Очарованный кровью

Закончив потягиваться, убийца быстро двинулся к усадьбе. Он прошел по дорожке, поднялся на крыльцо и исчез внутри, так и не обернувшись.

Дыхание, которое Кот сдерживала так долго, вырвалось у нее из груди с негромким испуганным гудением, и на, судорожно передернувшись, глотнула обжигающе холодного воздуха.

Прежде чем мужество окончательно ее покинуло, она бросилась вперед и, торопясь, взобралась в водительскую кабину. Кот надеялась найти ключи в замке зажигания — в этом случае она смогла бы запустить мотор и уехать отсюда вместе с Лаурой, добраться до Напы и обратиться в полицию.

Но ключей не было.

Кот бросила быстрый взгляд в сторону дома, гадая, сколько времени у нее еще есть. Может быть, расправившись с обитателями усадьбы, убийца разыскивает деньги и ценности? Или выбирает себе сувениры на память? Это могло занять и пять минут и десять, и даже намного больше. Времени могло бы хватить и на то, чтобы вытащить Лауру из фургона, и чтобы где-нибудь ее спрятать.

Нож все еще был при ней, и Кот внимательно посмотрела на его чистое, острое лезвие. Теперь, когда она пробралась во владения убийцы без его ведома, драгоценный фактор внезапности снова оказался на ее стороне.

Сердце ее, тем не менее, продолжало биться отчаянно быстро, а в пересохшем рту Кот ощущала легкий железистый привкус тревоги.

Водительское кресло повернулось под ее руками и освободило проход в жилую часть дома на колесах, начинавшуюся с небольшого холла, где Кот увидела обтянутые вельветом встроенные диванчики. Стальной пол, разумеется, был покрыт ковровой дорожкой, однако после нескольких лет путешествий он слегка поскрипывал под ее ногами. Почему-то ей казалось, что здесь должно пахнуть как в театре «Гран Гуиноль», где ставились садистские пьески, не допускавшие никакого притворства или игры, но к ее огромному удивлению в фургоне приятно пахло свежезаваренным кофе и булочками с корицей. Как странно — и страшно, — что подобный человек способен находить удовольствие в том же, что нравится нормальным людям.

— Лаура! — шепнула она в темноту, словно убийца Мог услышать ее из усадьбы. — Лаура! — повторила Кот все так же шепотом, но более напряженным и громким.

Сразу за холлом находился крошечный кухонный блок и уютный альков с обеденным столиком, представлявший из себя небольшой кабинет, отгороженный красной виниловой занавеской в полчеловеческого роста. Над Втиснутым в самый угол столиком едва светила небольшая электрическая лампочка, питавшаяся от аккумуляторных батарей.

Лауры нигде не было видно.

Кот миновала кухню и столовую и оказалась возле второй двери, сквозь которую убийца втащил тело потерявшей сознание девушки.

— Лаура!

Справа от двери начинался узкий короткий коридор, идущий вдоль борта фургона и освещенный низковольтными лампочками аварийного освещения. В потолке был стеклянный люк, но сейчас он казался черным. С левой стороны в коридор выходили две закрытые двери, третья — распахнутая настежь, находилась в его торце.

За первой дверью обнаружилась миниатюрная ванная комната — настоящее чудо компактности и эффективности. На ограниченной площади разместились раковина, биотуалет, аптечка и душевая кабинка. За второй дверцей оказалась кладовка для багажа. С хромированной перекладины свисало несколько комплектов одежды.

Дверь в торце коридора вела в небольшую спальню, облицованную, имитирующими дерево, пластиковыми панелями. В стене помещался встроенный шкаф с дверью-гармошкой. Тусклый свет из коридора почти не освещал комнаты, но Кот рассмотрела тело Лауры. Она лежала вниз лицом на узкой походной койке, все еще закутанная в простыню, так что на виду оставались только ее маленькая босая нога и золотистые волосы.

Громко шепча имя подруги, Кот шагнула в комнату и опустилась на колени рядом с ней.

Лаура не отвечала. Очевидно, она все еще была без сознания.

Кот не могла поднять ее и нести, как это делал убийца. Вместо этого, она попыталась привести Лауру в чувство. Отвернув в сторону край простыни, она оказалась лицом к лицу со своей подругой.

