Страница 8 из 11
Бра из матового стекла за передним входом, которые стояли на таймере, загорелись, лишив Хоуи укрытия в темноте, как он задумывал. Держа оба камня в левой руке, а ключ в правой, он открыл дверь. Отодвигающийся язычок замка произвел шепчущий шуршащий звук, когда втянулся в замок. Хоуи тихонько приоткрыл дверь, спрятал ключ в карман и переложил один из камней в правую руку.
Свет на входе тускло освещал прихожую, но в другие комнаты и кухню можно было попасть только через черный, как смола, холл. Слева находилась арка, ведущая в затененный зал, справа была лестница, восходящая из теней в чернильный мрак. Хоуи осознавал, что стоит на свету, так что каждую секунду, пока он находится здесь и колеблется, он уязвим. Надеясь, что Блэквуд еще находился на первом этаже, в задней части дома, Хоуи намеревался побежать к лестнице, крича маме о том, чтобы она достала свой пистолет, хранившийся в ящике комода.
Боясь идти вперед, злясь на себя за нерешительность, он, наконец, переступил через порог в фойе.
Высокая фигура вышла из коридора, тьма двигалась во тьме.
— Привет, сынок.
Со смертельным свистом брошенный нож врезался в дверную раму, двумя дюймами[18] левее головы Хоуи.
Хоуи метнул камень, который был в правой руке, услышал его удар, когда кинулся бежать, услышал хрип Блэквуда, закричал: «Мама, достань свой пистолет!», пересек прихожую, запрыгнул на лестницу, взбежал по ней, кинулся в окно, которое разбил, когда бежал по направлению к клену, подобрал еще два гладких камня. Он где-то потерял свою бейсболку, но поразил цель в другом окне и перевооружился, когда окна второго этажа загорелись ярким светом. Когда Блэквуд выбегал по крыльцу, метательный нож был у него в руке.
Хоуи ожидал, что Блэквуд кинется к нему с быстротой пули, подбросит его, переломит и выльет его горячие внутренности на газон. Но нос монстра кровоточил, кровь чернела в лунном свете, и в любой момент мог появиться кто-нибудь из соседей. Он не мог убить всех соседей, несмотря на то, что он выглядел так, как будто хотел этого, так что он попятился, указывая на Хоуи, чтобы еще больше его напугать.
— Если ты расскажешь им хоть что-то обо мне, я вернусь однажды ночью и разделаюсь с твоей мамой. Я буду в течение месяца издеваться над Корриной, оставляя ее живой. Заткни свой рот, и я уйду навсегда. Этот мир принадлежит таким сукам, как они. Мне они не нужны, пока ты не предашь меня и не заставишь меня вернуться.
Блэквуд повернулся и, казалось, полетел через газон, сквозь ночь, быстрее, чем мог бы человек, с невероятной скоростью по направлению к церкви св. Антония и кладбищу, а Хоуи быстро наклонился, когда большая птица — ворон? — пролетела так низко над его головой, что он почувствовал его когти, которые, как расческа, прошлись по его волосам и слегка задели кожу головы.
Он чуть не надул в штаны, ведь чуть не случилось самое страшное, но, тем не менее, он побежал к дому, кинул один камень, затем другой, разбив еще два окна. Хоуи вбежал на крыльцо, когда его мама показалась в дверном проеме в пижаме с пистолетом, направленным в пол.
— Хоуи, что ты делаешь, что происходит?
Несмотря на то что Хоуи Дугли оставалась всего неделя до одиннадцатого дня рождения, он познал больше боли, чем большинство взрослых людей смогли бы вынести, больше потерь, чем было бы по силам пережить любому ребенку, больше унижений, более стойко вынесенных, чем хватило бы для канонизации в качестве святого, и, тем не менее, он оставался очень наивным до этой ужасной ночи. Теперь он больше не был наивным. Он понимал такие вещи, которые мальчикам его возраста были недоступны, включая то, что жизнь тяжела, но сладка, что жизнь — это длинный сериал из потерь, и что ты должен надежно охранять то, что ты любишь, так долго, насколько хватит сил. Он знал, что зло скрывалось за добрыми и знакомыми лицами, но также что не каждое зло скрывалось, что иногда зло было дерзким, потому что знало, что ты не хочешь верить в его существование, и насмехается над тобой своим нахальством. Он понимал, что никто не может спасти мир, потому что мир не хотел, чтобы его спасали; что все, на кого он мог надеяться, чтобы спастись от обжигающего огня этого мира, были те люди, которых он любил больше всего, его семья и — если они у него когда-нибудь будут — друзья, и мысль о том, что он мог бы сделать больше, потому что было бы глупо не пытаться, наполняла его до краев.
