Вторжение

Молли опустилась на колени перед мужем, протянула руку к телефонному аппарату, нажала кнопку громкой связи.

С северного берега Мауи донеся голос Пола: «…я повидал много тропических дождей, но такого еще не было».

— По ти-ви говорят о семи дюймах осадков в час.

— Здесь все гораздо хуже. Дождь льет такой, что можно утонуть, стоя на ногах. Если пытаешься вдохнуть, в легкие попадает больше воды, чем воздуха. Дождь… вся эта вода такая тяжелая, так и норовит поставить тебя на колени. Мы собрались в здании суда. Примерно четыреста человек.

— В здании суда? — в недоумении переспросил Нейл. — Не в церкви? Церковь расположена выше.

— В здании суда меньше окон и они не такие большие, — объяснил Пол. — Его легче укрепить и защищать.

Защищать.

Молли посмотрела на пистолет. На ружье.

По телевизору показывали видеосюжет, снятый в каком-то далеком большом городе. Здания пылали, несмотря на проливной дождь.

— Первое послание Петра, — продолжил Пол, — четвертая глава, стих седьмой[11]. У тебя такие ощущения, маленький братец?

— Откровенно? Для меня это скорее «Близкие контакты», — признался Нейл, наконец-то обратив в слова те мысли, которые ни он, ни Молли ранее не хотели высказывать. — Но к чему все это приведет… кто знает?

— Я знаю, — говорил Пол твердо и решительно. — Я с готовностью принимаю страдания души, боль и печаль, которые могут прийти.

В этих словах Молли узнала перефразированное «Принятие смерти», одну из церковных вечерних молитв.

— Все будет не так, Поли, — вмешалась она. — В этом есть… я не знаю… в этом есть и что-то позитивное.

— Молли, как я люблю твой сладенький голосок. Ты из тех, кто готов увидеть радугу в урагане.

— Ну… жизнь научила меня быть оптимисткой.

— Ты права. Смерти нечего бояться, не так ли? Она всего лишь новое начало.

— Нет, я не об этом. — Молли рассказала ему о койотах на крыльце. — Я ходила среди них. Они были такими послушными. Это было чудо, Пол, внутри у меня все пело.

— Я люблю тебя. Ты ниспослана Нейлу Богом, с тобой он познал счастье, ты излечила его душу. В тот первый год я наговорил тебе столько неприятного…

— Да нет же, — не согласилась она.

Нейл взял ее руку, мягко пожал.

На экране телевизора, уже в другом городе, ничего не горело, но мародеры разбивали витрины магазинов. Под светящимся проливным дождем осколки стекла ярко блестели.

— Сейчас не время для лжи, детка. Даже из вежливости.

Поначалу Пол действительно не одобрил их женитьбу. Но с годами привык, а потом и согласился с выбором Нейла. Они с Молли стали добрыми друзьями, но ни разу не говорили о том, что в первое время были на ножах.

Она улыбнулась.

— Хорошо, отец Пол, я сознаюсь. Случалось, ты выводил меня из себя.

Пол рассмеялся.

— Я уверен, и Бог чувствовал то же самое. У Него я давно уже попросил прощения… теперь прошу у тебя.

Голос у него сел. Ей хотелось оборвать связь. Чтобы этот разговор не получил логического завершения. Они же прощались, навсегда.

— Поли… ты и твой брат. Ты не можешь знать… как ты мне дорог.

— Но я знаю. И послушай детка, твоя мать гордилась бы твоим последним романом.

— Не надо мне льстить.

— Но это так. Перестань себя недооценивать. В нем звучит та же мудрость, что и в последних книгах Талии.

Глаза Молли затуманились от слез.

— Помни… сейчас не время для лжи, Поли.

— Так я и не лгу.

Молча, вымоченные дождем, с безумными глазами, люди толпой бежали мимо камеры. Похоже, в ужасе убегали от чего-то или от кого-то.

— Послушайте, я должен идти, — раздался из телефонного аппарата голос Поли. — Не думаю, что осталось много времени.

— Что у вас происходит? — встревожился Нейл.

— Я закончил мессу за несколько минут до твоего звонка. Но не все собравшиеся здесь католики, поэтому им нужно другое утешение.

На экране толпа сшибла с ног оператора, и теперь камера снимала серебристые лужи и множество бегущих ног.

Костяшки пальцев Нейла, сжимающих трубку, побелели.

