Игры богов

— Я тебя вижу и радуюсь! Пойдём, немного выпьем, ты мне расскажешь о тинге, о врагах, о друзьях.

Неискушенный в политике двадцатого века Синеус мгновенно купился и почему-то заговорил словами багдадских купцов.

— О конунг моей души, о создатель Гвардии…

Батя тряхнул бровями, ярл, нет, уже конунг, очнулся:

— Олег приказал мне разведать Бирку, а потом её захватить.

Леонид, а все втихаря называли его — Лев, улыбнулся:

— Разведку мы пошлём сегодня, семеро твоих, не шумных и не приметных, и двое моих.

Немного задумался.

— Я уверен, что у нас с тобой очень мало времени, готовь четыре-пять тысяч для захвата этой Бирки-Берке. А разведку проведём под моим руководством. И надо и хочется вспомнить молодость… Так что, завтра с утра выходим, — адмирал улыбнулся молодой, светящейся улыбкой.

Неспешно сумерки поглотили Синеусград. Незаметный, маленький шют был готов. Семь молодых, но опытных викингов, двое советских разведчиков, проверенная парусновесельная команда, а во главе — новоиспеченный адмирал Эйнар. Кормчий шюта перед погрузкой спросил у Бати:

— Шют новый, как мы его назовём?

— «Белый медведь»! — адмирал вспомнил, что так называли его ребят в далеком 1942 году.

Эйнар восхитился:

— Даже норны не смогли бы придумать лучшего имени!

Они подошли к Бирке против ветра, такого сильного, что срывало одежду, и под проливным дождём. Он барабанил по канатам, и намокший парус стал слишком тяжел.

Было очень сыро. «Белый медведь» шёл под парусом, разрезая, как нож, чёрную воду, разбрасывая льдисто-белые брызги, прыгая по вздувшемуся морю так, что чувствовалось, как он гнется. Как опухший от мышц и от своей белой шкуры зверь, именем которого был назван, вечно бегущий по льдинам океана. Здесь Эйнар потерял Гуду. Гуду перед смертью заорал, что видна большая крепостная скала Бирки Борг. Эйнар понял, что парус и рею придется убрать и сложить. Если этого не сделать, шют проскочит мимо и войдёт в путаницу островов, где лёд всё ещё цеплялся за берега и отрывался, превращаясь в грязные бело-синие льдины, которые разнесут «Белого медведя», набирающего скорость, в щепки.

Поэтому вся команда лёгкого корабля и даже разведчики бросились к канатам из моржовой кожи и принялись тянуть. «Белый медведь» стонал и кренился, а вода шипела и пенилась под ним и даже над ним.

Парус сопротивлялся, один его угол вырвался и забился. Гурд наклонился, чтобы подхватить. Парус был мокрый; Гурд промахнулся; конец ударил его, как молот Тора, в лицо, и он улетел в чёрную воду почти без всплеска.

И его не стало, море поглотило. А шют летел по ветру, казалось, что демоны, а не люди, управляют парусами. Адмирал рявкнул, перекрывая рёв ветра:

— Опустить парус!!!

Измочаленные от непогоды моряки взвалили большую, мокрую хлюпающую груду паруса на рею и привязали её к упорам, задыхаясь и потея от усилий. Гребцы заняли места на скамьях-рундуках, и «Белый медведь» медленно, как послушный мул, повернулся к чёрной от сырости и седой от старости скале, которая обозначала Бирку.

На ней шпионы увидели крепость — стену из земли и камня, нависающую над поселением. Все гребли, вёсла выпадали из рук, но всё равно гребли и почти поравнялись с большой скалой, когда из-за воды донесся резкий звук рога, и Эйнар проревел приказ сушить вёсла. Воины выпрямились и стали ждать. «Белый медведь» покачивался на волнах, они бились о борт и швыряли поверх него брызги.

— Что будем делать? — спросил Лев у Эйнара. — Пить мёд да пиво?

Кормчий усмехнулся.

— Будем ждать отлива, — ответил он. — Вход в гавани опасен, там полно рифов, и только люди из Бирки знают проход. Без опаски войти туда можно, только когда рифы покажутся при отливе. Или идти по самой что ни на есть высокой воде, как при шторме, и надеяться на богов.

— Гавани? — спросил Батя.

— Там их три, — сказал он почти гордо. — Ту, что к западу, они сами сделали; остальные две от природы.

