Страница 8 из 136
На улице прокурор не отказывает себе в удовольствии с удовлетворением оглядеть свой «трабант». Он, как все владельцы, явно гордится своей машиной.
Входим в другой подъезд, в тот самый, где находится мансарда Лукача, и тут нас нагоняет Лукреция Будеску. Даже и сейчас, в полдень, на лестнице темновато. Отпирая дверь в свою комнату, наша красавица еще раз извиняется за тесноту.
Нельзя с ней не согласиться — мы едва тут умещаемся втроем. В пространство площадью с тюремный карцер втиснут узенький диван, стол со стулом и старый платяной шкаф.
— Я ведь говорила, что тут тесновато, — лишний раз укоряет нас Лукреция.
— Ничего, — ободряет ее прокурор, обводя взглядом комнату. — Мы с вами усядемся на краешек постели, а капитан — к столу, чтоб ему было удобнее писать.
Так и размещаемся: я на табурете у стола, они вдвоем напротив меня. Глаза прокурора не без ехидства вопрошают: «Неплохая мы с ней пара, а?» Зрелище действительно карикатурное.
Я достаю из кармана записную книжку, шариковую ручку. На стене напротив меня висят фотографии популярных киноактеров, приобретенные, несомненно, в киоске за углом. А меж ними, посредине, — фотография самой Лукреции Будеску.
«Что-то мне тут не по себе…» — мелькает у меня в голове, покуда я готовлюсь приступить к делу. Я и сам не понимаю, что со мной. Обычно, когда я кого-либо допрашиваю или даже просто так беседую, я помимо воли не отвожу взгляда от глаз собеседника. На этот же раз мой рефлекс не срабатывает, будто какое-то стеснение мешает мне быть самим собой.
Прокурор достал из своего портфеля какую-то папку с бумагами и, прежде чем углубиться в нее, ждет, чтоб я задал первый вопрос.
— Хорошо ли вы знали Кристиана Лукача?
— Кристинела? — переспрашивает меня быстро Лукреция Будеску и, назвав покойного уменьшительным именем, снисходительно улыбается. — Еще бы, я его знала очень даже хорошо… Он был такой спокойный, вежливый, работящий… Разве вы не видали, как он отделал свой чердак? И все собственными руками.
— Когда он это сделал?
— Как только переехал в Бухарест и дядя его родной, Милуцэ Паскару, чей раньше весь дом был, отдал ему этот чердак под жилье.
— До него кто-нибудь жил на чердаке?
— Нет… Он мне сказал — мне-то он всегда все говорил без утайки, — он сказал, «чем жить в общежитии или снимать угол у чужих людей, лучше уж на этом чердаке!..». И такой счастливый был, все смеялся… Господи боже мой, что же это за напасть такая!..
Я испугался, не разрыдается ли она. Но нет, обошлось без слез. И это меня почему-то насторожило.
— Он такой хороший был! — продолжает женщина, не ожидая моих понуканий. — II я ему тоже сильно нравилась… Не подумайте чего, он всегда очень вежливый был, почтительный, пальцем не смел до меня дотронуться! А вот дядя его, наоборот, такой нахальный… Раз мы с ним остались вдвоем, и он, представляете, полез обниматься! Но я уж поставила его на место, можете не сомневаться!
Понемножку до меня доходит, что представляет собой моя собеседница. Искоса поглядываю на прокурора — он тоже прячет усмешку в усы.
— Когда вы видели в последний раз Кристиана Лукача? — возвращаю я ее к тому, что меня интересует.
— Вчера, когда он меня попросил подняться к нему и взять несколько его рубашек постирать. Очень веселый он был человек, смешливый, ему палец покажи — он и смеется.
Говорит она совершенно логично, связно, и я догадываюсь, что, для того чтобы понять ее, мне надо забыть об этой ее нелепой косметике, о ее явной психической неуравновешенности.
— Стало быть, он был веселым парнем… — подталкиваю я ее в нужном для меня направлении. — У него собирались друзья, выпивали, танцевали?
— На его рождение или на ее, и только.
И тут я замечаю, как ее руки с тонкими, длинными пальцами, лежащие на коленях, начинают нервно перебирать юбку.
Переспрашиваю:
— Ее?.. Кого вы имеете в виду?
— Его девушку… — Говорит она это сухо, даже с раздражением. — Она на врача учится. Жила с ним, между прочим. Месяцев шесть, как они расстались.
— Шили они вместе?
— Да нет же! Она приходила к нему. Дрянь, только и знала что мучить его. Да вдобавок еще ревновала ко мне…
Гордо вскидывает голову, как бы подтверждая, что девушке Кристиана Лукача было за что ревновать его к ней.
