Дитя в небе

Отъезжая, я обернулся и увидел их обоих, неподвижно стоящих на тротуаре, никто из них так и не сдвинулся с места ни на дюйм. У обоих был рак. По крайней мере одного из них вскоре не станет.

Полет на восток прошел без приключений. Примерно с час я делал заметки, а потом заснул и проспал весь остаток пути. Так мало периодов или мест, где волей-неволей приходится обуздывать свою энергию и просто сидеть спокойно несколько часов. Вот почему я так люблю перелеты, когда можно лишь думать, читать или спать. Смотреть фильмы или есть в полете для меня настоящая пытка, и об этом даже говорить нечего.

Со дня смерти Фила я буквально не имел ни минуты покоя, поэтому ни о чем конкретном подолгу и напряженно думать был не в состоянии. И сейчас, садясь в кресло, я дал себе клятву на протяжении нескольких следующих часов постараться обдумать и свести некоторые события воедино — в какой-нибудь понятный порядок. Но мое тело, в первый раз за последние дни оказавшись в стороне от стрейхорновского урагана, отключилось и сказало: «Позже. А теперь вздремнем».

Проснулся я уже над штатом Нью-Йорк, чувствуя себя одновременно и освеженным и виноватым. Через несколько дней мне предстояло лететь обратно в Калифорнию, но пока мне было приятно находиться на пути домой.

Так много предстояло сделать. Закрыть квартиру, поговорить с актерами, прикинуть, смогу ли я связаться со своим прежним оператором, а потом убедить его, что снять пару сцен для фильма ужасов будет для него интересным опытом…

Одним из самых важных качеств, необходимых режиссеру, чтобы заработать на кусок хлеба— это умение добиваться самых разных вещей: денег от продюсеров, игры от актеров, особых углов съемки от операторов… Будучи режиссером, я обычно выбивался из сил уже к моменту начала съемок, поскольку ему предшествовали долгие дни, проведенные в уговорах и лести, похвалах и попытках убедить множество самых разных людей в том, что я хочу того же, чего и они, и наоборот.

С театральной режиссурой дело обстояло примерно таким же образом, но в Нью-Йорке я работал с трудолюбивыми, активными людьми, не состоявшими ни в каких профсоюзах, не претендовавшими на Оскаров и не боявшимися, что потеряют последнюю рубаху, если мы потерпим неудачу.

Но было бы отъявленной ложью утверждать, будто меня ничуть не увлекало и не волновало то, чем мы занимались.

Накануне вечером мы с Уайеттом долго сидели и обсуждали как раз эту проблему.

— Ну, Уэбер, что будем делать? Исправим фильм так, чтобы он стал моральным или аморальным!

— Не знаю. Ты же присутствовал, когда я задал Спросоне тот же самый вопрос.

— Так как же мы поступим?

— Мне пока лишь известно, что Кровавика должен играть Никапли, и что мы пригласим участвовать в фильме трех актеров из труппы. Может быть, нам просто собрать всех вместе и позволить каждому высказаться.

Взгляд Уайетта говорил, что это не тот ответ, который ему хотелось бы услышать.

— Уэбер, я, конечно, много раз смотрел все твои фильмы и считаю их превосходными, но все-таки это не одно и то же.

— Погоди-ка минутку. Ты вообще-то считаешь это реальным — стоит нам снять что надо и как надо, и Саша будет спасена?

— Да, я думаю это реально! Но ведь самые безумные вещи в основном происходили с тобой. Так вот ты-то сам считаешь это реальным или нет?

— Реально все то, Уайетт, что происходит с тобой в настоящий момент. Когда-то для меня реальным было видеть сны Каллен, реальна была вспорхнувшая у меня со спины татуировка. Присланные мертвецом видеокассеты, которые есть сейчас, но которых не было еще минуту назад, тоже стали реальными. — Я встал и воздел руки горе. — Но вот только скажи мне, что же такое, черт возьми, «реально»? Разве нас всю жизнь не учили ориентироваться в границах… разве не вдалбливали определения того, что есть реальность, а что — нет? Учили, будь я проклят! Именно это и позволило нам оставаться в здравом уме!