— Четыре гавани, две были заминированы, — заявил Сергей на русском, он воевал в этих местах, в далеком сорок четвёртом году. Его слова никто не понял. Эйнар недоуменно посмотрел на Сергея, но ничего не сказал.

— Там есть ещё четвёртая, Торговое место, дальше к востоку. Она для маленьких судов и тех, у которых неглубокая осадка, как у нас. Мы можем встать там на якоре, чтобы все эти толстопузые кнорры не торчали бы у нас на дороге, да и пошлину за стоянку не придется платить.

Батя проворчал:

— Деньги у нас есть, главное скрытость, мы — обычные, мелкие, — он ухмыльнулся, — даже очень мелкие купцы.

Волна усилилась, и «Белый медведь» двинулся по ветру, медленно и неуклюже, как полумёртвый тюлень. Шют скользнул в гавань, моряки выпрыгнули, дружно взяли вёсла и, подставив их, как по каткам протащили «Медведя» по галечнику и по лужам с усталым льдом.

Когда всё было сделано, Батя поманил пальцем Сергея. Они взяли свои подготовленные заранее, скудные пожитки и поплелись, прикидываясь нищими и убогими, спотыкаясь, по гальке до грубой травы и дальше — к тёмной груде Бирки. На Торговом лугу напротив высокого частокола и больших двойных створов северных ворот без всякого порядка стояли мазанки.

Там же вросли в землю два немаленьких дома, срубы из почерневших от времени брёвен, замазанных по щелям глиной. Один — для дружины, стоящей в Борге, большой крепости, которая возвышалась слева, а второй для таких, как викинги, вооруженных гостей, пришельцев, которым следовало оказать гостеприимство, но так, чтобы добрым горожанам Бирки не надобилось приглашать их в свои укрепленные дома.

В воротах два скучающих стражника в круглых кожаных шапках, со щитами и копьями следили, чтобы никто не входил в город с оружием серьёзнее столового ножа. А поскольку ни один здравомыслящий человек не желал оставлять у них своё оружие, не надеясь на возвратном пути получить его обратно, то было немало ругани со стороны тех, кто не привык к таковому правилу. А потому они тащились обратно в свои жилища, дабы отдать оружие на сохранение кому-нибудь, кого они знали. Батя привычно сунул золотой. Стражники сделали вид, что ничего не видят, подумаешь, двое бродяг, но зато ведь платят ни за что.

Гостевой дом был просторен, чист и хорошо обставлен, с ямой для очага и множеством спальных клетей. На всех всё равно не хватило бы, зато появилась возможность убедиться, кто есть кто в этом торгово-пиратском братстве.

Батя мотал всё на ус. Он думал, что Бирка должна быть похожа на Скирингасаль, где он был проездом с Синеусом, но она оказалась совсем другой. В гостевом доме появились женщины, присланные купцами, хозяевами города, но то были вовсе не рабыни, коих можно уложить и поиметь, не думая. Это были уважаемые жены и матери, в вышитых передниках, в приличных головных платках, а на поясе у каждой ключи, ножницы и ухочистки. При них были рабыни, некоторые довольно хорошенькие, только и они были не про гостей.

Они не ведали страха и были остры на язык, и пираты — ужасы всех морей — кротко покорялись им, позволяя подстригать бороды и волосы и подрезать ногти, прямо как дети. Как старый и весьма опытный разведчик Батя быстро вжился в эту не совсем понятную для него среду, подозвал не очень старую, но и не очень молодую — в переднике и в платке. Шепнул так, что весь гостевой дом услышал:

— Благородная, можно мне заказать пиво или вино?

— Для тебя, прошедшего все моря, хоть ты в своём рубище выглядишь нищим, но моё сердце чувствует, что у тебя есть много золота, — здесь всё дозволено, только плати.

Адмирал, прикидываясь пьяным, достал свой кошель, набитый полновесным золотом, швырнул на стол и проревел:

— Сегодня гуляем все!

— Меня зовут Скаппи, я вдова, мой муж, — она деланно всхлипнула, — погиб под Йорком, но от него мне достался этот гостевой дом.

Её пальчики очень быстро заработали, она без помощи ножа открыла кошель Бати и удивленно вскрикнула:

— Да за эти золотые можно напоить половину Бирки, — скромно потупилась, — и купить меня!