Глаза Лауры из светло-голубых превратились в сапфирно-синие — возможно, из-за скудного освещения, а возможно потому, что их уже коснулась смерть. Рот ее был открыт, а на губах подсыхала кровь.

Эта грязная сволочь, этот проклятый чертов ублюдок взял Лауру с собой даже несмотря на то, что она была мертва, взял бог знает для каких целей — может быть, для того чтобы лапать ее, разглядывать и разговаривать с ней на протяжении нескольких дней, упиваясь своей победой. Вот каким был его главный сувенир!

Кот едва не закричала от резкой колики в животе, вызванной, однако, не отвращением, а острым чувством вины, осознанием своего поражения, тщетности всех усилий и отчаянием.

— Милая, — сказала Кот, обращаясь к мертвой. — Милая моя девочка, прости меня… Мне так жаль!..

Вряд ли Кот могла сделать что-то сверх того, что она пыталась сделать. Пожалуй, все ее шаги были правильными, единственно возможными в данной ситуации. Не могла же она броситься на этого бугая с голыми руками, пока он, стоя над лестницей, приманивал паука, болтавшегося на тонкой клейкой нити. Может быть, ей следовало с самого начала спуститься в кухню и найти нож? Но она и так проделала это настолько быстро, насколько позволяли обстоятельства.

— Прости меня…

Эта прекрасная девушка, вольная дочь эфира, никогда не найдет мужа, о котором она еще недавно мечтала, и никогда не родит детей, которые могли бы быть самыми лучшими детьми в мире просто потому, что это были бы ее дети. Двадцать три года Лаура готовилась к тому, чтобы сделать что-то полезное, чем-то помочь людям изменить их жизнь к лучшему; она была полна надежд и светлых идеалов… и вот теперь мир никогда не получит ее дара и станет от этого пасмурней и бедней.

— Я люблю тебя, Лаура. Мы все тебя любим.

Но любые слова, любые выражения горя и печали не могли передать всей глубины чувств, которые испытывала Кот; хуже того — все слова были бессмысленны и бесполезны. Лаура умерла, и вместе с ней навсегда исчезли тепло и доброта, которые в трудные минуты согревали душу Котай. А слова — даже идущие от самого сердца — это всего лишь слова, и не больше…

Кот почувствовала, как душу наполняет ощущение безвозвратной и горькой потери, словно бездонное черное море оно поднималось все выше, грозя увлечь ее в свои сумрачные, холодные глубины.

Вместе с тем Котай поймала себя на том, что ее грудь поднимается в рыдании, которое — если она позволит ему прозвучать — будет подобно взрыву. Единственная капля, выкатившаяся из глаз, грозила вызвать половодье слез, а единственный всхлип мог вылиться в неподвластные ее воле стенания.

Кот не должна была рисковать, отдавшись своему горю. Во всяком случае не сейчас, пока она все еще находится внутри дома на колесах. Убийца может вернуться в любую минуту, и оплакивать подругу до тех пор, пока она не выберется из этого ужасного места и пока преступник не уберется восвояси, было неразумно, нерационально. Оставаться в фургоне у нее не было никаких причин, коль скоро Лаура — ее лучшая подруга — мертва, окончательно и бесповоротно.

Где-то поблизости раздался хлопок закрываемой дверцы, отчего тонкие металлические стены фургона слегка задрожали.

Убийца вернулся.

Что-то загремело. Совсем близко.

Кот вскочила на ноги и, сжимая в руках мясницкий нож, прижалась к стене возле распахнутой двери комнаты. Не обретшее выхода горе оказалось превосходным высокооктановым горючим для ее ярости, и Кот буквально пылала от ненависти, от острого желания сделать ему больно, полоснуть ножом, выпустить кишки, услышать его крик и — самое главное — сделать так, чтобы в глазах его, как в глазах Лауры, появилось осознание собственной смертности и уязвимости.

«Он придет сюда, и я убью его. Он придет — я убью. — В ее устах это был не продуманный план, а молитва. — Он придет. Я убью. Он придет. Я — убью…»

В полутемной спальне потемнело еще больше. Убийца стоял у порога, загораживая собой слабый свет из коридора.