Так что же нам делать, когда все начинает выходить за эти границы, как сейчас? Не означает ли это, что старые правила были чепухой и теперь нам нужно придумывать новые правила, новые определения реальности?

А если это так, если все границы пали и нам нужно начинать заново вырабатывать все определения, то что же такое теперь будет «хорошо» и «плохо»?

Приведу тебе глупый пример. Пару лет назад, в Мюнхене, я познакомился с одним бароном и он пригласил меня на аукцион, где распродавалось кое-что из личных вещей принцессы Елизаветы Австрийской. Думаю, ты слышал о Сисси, да? Короче говоря, шикарное мероприятие, вход только по приглашениям, а присутствующие, в основном, аристократы с кучей денег.

Одной из выставленных на продажу вещей был купальный халат Сисси. Да-да, именно: белый халат с простым красным кантом по краям. И знаешь, за сколько он ушел? За две тысячи долларов. Будь это картина, что-то необычное и ценное, я бы еще понял, тут за две тысячи долларов был продан самый обычный халат! Так вот и скажи мне, Вертун, что же это было такое — просто халат, за который какой-то идиот сильно переплатил, или исключительно ценная памятная вещь?

— Очевидно, он так дорого стоил из-за того, кто его носил.

— Но ведь это не дает ответа на вопрос! Мы здесь не обсуждаем контекст. Мы говорим о халатах! Что именно было продано за две тысячи долларов? Понимаешь?

Я говорил так громко, что он поднес палец к губам.

— Тесс. Нет, не очень.

— Халат — это вот что: вещь, которую ты накидываешь, чтобы обсохнуть, и стоит он совсем недорого. О'кей, это вроде бы тоже халат! Но кто-то заплатил за него две тонны, а потом упрятал в сейф или вставил в раму. Так что же это на самом деле?

«Полночь убивает» — фильм о зле. Но о таком, каким оно считалось лишь согласно старым правилам и дефинициям. Старый халат. Это было еще до маленького беременного ангела, до видеокассеты с гибелью моей матери…

Спросоня не собирается подсказывать, что нам делать. Придется догадываться самим. Наверное, в этом-то все и дело. Но сначала нам нужно решить как…

Знаешь, о чем я думаю. Вертун? Мы вот сейчас посмотрели и этот фильм, и три других, и ни один из них не представляет собой ничего особенного. Некоторые части-да, но, в целом, даже первый явно переоценен. Конечно, нехорошо так говорить, но, по-моему, только первая «Полночь» Фила была чем-то новым, а в трех остальных он просто плыл по течению, особенно в этой последней.

По тому, что мы посмотрели, я просто представить себе не могу, какой такой ящик Пандоры он мог открыть, или какое этакое новое «зло» выпустил наружу. Все это тот же старый халат, и люди платят ту же цену и получают именно то, что ожидали.

Прежде всего, мы должны заново сформулировать для себя некоторые из этих понятий и уж только потом менять их. А вот после этого можно будет и подумать, что же от нас нужно Спросоне.

Воздух в квартире был затхлым и знакомым. Мебель и несколько безделушек казались безмолвно приветствовавшими меня старинными друзьями. Почта гласила, что я кому-то должен, что мне не следует упускать нескольких сногсшибательных возможностей, что дети с печальными глазами нуждаются в моей помощи. Открытка от Каллен и Мэй Джеймс с видом Рокфеллер-центра сообщала, что настало время нам всем вместе снова покататься на коньках.

Каллен! Вот с чего нужно начать. Я позвонил и, к счастью, она оказалась дома. В нескольких коротких фразах я поведал ей обо всем случившемся в Калифорнии и сказал, что мне нужно как можно скорее с ней увидеться. В конце концов мы договорились встретиться сегодня же во второй половине дня в баре поблизости от их дома.

Поговорив с ней, я минут десять яростно разыскивал свою записную книжку, которая непонятно почему наконец нашлась под кухонным столом. Я позвонил двум актерам и оба раза угодил на автоответчик. Я наговорил на пленку, что намечается интересное дельце, и я прошу их срочно со мной связаться. Пока это было все, что я мог сделать (у третьего вообще не было телефона), поэтому я приготовился сходить перехватить сэндвич и выпить пива.