— Поли, что ты имел в виду, говоря, что здание суда легче защищать? Защищать от кого?

Помехи исказили ответ, пришедший с Гавайских островов.

— Поли? Мы тебя не расслышали. Помехи на линии. От кого вы собираетесь защищаться?

Из динамика вновь раздался голос Пола, но очень далекий, словно говорил он со дна глубокого колодца.

— Здесь живут простые люди, Нейл. Воображение у них богатое, или они видят то, что хотят увидеть, чего в действительности и нет. Лично я не видел ни одного.

— Кого ты не видел?

Вновь помехи.

— Поли?

Среди исковерканных помехами слов одно вроде бы прозвучало как «дьяволы».

— Поли, если связь оборвется, мы сразу же перезвоним тебе. А если не дозвонимся, постарайся перезвонить нам. Ты слышишь меня, Поли?

На экране телевизора, в далеком городе (в левом верхнем углу появилась заставка: «Берлин, Германия») множество ног беззвучно бежало по мостовой, от которой поднимался пар, мимо выбитой из рук оператора видеокамеры.

Внезапно с далекого Мауи донесся голос Пола Слоуна, чистый и ясный, словно его обладатель находился в примыкающей к маленькой гостиной кухне: «…глава двенадцать, стих двенадцать. Ты помнишь его, Нейл?»

— Извини, Поли, не расслышал, какая книга, — отозвался Нейл. — Повтори еще раз.

В Берлине (мокрый объектив давал мутное изображение) мириады светящихся капель падали в лужи и разлетались мелкими брызгами.

Предчувствие чего-то ужасного не позволяло Молли оторвать глаз от экрана телевизора.

Улица опустела, толпа убежала, но она полагала, что сопровождающий картинку комментарий содержит в себе что-то важное. Иначе телекомпания оборвала бы трансляцию из Берлина, как только видеокамера упала на землю и оператор более не смог ее поднять.

Пульт дистанционного управления она по-прежнему держала в руке, но не нажимала кнопку «MUTE» из опасения пропустить слова Пола.

Его голос вновь пропал, но, когда Нейл уже собирался положить трубку, вернулся на короткие мгновения: «…в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени»[12].

Связь окончательно оборвалась, маленькую гостиную заполнил треск акустических помех.

— Поли? Поли, ты меня слышишь? — Нейл нажимал и нажимал на рычаг, пытаясь добиться непрерывного гудка.

На экране молчащего телевизора, перед объективом видеокамеры, на мостовую швырнули человеческую голову, возможно, несчастного оператора, с лицом, разрубленным от подбородка до лба. Один мертвый, выпученный от ужаса глаз таращился из Берлина на Калифорнию.

Глава 8

До этого момента Молли не испытывала потребности брать с собой в туалет заряженный пистолет.

Она положила его на желтые керамические плитки у раковины, стволом к зеркалу. Наличие оружия не успокаивало ее, наоборот, вызывало внутреннюю дрожь.

В критический момент, когда рассуждать времени нет, а ты чувствуешь, что право-то на твоей стороне, Молли без малейшего колебания могла нажать на спусковой крючок. В прошлом однажды она это уже сделала.

Тем не менее ее мутило от мысли о том, что ей придется кого-то убить. Она полагала себя создателем, не убийцей.

Сидя на фаянсовой prie-dieu[13] с рукояткой для спуска воды, она молила Бога, чтобы, защищаясь, ей не пришлось убивать других людей. Она хотела, чтобы ее враги отличались от нее кардинально и их убийство не вызывало бы ни тени сомнения, ни чувства вины.

В полной мере понимая иронию и абсурдность как позы, так и молитвы, она тем не менее обращалась к Богу со всей искренностью, вкладывая в каждое слово всю душу. Черный юмор ситуации не вызывал у нее смеха.

Она решила не подниматься наверх, в большую ванную, а воспользоваться маленькой, лишь с унитазом и раковиной, которая находилась рядом с кухней. Из-за двери, перекрывая монотонную дробь дождя по крыше, доносилось постукивание и шебуршание. Нейл набивал две сумки-холодильника провизией, чтобы потом поставить их в багажное отделение внедорожника.

11

«Впрочем, близок конец всему. Итак, будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах».

12

Откровение Иоанна Богослова, 12:12.

13

Prie-dieu — церковная скамейка, на которую становятся коленями молящиеся.