Страница 82 из 148
— Да, но по большей части они мне рассказывают о своих девчонках или о том, какие они делают ставки. А о майоре Дэвидсоне — нет, не было разговора. Мы не были с ним закадычными друзьями, потому что он думал, будто это я «придушил» лошадь одного из его приятелей. Ну что же, — добавил Сэнди со своей покоряющей улыбкой, — возможно, так оно и было. Во всяком случае, пару месяцев назад мы с ним крепко поговорили.
— Узнай, не слыхал ли чего кто-нибудь из твоих друзей-букмекеров, — сказал Дэн. — У них всегда ушки на макушке.
— О'кей, — сказал Сэнди. — Я начну с этой новости, и Посмотрим, что из этого выйдет. Только не сейчас, у меня ни минуты времени. Слушай, начинается первая скачка, и ты должен хоть что-нибудь рассказать мне об этой паршивой лошаденке, которую мне всучил Грегори. — И, увидев, что Дэн колеблется, Сэнди стал настаивать. — Ну ладно, ну чего тебе скрывать? Уж если Грегори просит, чтобы я взял лошадь, значит, это такая вонючка, что никакого разумного человека не уговоришь сесть на нее верхом, я же понимаю.
— У этой кобылы, — сказал Дэн, — мерзкая привычка налетать на препятствие, словно оно вовсе и не стоит перед ней. Как правило, она в результате падает в канаву.
— Ну, спасибо, — сказал Сэнди, по-видимому ничуть не обескураженный. — Я ее взгрею так, что она забудет свои привычки. До скорого! — Он пошел в раздевалку, Дэн посмотрел ему вслед.
— Еще не появилась на свет лошадь, которой можно напугать этого громилу Сэнди! — сказал он с восхищением.
— Нервы у него дай бог! — согласился я, — Но зачем Пит пускает такую лошадь именно здесь?
— Владелец мечтал, чтобы его скакун участвовал в Челтенхэме. Ну, знаешь, как это бывает. Фантазия аристократа и все такое, — сказал Дэн примирительно.
Вокруг нас непрерывно теснилась толпа тренеров и владельцев лошадей. Мы вышли наружу. Дэном тотчас же завладели двое репортеров, желающих узнать его мнение о предстоящем через два дня розыгрыше Золотого кубка.
День тянулся медленно. Начались скачки. Яркое солнце, праздничное настроение толпы, наэлектризованная атмосфера — все было, как обычно.
Сэнди заставил-таки свою кобылу перескочить через первую открытую канаву, но скрылся во второй. Он вылез оттуда с широкой улыбкой, крепко ругаясь.
Джо явился после второй скачки. Он казался менее пьяным, но еще более напуганным. Я бесстыдно избегал его.
Дэн скакал, как дьявол, и выиграл чемпионскую скачку с препятствиями, придя на голову впереди. Пит, поглаживая лошадь и разделяя вместе с ее владельцем поздравления толпы, собравшейся вокруг площадки для расседлывания, бил в таком блаженном состоянии, что с трудом говорил. Огромный, краснолицый, он стоял, сдвинув шляпу на затылок, так что светилась половина лысого черепа, и делал вид, что у него такое бывает каждый день, хотя на самом деле лошадь, победившая на этот раз, была лучшей из всех, которых он воспитал.
Он был настолько оглушен своим счастьем, что, когда мы все выстроились на смотровом круге перед любительской скачкой, Пит забыл даже сказать свою излюбленную шутку насчет того, что Палиндром может скакать задним ходом не хуже, чем передним. И когда я, точно выполняя его совет, продержался, как тень, за ирландцем, как тот ни пытался увеличить разрыв, до последнего препятствия прошел впритирку, а за пятьдесят ярдов до финиша удачным броском вырвался вперед, Пит сказал, что день у него завершился хорошо.
Я готов был расцеловать его — так я был счастлив. Хотя я выиграл уже несколько скачек дома, в Родезии, и около тридцати с тех пор, как попал в Англию, это была моя первая победа в Челтенхэме. Я был словно пьяный, будто уже, выпил шампанское, которое ожидало нас в раздевалке в корзинах, заготовленных по традиции к чемпионату по скачкам с препятствиями. Палиндром казался мне самой прекрасной, самой умной, самой совершенной лошадью на свете. Я словно по воздуху прошел на весы, переоделся и все еще витал в небесах, даже когда вышел наружу. Мрачное настроение, в котором я приехал сюда, прошло, казалось, тысячу лет тому назад. Я был так счастлив, что готов был, как мальчишка, стоять на голове. Такое полное, беспредельное, удовлетворение редко приходит к человеку, и неожиданно мне захотелось, чтобы мой отец был рядом со мной и разделил мое счастье.