Эти вещи стали понятными, и он сделал свой выбор на пороге, рядом со своей мамой. Даже если он не мог на тот момент ясно увидеть все последствия своего решения, он мог почувствовать, какими они могли быть, и понимал, что угрызения совести могли бы стать ношей, которую ему пришлось бы нести годами. Веря в угрозу Блэквуда и в его способность ее реализовать, еще ощущая когти, которые зацепились за его голову, Хоуи решил избавить мир от его саморазрушения и защитить тех, кого мог защитить.
Он сказал своей маме, когда сирены закраснелись вдали:
— Это были просто тупые дети, те дети, которые всегда разыгрывают меня и бьют. Я еще не спал, читал в своей комнате, когда услышал их и спустился вниз. Лиц я не видел, я не могу назвать имен, но это были они. Они кидали булыжники по дому, и я их прогнал.
Когда мгновением позже прибыла полиция, Хоуи рассказал им ту же историю. Он рассказывал ее хорошо и искренне. История Хоуи о том, каково это — быть объектом мучений для жестоких сердец, придавала убедительности его простому рассказу. Кроме того, он понимал, что хороший полицейский мог бы прочитать обман в его глазах и определить, что он говорил неправду, а если бы мальчик смотрел в сторону, то у них могло бы зародиться подозрение. Он встречался с их взглядами прямо и ни разу не отводил глаза в сторону, потому что знал, что в его глаза было сложнее смотреть, чем в их. Они могут волноваться о нем, и в их глазах появится жалость; они будут беспокоиться о том, что бросили взгляд на искалеченную часть его лица и были пойманы за тем, что глазеют на его шрамы. Поэтому они тратили больше времени, рассматривая свои блокноты, в которые вносили его показания, они могли не поверить всему тому, что он сказал, но утром будут следить за своими детьми лучше, чем обычно.
Хоуи лгал и питал отвращение к этой лжи, частично из-за того, что не хотел быть таким же лжецом, как отец. Он говорил себе, что эта неправда не предназначалась для спасения его самого, она предназначалась для защиты мамы и сестры, но, возможно, это было правдой лишь отчасти.
Позже, когда полиция уехала, Хоуи нашел квадрат стекла, который Блэквуд вырезал из задней двери, и положил его на крыльцо. Он раздавил стекло ногой на кусочки и положил их на пол в кухне рядом с камнем. Он бы не смог — и ему это не требовалось — объяснять прорезь в раме передней двери, куда воткнулся брошенный нож, разминувшийся с его головой на два дюйма.
5
Родители Рона Бликера не заявили о его пропаже до следующего утра, потому что выпивали весь вечер в местечке под названием «Рюмочная». Когда они пришли домой, уже после полуночи, они предполагали, что их сын находится в своей постели. Блэквуд не оставил никаких следов своего пребывания в здании «Босвеллс» — ни пакета с мусором, оставшегося после их ланча, ни недоеденных чипсов или пирожных, ни порванных фото дома и гаража Дугли — но оставил дверь со стороны аллеи приоткрытой, очевидно, намеренно. Всего лишь через несколько часов после того, как было передано сообщение о пропаже ребенка, патрульный заметил дверь и почти сразу нашел тело, которое не было пригвождено к стене, а лежало скорченным на земле. Орудия убийства поблизости не оказалось. Уши жертвы были найдены в руках, которые убийца связал веревкой. В каждом ухе было по черному перу, и никто не знал почему.
Похоронили Бликера не возле церкви св. Антония, а на общественном кладбище. На могильном камне, в дополнение к имени и датам, были выгравированы три строки:
18