь.

Представься мне такая возможность, то, вместо избитой «признательности», я бы отблагодарил следующим образом: экслибрисом из бетона и стекла — моего редактора и друга ПИТЕРА ЛЭЙВЕРИ за его доброе отношение и поддержку на протяжении многих лет пожизненным запасом «Нозерн Лайте».

САНДРУ НЬЮФЕЛЬДТ, великодушно подарившую мне некоторые из встречающихся в романе историй.

Мы не можем приблизиться к Небу ни на шаг. Перемещаться в вертикальном направлении не в наших силах.

Но, если долго смотреть в небеса, приходит Господь и забирает нас наверх. Ему-то нас легко поднять.

Симона Вейль note 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Я предпочел бы создавать свою душу, нежели украшать ее…

Монтень note 2

В тот самый момент, когда снова позвонил Господь Бог, я как раз укусил длань, меня кормящую. Тряся укушенной левой рукой, Клэр сняла трубку. Спросив, кто звонит, она сделала большие глаза и со словами: «Опять твой Бог», — протянула трубку мне. Одна из ее шуточек. Султана звали Мохаммед, и, в некотором смысле, он действительно воплощал Господа Бога — для полутора миллионов жителей расположенной где-то в районе Персидского залива республики Сару.

— Алло, Гарри?

— Рад слышать ваш голос, сэр. Ответ по-прежнему отрицательный.

— Кстати, вы знаете представительство «Мерседес-Бенц», что на бульваре Сансет? Вот здание, которое мне по-настоящему нравится!

— Еще бы. Его проектировал Джо Фонтанилья note 3. Он работает в фирме «Нейдел и партнеры». Вот ему и звоните.

— О нем в «Тайм» не писали.

— Ваше Высочество, вы хотите прибегнуть к моим услугам исключительно потому, что меня угораздило попасть на обложку этого журнала. По мне, так это вовсе не лучший повод нанимать исполнителя миллиардного проекта.

— На прошлой неделе было объявлено, что Прицкеровской премии note 4 за этот год удостоен некий американец по имени Гарри Радклифф. А ведь для архитектора она равнозначна Нобелевской.

— Снова вы об этой статейке…

— И еще мне страшно нравится кофейник, сделанный по вашему эскизу. Знаете что, Гарри? Приезжайте-ка ко мне в отель, я хочу подарить вам машину.

— Вы уже подарили мне машину, сэр. На прошлой неделе. Как это ни печально, но больше чем с одной мне просто не управиться. К тому же, ответ все равно будет нет. Я не проектирую музеи.

— А у меня здесь, между прочим, одна ваша знакомая. Фанни Невилл.

Тем временем, другая моя знакомая, Клэр Стенсфилд, повернувшись ко мне изящной обнаженной спиной, стояла у балконной двери и созерцала раскинувшийся внизу Лос-Анджелес.

Клэр — здесь, Фанни — у султана. Соль и перец на мои свежие раны, ей-Богу!

— И какими судьбами? — Я постарался сформулировать вопрос как можно более неопределенно, дабы у Клэр не возникло подозрений.

— Ну, я просто предложил вашей подружке взять у меня интервью.

Больше всего на свете Фанни Невилл обожает две вещи: власть и фантазию — хорошо бы и то, и другое сразу, но в крайнем случае может удовольствоваться чем-либо одним. Я воплощал для нее фантазию. Познакомились мы года два назад в Нью-Йорке, когда она брала у меня интервью для журнала «Искусство в Америке». Я умею давать неплохие интервью, вернее, умел до того, как у меня поехала крыша и я на некоторое время вообще выпал из жизни.

Теперь я вроде бы вернулся, но по-прежнему бездельничаю, переключаюсь с одной замечательной женщины на другую, которые, кстати, будто сговорившись, в один голос твердят, что мне пора оторвать задницу от стула и заняться чем-нибудь серьезным.

— А нельзя ли с ним поговорить?

— С ним? Вы хотите сказать — с Фанни? Прошу.

Наступила пауза, затем она взяла трубку:

— Привет. Ты у Клэр?

— Да.

— Не знаю почему, но мне от этого всегда становится как-то… уютно, что ли. Интересно, а когда ты звонишь ей от меня, у тебя такой же голос?

— Да.

— Сволочь ты, Гарри. Ты почему мне не сказал, что султан хочет, чтобы ты построил ему музей?

— Потому что я отказался.

— Но ведь ты принял от него машину.

— Ну и что? Это же подарок.

— Ага, подарок. В сорок тысяч долларов.

— Он только что посулил мне еще одну.

— Да уж, слышала… — Она фыркнула, как ворчливая старая дева. — Приедешь ко мне ужинать?

— Ага.

Клэр обернулась. На фоне яркого солнца, бьющего ей в спину, ее нагота была как-то незаметна. Подойдя ко мне, она сделала быстрое движение ножкой, и телефон замолк. Не сразу я сообразил, что она сделала — выдернула вилку из розетки.