— Как ее зовут?
— Петронела Ставру.
— А вы не интересовались, почему они расстались?
Это уже прокурор спросил. До сих пор Бериндей соблюдал полный нейтралитет. Лукреция Будеску резко повернулась к нему. Уж не знаю, что она прочла на его лице, только вдруг игриво улыбнулась:
— Интересовалась, даже спросила об этом Кристинела: «С чего это вы поссорились, вы ведь так любили друг дружку?» А он мне и говорит: «Мы не поссорились, а просто-напросто расстались».
— Он страдал из-за этого?
— Ужасно… Хорошо, я еще его подбадривала. Все говорила: «Ничего, Кристинел, вы еще помиритесь…» А вот теперь его прибрал, господь… — Женщина горестно вздыхает, крестится, а я опять отмечаю про себя с удивлением, что она даже не всплакнула.
Казалось бы, мы натолкнулись наконец на главную причину самоубийства Кристиана Лукача: несчастная любовь, неразделенное чувство, не было сил перенести расставание с любимой…
Прокурор барабанит пальцами по портфелю, лежащему у него на коленях, как бы намекая мне: «Не слишком ли мы все усложняем?»
Нет, не думаю. Лукреция Будеску обрисовала мне Лукача человеком веселым, жизнелюбивым, смешливым, то есть полной противоположностью тем, кто предрасположен к самоубийству. Правда, мне надо уяснить, в какой степени я могу довериться показаниям Лукреции Будеску — ведь нет никаких сомнений, что она психически ненормальна. Стало быть, ничего не остается, как продолжить беседу.
— А когда у него собирались гости, много приходило народу?
— Парни и девушки, его соученики. Пар пять-шесть. Бывал и его профессор, знаменитый художник, красавец сам, он ни с кем, кроме меня, не танцевал. Он и свидание мне назначал, но я не из таких…
— А были и друзья, которые приходили часто? — настаиваю я.
— Петронела, само собой. Ну и этот профессор… и разве еще его брат двоюродный, сынок Милуцэ Паскару.
Неожиданно я почему-то вспоминаю об электропроводе и ампуле. Мне приходит в голову, что было бы разумно подняться нам всем троим в мансарду Лукача и там продолжить разговор.
Мы встаем, выходим.
Прокурор идет впереди и, дойдя до последней ступеньки, объявляет мне официальным тоном, что печать на месте, п так же официально спрашивает, не хочу ли я в этом удостовериться. Я отвечаю, что всецело доверяюсь ему, как представителю закона.
Он срывает печать с двери, отпирает ее. Мы входим. В мансарде, несмотря на стеклянный фонарь в крыше и небольшое застекленное слуховое окно, царит полумрак.
— Зажечь свет? — спрашивает Лукреция Будеску.
Выключатель рядом с дверью. Щелчок — и белый искусственный свет заливает комнату. Я оглядываюсь вокруг, и меня охватывает то же ощущение, что и вчера: будто мы попали в особый мир, в странную вселенную, сотворенную талантом и фантазией Кристиана Лукача. Мансарда напоминает театральную декорацию, созданную воображением художника.
Я поглядываю сбоку на Лукрецию Будеску — ее густо накрашенное лицо тоже похоже на театральную маску, только эта маска никак не вяжется со стилем декорации.
Я прошу ее внимательно осмотреться и сказать, не исчезла ли какая-нибудь вещь из обстановки комнаты.
Глаза ее вдруг наполнились ужасом, и в них промелькнуло что-то такое, чему я не могу найти определения.
— Что могло пропасть?! — переспрашивает она шепотом.
— Не знаю. Но может быть, чего-нибудь и не хватает. Откуда мы можем знать? Вам это виднее, вы ведь не раз наводили здесь порядок.
Не знаю, поняла ли она, что мне от нее нужно. Да это и не имеет значения. Я прошу ее еще раз внимательно осмотреться вокруг. Она не сразу решается на это, и мне даже жалко ее, когда я вижу, как, преодолевая страх, она движется словно на ощупь по комнате. Я и прокурор наблюдаем за ней. И опять я отмечаю про себя ее стройное, не по возрасту молодое тело. Она движется по комнате медленно, боязливо, словно страшась, что из угла выскочит кто-нибудь ужасный и напугает ее. Вот она дошла до постели. Я вижу отсюда электропровод на полу. Лукреция Будеску останавливается, смотрит на меня через плечо — даже на расстоянии видно, как у нее дрожат губы. Она хочет что-то сказать, но волнение ей мешает. Я пытаюсь помочь ей: