Страница 131 из 141
— Это и мне известно, — проворчал Шимчика. — Дальше?
— Интересовался подробностями гибели инженера Голиана.
— Что он думает о Бауманне?
— Расспрашивал о его работе. Он знает, что Голиан когда-то над чем-то таким корпел — говорил об этом, когда вернулся. Но в Германии, мол, убедился, что его поиски не имеют никакого смысла, так как он изобретал то, что уже было изобретено.
— Искал славы и денег?
— Кто его знает.
— Что еще говорил Вондра?
— В общем ничего. Велел сообщать все, что нам станет известно. Особенно если дело разрастется. У меня такое впечатление, что ему не нравится Сага…
— Почему? Он что-нибудь упомянул?
— Абсолютно ничего, товарищ капитан, но у меня сложилось такое впечатление.
— Не у вас одного, — улыбнулся Шимчик. — Сага чего-то боится. Может быть, этой истории с квартирой — он все время уверяет, что Голиан получил квартиру без его помощи… Послушайте, вам бы следовало туда подскочить, Сага живет в этом коттедже уже лет десять. Спросите его, кто занимал квартиру до Голиана, и будьте повнимательней к его реакции, может быть, директор испугается. Как бы… — Он не докончил фразу. — Я звонил в Братиславу, — продолжал он, — пусть наши разберутся с Донатом. Между прочим, Бренч выяснил, что Голиану к Бачовой звонили из Братиславы, вызов-молния, стоил более шестидесяти крон. Наши сообщили мне, что разговор велся из переговорной в Карлтоне. Красиво, а?
Лазинский молчал, и капитан ухмыльнулся:
— Все это противоречит вашей легенде о Шнирке. Особенно, если допустить, что инженер в эспрессо встречался вовсе не с агентом, а просто с каким-то своим знакомым или это была случайная встреча — такие встречи происходят сплошь да рядом. Бумага — тоже пустяк. Даже если допустить, что получил ее этот человек действительно от Голиана.
— Но авария? Кто подложил в машину ампулу с газом?
Шимчик не ответил.
— Она была в портфеле, — продолжал Лазинский. — Гаверла тут распространялся относительно окна и отпечатков пальцев. Обыгрывал присутствие неизвестного пассажира, но мы уже знаем, что такового не имелось, был только один пассажир — Бауманн. Мы знаем, что он доехал с Голианом до бензоколонки, следовательно, вполне возможно, что отпечатки на дверце справа от водителя — его и на ручке под окном тоже: большинство пожилых людей не выносят сквозняка. Если это подтвердится, то для меня остается единственное объяснение, и оно «рифмуется», если можно так выразиться, со всем тем, что мы выяснили относительно аварии. А именно: у Голиана в машине не было больше никого, по крайней мере между Михалянами и местом аварии, вспомните дорожного рабочего. Если это справедливо, а это так и есть, появление ампулы можно объяснить только тем, что Голиан принес ее в машину сам. В портфеле, в который кто-то вложил ампулу, когда он сидел в эспрессо. От официантки мне известно, что Голиан и тот, второй, расстались не сразу, они поговорили и пожали друг другу руки, у преступника было, как видите, достаточно времени: или во время разговора — я убежден, что он достал ее из портфеля, — или минутой позже, когда Голиан платил. Это происходило после одиннадцати часов, то есть соответствует времени, названному Гаверле химиками: газ проник из ампулы не раньше.
— Да, — кивнул Шимчик. — Ну и что же?
— Таким образом, нам остается только Шнирке, ибо это мог быть только он. Невозможно предполагать, что случайный собеседник в эспрессо, имея причину убить Голиана, таскает с собой ампулу с газом.
— А у Шнирке была причина?
— Не забывайте, что инженер не выполнил требований господ из Мюнхена. Мало того, он открыл Баранка нашим.
— Нет, — спокойно ответил Шимчик. — За такие вещи не убивают. А если и убивают, то по свежему следу, а не через несколько лет.
— Почему же нет! — Замечание начальника нимало не смутило Лазинского. — Прага не сообщила Шнирке о поступке Голиана. Он узнал об этом лишь недавно.
— От кого?
— Возможно, от самого Голиана.
Шимчик протянул руку к чашке, но не взял ее.
— Где? Уж не в эспрессо ли?
— Отнюдь, товарищ капитан. Эти двое, безусловно, виделись раньше. Думаю, что днем и еще раз попозже. Не забывайте, что между уходом инженера на почту и визитом к Бачовой — пробел. А ведь это несколько часов!
Шимчик не стал возражать.
— Ну что ж, я слушаю.
Ясно было, что Шимчик иронизирует. Лазинский, понимая это, тем не менее продолжал:
— Пожалуйста. Странная реакция Голиана на открытку жены: от его сестры и от Саги мы знаем, что Голиан ее любил и, вероятно, жалел, что развелся. В нормальных условиях его наверняка обрадовало бы сообщение о ее желании вернуться или — не забывайте о Бачовой — сильно взволновало бы. Но инженер отнесся к этому спокойно. Это можно объяснить лишь тем, что незадолго до того произошли события, совершенно выбившие его из колеи. Еще часа полтора назад я полагал, что речь идет о его конфликте с Бауманном, исходя из нашей концепции, что он отдал директору ключи от сейфа, потому что старик хотел его спровоцировать. Я считаю, что причина другая: Голиан увидел Шнирке. Этот тип явился к нему, и Голиан понял, зачем находится здесь его инструктор из Мюнхена. Инженер испугался и списал первую попавшуюся формулу, собираясь бросить эту «кость» Шнирке, он-то знал, что агент способен на все… Ну, а позже он говорил с ним, вероятно, после того, как ушел на почту, не ранее, иначе он не стал бы спрашивать сестру, звонил ли кто-нибудь по телефону, и не просил бы не поднимать трубку, если будут звонить. Но все напрасно! Шнирке шел за ним по пятам, они встретились и договорились о следующей встрече, на сей раз в Михалянах, ну и там…
— Ампула?
— Ампула! — твердо ответил Лазинский.
— Несмотря на бумажку с формулой?
— Несмотря, товарищ капитан. Плевать Шнирке хотел на формулу, ему нужно было…
Лазинский сделал паузу и развел руками…
— Продолжайте, — настаивал Шимчик, хотя понял, что означает этот жест.
— Это все, дальше пока лишь предположения. Но на них у нас нет времени.
— Хорошо. — Шимчик закурил. — Действительно, времени у нас нет. Вам нужно спешить к Саге, мне сидеть и ждать… Несчастные телефонные разговоры задержат меня до ночи, а то и до утра… Жена звонила, взяла билеты в кино, вчера вечером я ей пообещал — совсем забыл. Вроде вас, хотя вы не о кино забыли.
— А о чем?
— О некоторых деталях, которые, вероятно, имеют прямое отношение к Шнирке. Ведь если такой агент является к нам, то наверняка ради какого-то тонкого дела, а не за тем, чтобы пришибить незначительного Голиана, между прочим рискуя. что инженер перед смертью каким-то образом выдаст его. Это, во-первых. Во-вторых, если Шнирке даже все-таки убил его, то лишь по крайней необходимости, по какой-то неожиданной причине, чтобы развязать себе руки.
Лазинский, казалось, растерялся.
— Следовательно, вы считаете, что экспресс в Германию отпадает?
— На сей раз решительно отпадает, — уверенно ответил Шимчик.
— Значит, в Прагу не звонить?
— Отчего же? В Прагу мы позвоним, товарищу Вондре следует выслушать и вашу версию. Не насчет эспрессо, нет, ее оставьте при себе, дело в другом. Тот факт, что Голиан и кто-то, некий икс, судя по всему, встретились, освещает все происшествие с новой стороны, и лично я… Но об этом в другой раз, а теперь ступайте к Саге. Я вас подожду, у нас тут осталось кое-что недосказанным.
— Будет исполнено! Но я никак не пойму…
— Чего не поймете?
Лазинский направлялся к дверям. Он, казалось, не собирался отвечать, но, остановившись, пояснил:
— Что не досказано?
— Я говорю, что не все сказано — по работе.
Шимчик пододвинул к себе «Фольксштимме».
— Все остальное сейчас… хотя я тоже самолюбив и не прочь похвалиться, но все — после работы. Нам следовало бы как-нибудь сесть и потолковать, как мужчина с мужчиной…
Лазинский молча переминался с ноги на ногу. С его лица сползло привычно насмешливое выражение.
— Согласен, — выдавил он, — посидим за бутылочкой вина. Разрешите идти, товарищ капитан?