— Еще наговоришься, когда будете трахаться.

Перед тем как нанести визит Фанни и султану, я решил заехать на свою любимую автомойку в западном Голливуде. Голубые, что ее держат, обслуживают красиво и со вкусом.

Вообще мне лучше всего думается именно на автомойках. Почему-то. Несколько минут под сумасшедшими потоками воды среди мелькания желтых щеток, влияют на некую отдаленную, но очень важную часть моего мозга так, что из этого рукотворного шторма я выныриваю бодрым и полным свежих идей. Знаете «Андромеда-центр» note 5 — тот, что в Бирмингеме, в Англии? Который принес мне такую бешеную славу лет десять назад? Ну так вот, я придумал его как раз в автомойке. Помню, пялюсь я тогда на шуршащие полукружия, рисуемые на лобовом стекле дворниками моей машины, и уже вот-вот отключат насосы, как мне в голову вдруг ударяет та самая идея насчет взаимопересекающихся арок, ставших доминирующим элементом этого пользующегося заслуженной известностью здания.

Вот и сейчас я сидел в голливудской автомойке и наблюдал за тем, как мой новый «лотус» со всех сторон окатывают водяные струи. Знаменитость, которая совершенно не у дел. Дважды за свою жизнь я был разведен, моя первая супруга была буквально помешана на всевозможных диетах, а творческие способности ее проявлялись лишь в том, что она писала свое имя с двумя «д»: Анддреа. Она обожала заниматься любовью по утрам, а остаток дня посвящала нескончаемому нытью. Наш брак слишком затянулся, и, в конце концов, Анддреа ушла от меня к гораздо более приятному, чем я, человеку.

Меня же приятным никак не назовешь. От других я всегда жду хорошего отношения, но не испытываю ни малейшего желания платить тем же. К счастью, почти всю мою сознательную жизнь очень влиятельные люди постоянно называли меня гением, поэтому изрядная толика грубости, безразличия, да и просто дурных манер всегда сходила мне с рук. Кстати, совет: если когда-нибудь вам представится возможность осуществить одно-единственное желание, пожелайте, чтобы мир признал вас гением. Гениям дозволено буквально все. Пикассо, например, вообще был порядочной сволочью, Бетховен никогда не выносил за собой ночной горшок, а Фрэнк Ллойд Райт note 6 обирал своих клиентов и спонсоров почище любого вора. Но им все сходило с рук, поскольку они были «гениями». Может, конечно, они и были гениями, и я, возможно, тоже гений, но вот что я вам скажу: гений — это лодка, свободно носящаяся по волнам. Основная ваша задача состоит лишь в том, чтобы оказаться на борту— а уж все остальное приложится. Я, к примеру, никогда не корпел над проектами долгие месяцы и годы, придумывая, как должны выглядеть мои самые известные здания. Их формы всегда являлись мне из ниоткуда — оставалось только перенести их на бумагу. Поверьте, я вовсе не скромничаю. Идеи всегда врываются в окно подобно дуновениям ветерка, главное — уловить этот ветерок. Брак note 7 говорил: «Стиль человека— это в каком-то смысле его неспособность поступать иначе… Форма ваших мазков практически предопределена вашим физическим обликом». Он был совершенно прав. А все эти страдания, «мучения» над чистым листом бумаги или холстом — чушь собачья… Если мучаешься над своей работой, ты уже не гений. Да и вообще, любой, кто мучается, чтобы заработать на жизнь, просто идиот.