Проблема Билла отодвинулась куда-то далеко-далеко. И только потому, что я раньше задумал это, я направил мои воздушные шаги к стоянке лошадиных фургонов.
Она была забита машинами. В этот день в каждой скачке участвовало около двадцати лошадей, и сегодня были в ходу почти все фургоны, которые только можно было раздобыть. Я бродил между рядами машин, беспечно мурлыча что-то и рассеянно поглядывая на регистрационные номера. АРХ708.
Мое счастливое настроение лопнуло как мыльный пузырь.
Без сомнения, это был тот самый лошадиный фургон. Установленная по проекту Дженнингса форма деревянного кузова. Старая, потрескавшаяся краска. И ни знака нигде — хотя бы фамилия владельца или тренера.
В кабине тоже никого. Я обошел фургон и влез в кузов. В фургоне было пусто, если не считать ведра, сетки для сена и лошадиной попоны — обычного снаряжения для перевозки скаковых лошадей. Пол был усыпан соломой, три дня тому назад он был чисто выметен.
Я подумал, может, попона даст мне сведения о том, откуда фургон. Большинство тренеров и многие владельцы лошадей метят попоны своими инициалами. Если и на этой есть инициалы, можно будет хоть что-то узнать.
Я поднял попону. Она была бледно-лилового цвета с темно-коричневой каймой. Я нашел инициалы. Я стоял, словно окаменев. Ясно видные, вышитые коричневым шелком на попоне стояли буквы: А. И. Это была моя собственная попона. Пит, когда я попытался, спустить его с облаков на землю, был явно не в состоянии отвечать на вопросы, требовавшие умственных усилий. Он сидел, прислонившись к стене весовой, с бокалом шампанского в одной руке и с сигарой в другой, окруженный толпой друзей, снабженных теми же самыми предметами. По их розовым лицам я понял, что празднование продолжается уже достаточно давно.
Дэн сунул бокал мне в руку.
— Где ты был? С Палиндромом у тебя здорово получилось. На, глотни пузыриков. Владелец платит, дай ему бог здоровья. Его глаза сияли тем выражением высочайшего блаженства, которое я сам испытывал так недавно. И оно стало постепенно возвращаться к мне. В конце концов, это был великий день. Всякие тайны могли подождать. Я отпил глоток шампанского и сказал:
— У тебя тоже здорово получилось, сукин ты сын! Давай выпьем за Золотой кубок!
— Ну, это вряд ли, — сказал Дэн. — На это у меня мало шансов. — И по его смеющемуся лицу я видел, что он действительно мало об этом беспокоится. — У меня есть еще бутылка, — сказал он и нырнул в переполненную народом, шумную раздевалку.
Оглядевшись вокруг, я заметил Джо Нантвича, зажатого в углу могучим корпусом мистера Тюдора. Гигант что-то настойчиво говорил, его темное лицо было почти полностью скрыто тенью. Джо, все еще в жокейской форме, слушал его с самым несчастным видом.
Дэн вернулся, держа в руке только что открытую бутылку, она еще пенилась, и наполнил наши бокалы. Он проследил за моим взглядом.
— Не знаю, пьян был Джо или нет, но в последней скачке он натворил черт знает что? А? — сказал Дэн.
— Я не видел.
— Ну, братец, ты пропустил замечательное зрелище! Он не пытался проскакать ни одного ярда. Его лошадь остановилась как вкопанная перед барьером на противоположной прямой. А ведь это все-таки был второй фаворит! То, что ты видишь Сейчас, — он показал бутылкой в сторону Джо, — это заслуженный расчет. Джо получает расчет.
— Этот человек — владелец Болингброка, — сказал я.
— Да, верно. Те же цвета. Какой дурак этот, Джо! Владельцы пяти или шести отличных лошадей на земле не валяются.
Клиффорд Тюдор почти закончил разговор. Когда он отвернулся от Джо, мы услышали конец его последней фразы.
— …думаешь, можешь дурачить меня и тебе это сойдет? Я сделаю вое, что от меня зависит, чтобы распорядители лишили тебя езды.