Страница 4 из 12
– Лида, ты у меня одна!
И как она припала к нему на грудь, заплакала и сквозь слезы сказала:– Все будет хорошо, дорогой! Вот увидишь, все будет хорошо!
Апрель 2002 года
Время Девы
Все дело было в ботинках. Именно из-за них я обратила на Него внимание в первый раз. Мой муж, наш ребенок и я сидели в шесть часов утра на холодной скамье зала ожидания аэропорта Внуково и ждали посадку на рейс в Сочи. Муж читал газету и время от времени принимался ворчать, что из-за меня мы приехали в отсыревший от ночного дождя аэропорт ни свет ни заря. Я говорила, что куда как лучше нервничать на шоссе в пробке. Бежать, разбрызгивая грязь, через мокрую и скользкую от луж площадь с тяжеленными сумками под угрозой опоздать на регистрацию. Я говорила, что мне жаль, что прическа у меня не растрепана, глаза не размазаны, а, наоборот, выгляжу я, несмотря на столь ранний час, вполне прилично. Муж саркастически улыбался. Наш мальчик разглядывал комиксы.
И тут я увидела Его обувь. Не серенькие или бежевые ботинки с рынка, которые покупает себе мой муж и в которых ходит подавляющее большинство мужчин нашей страны. А настоящие кожаные, благородного вишневого оттенка мокасины с бахромой, золотистой подошвой и сложным узором из дырочек. Подошву я разглядела, потому что прямо передо мной одна Его нога в шикарном мокасине была положена на другую и слегка покачивалась в такт мурлыканью барственного баритона.
Не поднимая глаз, я повела ими вправо и влево. С одной стороны рядом с вишневыми мокасинами, припадая одна к другой, уютно расположились аккуратные белые босоножки, а с другой – небрежно, под тупым углом разбросались маленькие зеленые шлепанцы. Я отчего-то вздохнула. И после этого подняла глаза.
Да, они сидели втроем, так же, как мы, на скамейке. Он тоже, скучая, читал газету. Вернее, мой муж читал, а Он лениво просматривал, одной рукой обнимая жену, а другой – девочку. Девочка, привалясь на его плечо, отправляла в рот чипсы. Видимо, ей с утра, так же, как и мне, ничего не хотелось есть. На нас они не смотрели.
– Спорим, – сказала я мужу, – та семья, что напротив, тоже летит в Сочи.
Он сказал, не отрываясь от газеты:
– Ну и что?
– Ничего.
Мой муж проглатывал все издания без разбору, кроме женских и медицинских. Он зарывался в них всем нутром. Он искал в них подстрочный смысл, будто от этого зависела его смерть или жизнь. А я работала в медицинском издании. Разумеется, в том, которое он никогда не читал.
Наконец объявили посадку. Прозрачная пелена дождя над взлетно-посадочной полосой сменилась холодной испариной. Пассажиры надели на себя кто что мог. Будь мой ребенок в шлепанцах, я закутала бы ему ноги хоть полотенцем. Родители девочки сохраняли спокойствие.
Я посмотрела на мать. Она выглядела победно. Блондинка типично американского вида. Голубые глаза, короткий вздернутый нос, стрижка, майка без рукавов и светлые шорты в обтяжку – все соответствовало образу веселой, спортивной представительницы Соединенных Штатов, каких часто показывают в боевиках и фильмах про инопланетных пришельцев. Девочка была вся в нее.
Он был совсем другого типа. В очках в золотой оправе. С хорошо намеченной лысиной. Но не с такой, бугристой и некрасивой, зажатой между висков, которую униженно прикрывают чудом оставшимися редкими прядями. Его лысина была вальяжна, она была надушена и вставлена в раму ухоженного темно-русого пуха. Она свидетельствовала по меньшей мере о респектабельности.
Его жена и дочь не ежились от промозглого холода. Они стояли около самого трапа, он их обнимал. Он позаботился, чтобы они вошли в самолет в числе первых.
– Ты готов был меня сожрать, что я потратила двести рублей на частника, чтобы не тащиться в такую рань на метро. – Я сказала это мужу, как только мы опустились в кресла. Очевидно, бес зависти дернул меня за язык.
– Если бы ты работала не в своей богадельне, а в престижном журнале, – ответил мой муж, – то мы могли бы себе это позволить. Но у тебя доходы другие.
– А при чем тут вообще я? – Игла сама опустилась на заезженную пластинку. – Ты участвуешь в реконструкции своего завода вот уже десять лет…
– У тебя есть претензии? – Муж резко захлопнул прочитанную газету. – Если бы мы полагались на тебя, то не уехали бы никуда дальше тещиной дачи!
– У некоторых жены вообще не работают, однако отдыхать ездят на Тенерифе.
Ребенок самостоятельно пристегнул ремни и продолжал в сотый раз просматривать комиксы. Он был привычен к таким перепалкам.
– Как ты могла заметить, тот так поразивший твое воображение самец, – ядовито продолжил муж, испытывающий презрение ко всем лысым, так как сам был еще вполне волосат, – тоже везет свою семью в Сочи, а не на Канары!
Самолет стал выруливать, и я закрыла глаза.
После набора высоты я распаковала бутерброды с сыром и термос. Тройка наискосок от нас пила пиво и сок, мурлыкала и обнималась. Мой муж читал уже третью газету. Мне стало жаль своего сына. Я обняла его и прижала к себе. Он слегка отстранился. Я еле сдержалась, чтоб не заплакать.
Сразу видно, что для того человека его семья – все. А для моего мужа семья – это завод. А мы – по остаточному принципу. И как бы ни пыталась я его повернуть лицом к себе или ребенку, исподволь и впрямую, намеками или криком, – все было с одинаковым результатом:
– Я не могу подводить мужиков!
– А меня подводить можешь?
Для «мокасин» никакого завода не существовало. Сразу было видно: он для них – они для него.
Муж отверг бутерброд пренебрежительным: «Не хочу!»
Я положила бутерброд на салфетку. В принципе я понимала, почему Джоди Фостер родила ребенка не от мужчины, а от банка данных. Сейчас мне захотелось сообщить об этом мужу. Я и донесла это до него. Просто как факт. Не привязывая свое замечание к бутерброду.
– Я бы, может быть, тоже родил от банка данных, – ответил муж, – да у мужчин этот процесс не идет!
– Значит, больше цени женщин! – сказала я. Но он уже захрапел. И открыл глаза, когда мы уже пролетели над морем и опустились в раю, где прямо в аэропорту шелестели веерами пальмы и загорелые дочерна женщины предлагали всем уезжающим за десятку полные картонки багровых роз.
На выходе мне было не до чужих мокасин. Надо было схватить багаж, отбиться от толпы предлагающих услуги, найти дешевого частника и устроиться в санатории. Но, выходя из самолета, я видела, что Та женщина оглянулась. Хотела ли она взглянуть на меня или просто проверить, не забыла ли что из вещей, было непонятно. Но ее взгляд я отметила.
Отпуск пролетел, как один день. Нам было лень продолжать свои вялые перебранки, поэтому оба молчали. Купались по десять раз в день. Ели мороженое, пили вино. Ребенок был счастлив. Неотвратимо приближался отъезд. Прогноз погоды развеивал все надежды. Опять на носу осень, дожди, а вместе с ними – мой очередной день рождения. Конец августа – время Девы, каковой я являюсь до мозга костей.
На посадку я шла с еще мокрыми и солеными волосами. И вдруг снова увидела Ту семью. Сразу вспомнила. Кожаные мокасины, зеленые шлепанцы и белые босоножки. Девочка держала корзинку с персиками. Санаторный срок одинаков для всех. Я улыбнулась им, как родным. Он не видел меня в упор, ни тогда, ни сейчас. Она посмотрела и отвернулась. Меня для них просто не существовало. Они были в себе. Опять были самодостаточны. Видимо, такими они были всегда.
«Внуковские авиалинии» хоть не кормили, но летали, не отклоняясь от расписания. Мужчины снова читали газеты. Но я подсмотрела – один раз курносая «американка» заглянула через плечо мужа в газетный лист и зевнула. Он покровительственно похлопал ее по щеке. И тут же ее взгляд упал на меня. «Ну что ты пялишься!» – ясно выражало ее лицо. Я смутилась и стала смотреть в окно. Через два часа мы опять были в Москве, и потекла по-прежнему моя жизнь. Будни в редакции, небольшие командировки, заботы дома. Та семья в самолете не давала мне покоя. Как удалось достичь такой гармонии отношений? Специально они над этим работали или получилось все просто так?