Note1

Симона Вейль (1909-1943) — мистик, философ-эклектик, общественный деятель, активистка французского Сопротивления во Вторую мировую войну; ее посмертно опубликованные труды значительно повлияли на развитие общественных наук во Франции и Англии. Социальную озабоченность начала проявлять с самого раннего возраста: в пять лет отказалась от сахара, поскольку его были лишены французские солдаты на фронтах Первой мировой. В шесть лет цитировала драматического поэта XVII века Жана Расина. В 1930-е гг. преподавала философию в ряде французских лицеев, но была вынуждена часто менять место работы, поскольку участвовала в акциях протеста, пикетах, публиковалась в левых журналах, а также голодала, отказываясь есть больше, чем безработные на пособии. Чтобы изучить психологические последствия тяжелого физического труда на промышленном производстве, поступила на автозавод и 1934-1935 гг. жила в рабочем общежитии. Наблюдение духовного омертвения, вызванного работой на конвейере, заставило С. Вейль отказаться от мыслей о социальной революции, а заболевание плевритом — уйти с завода. В 1936 г. присоединилась — в качестве повара, так как придерживалась пацифистских убеждений — к бригаде испанских анархистов, проходившей военное обучение под Сарагосой. Сильно обварившись кипящим маслом, уехала поправлять здоровье в Португалию, где вскоре имела первый мистический опыт (в церкви, во время приступа мигрени, под звуки григорианского хорала) и стала расценивать социальную теорию и практику, которой прежде отдавала себя с таким пылом, как «эрзац богословия». Будучи еврейкой, высказывала в своих сочинениях резко парадоксальные взгляды, граничившие, по мнению некоторых критиков, с антисемитизмом, — однако в католицизме также усматривала духовный гнет и тяготела к экзистенциальному христианству, по образцу Серена Кьеркегора (1813-1855). Когда в начале Второй мировой войны немецкие войска оккупировали север Франции, С. Вейль перебралась в Марсель, где писала для журналов, связанных с движением Сопротивления, работала на окрестных фермах, а также продолжала занятия философией и санскритом. В 1942 г. уехала с родителями в США, но затем перебралась в Англию, где активно сотрудничала с французским Сопротивлением, чье руководство, однако, категорически возражало против подготовки С. Вейль к засылке на оккупированную территорию. Ее ранняя смерть (от туберкулеза, после трех месяцев в легочном санатории) была квалифицирована как самоубийство — фактически Симона Вейль уморила себя голодом, выражая солидарность с французским народом, страдающим под гнетом оккупации. Основные посмертные публикации в английских переводах: «Илиада, или поэма силы» (1945), «В ожидании Бога» (1951; духовная автобиография), «Тяготение и благодать» (1952; развивает мысль, что все в мире приземлено, принижено словно силой тяжести и может быть возвышено только с помощью небесной благодати), «Потребность в корнях» (1952; на основе заводских впечатлений), двухтомные «Записные книжки» (1956), «Предвестники христианства в Древней Греции» (1957).

Note2

В первом — английском — издании данного романа первая часть предварялась эпиграфом не из Монтеня, а из песни Билли Джоэла «I Go to Extremes» («Во все тяжкие») 1989 года: Out of the darkness, into the light Leaving the scene of the crime Either I'm wrong or I'm perfectly right every time… («Из тьмы на свет // покидая место преступления // либо я не прав, либо каждый раз абсолютно прав… «)

Note3

Джо Фонтанилья — калифорнийский архитектор. В настоящее время сотрудничает с «RTKL Associates» — одной из крупнейших в мире архитектурных фирм. Однако представительство «Мерседес-Бенц» на бульваре Сансет не строил; более того, на бульваре Сансет и в ближайшей окрестности Лос-Анджелеса что-либо подобное отсутствует. Это — плод воображения Дж. Кэрролла.

Note4

Прицкеровская премия по архитектуре учреждена в 1979 г. семейством американских промышленников Прицкеров, известных филантропической деятельностью (в начале девяностых годов на различные филантропические цели ими тратилось до полутора миллионов долларов ежегодно). Лауреат получает грант на 100 тыс. долларов, диплом и бронзовую медаль (до 1987 г. вместо медали выдавалась статуэтка работы Генри Мура (1898-1986)). Первая Прицкеровская премия была присуждена Филиппу Джонсону (р. 1906). Основателем «империи» Прицкеров явился Абрахам Николас Прицкер (1896-1986), сын киевского еврея, эмигрировавшего в 1881 г. в Чикаго.

Note5

«Андромеда-центр»… в Бирмингеме, в Англии— очередная шутка Кэрролла. В Бирмингеме действительно есть «Андромеда», только это, вопреки сказанному далее, вовсе не «сорокаэтажный центр», а книжный магазин, специализирующийся на фантастике. С одним из владельцев магазина, Роджером Пейтоном, Кэрролл поддерживает близкие приятельские отношения и даже посвятил ему (в числе прочих) роман «Свадьба прутьев» («999), а также дал его имя эпизодическому персонажу романа „Дитя в небе“ (1990) — точнее, рассказа „Мистер Фидцлхэд“, опубликованного годом раньше и затем включенного составной частью в роман.

Note6

Франк Ллойд Райт (1867-1959) — наиболее знаменитый американский архитектор XX века. Будучи фактически самоучкой, спроектировал около 800 зданий (380 были построены, 280 сохранились). Выдающийся теоретик архитектуры и педагог, человек драматической судьбы. Считал, что при проектировании здания конструктивный метод и проработка деталей должны естественным образом вытекать из того или иного общего принципа («органическая архитектура»). Наиболее известные сооружения: дом Роби в Чикаго (1909), дом Кауфмана («Над водопадом») в Бер Ране (1936), лаборатория компании «Джонсон» в Расине (1949), и музей Гуггенхейма (музей современного искусства) в Нью-Йорке (проект 1943-1946, строительство 1956-1959).

Note7

Жорж Брак (1882-1963) — французский художник, стоявший с Пабло Пикассо (1881-1973) у истоков кубизма перед Первой мировой войной. В 1961 г. явился первым живописцем, чьи работы были выставлены в Лувре при его жизни. Писал преимущественно натюрморты. Дважды — в 1923 и 1925 гг. — исполнял декорации для балетов Сергея Дягилева (1872-1929).