Деревянное море

Я находился в столовой Скрэппи в Крейнс-Вью. Заведение никогда не пустует – с самого своего открытия в шесть утра и до закрытия в полночь. Но сейчас тут никого не было. Кроме меня, разумеется, и старины Астопела, который устроился на другом конце стойки. Наблюдая за мной, он улыбался, как настоящий сукин сын.

– Неужели нельзя было дать мне хоть тридцать секунд счастья без вашей компании? Разве не существует закона, ограничивающего ваше присутствие в чьей-либо жизни?

– Располагайте своим временем на здоровье, мистер Маккейб. Но помните, часики-то ваши тикают.

В горле у меня запершило, и я глотнул молочного коктейля, который в тот момент был не хуже секса. Я просто не мог от него оторваться и в несколько глотков опорожнил стакан. Даже моя глотка помолодела, она с радостной готовностью пропустила сквозь себя сладкую влагу и направила ее дальше по пути следования.

Я вытер рот тыльной стороной ладони.

– Ну, так что там за часы тикают?

– Как вам понравилась ваша смерть? Согласитесь, впечатляющее зрелище.

– Я и в самом деле вот так умру?

– Ну да, мотоцикл размозжит вам голову.

– Мне в Вене размозжит голову мотоцикл, когда я стану столетним старцем, жалкой развалиной, которой давным-давно следовало бы убраться на тот свет. Неплохая перспектива.

– Боюсь, до сотни вам все же будет далековато.

– Насколько?

– Не могу вам сказать. Все это вы сами должны выяснить. Но что-то вы не чешетесь – смотрите, а то и это узнать не успеете, прежде чем ваше время истечет.

– Объясните понятнее.

Соскользнув с табурета, он встал за стойку, взял мой стакан и снова наполнил его молочно-клубничным коктейлем из металлического шейкера. Он поставил стакан передо мной.

– Клубника, верно? Вам нравится ее вкус?

– Это вы готовили? Здорово.

– Благодарю. «Подумай о конце света и тогда ты перестанешь мечтать о нем». Знаете, откуда это? Из Корана. – Он вытащил из автомата стакан кока-колы и, к моему изумлению, сунул его в микроволновку. Поставил печь на максимальную температуру, дождался сигнального свистка. Достав стакан, он отхлебнул кока-колы, подогретой градусов до шестисот, и удовлетворенно облизнулся.

– Астопел, скажите, что мне это приснилось! Может, у вас язык асбестовый? Или вы сам дьявол и тогда все становится на свои места?

– Вы всё ищете простые ответы, мистер Маккейб. К сожалению, их не существует. Вам, видимо, следует искать иначе.

– Неужели? Всего минуту назад я был стариком с убийственным мотоциклом на голове вместо шляпы.

– Все это достойно сожаления. Потому что вы до конца недели сможете еще только четыре раза вернуться в свое будущее. Когда именно вам туда возвращаться, решайте сами, но в вашем распоряжении только эти шесть дней…

– Почему только шесть?! Вы сами сказали: семь! Обещали неделю!

– Посмотрите в окно. Снаружи было совсем темно.

– Сегодня уже прошло?

– Сегодня уже прошло.

– Сегодня вторник.

– Был.

– И я до следующего вторника должен обо всем этом узнать здесь или в моем будущем?

– Верно.

Я постучал кончиками ногтей по своему стакану.

– В противном случае?…

– Вспомните, что вам сказала Антония Корандо.

– Что она себя не убивала. Это сделал кто-то другой.

Астопел кивнул.

– Речь идет не только о вашем благополучии. А многих, многих других тоже. У вас есть семь дней, потому что у вас есть семь дней. Можете потратить оставшееся время на выяснение того, почему так, но я думаю, так вы потратите его впустую… Возможно, вас утешит, если вы узнаете, что в эту самую минуту в точно таком же положении находятся и другие, мистер Маккейб.

– И от них требуется то же, что и от меня?

– Да.

– Они в Крейнс-Вью?

– Нет, они разбросаны по всему миру.

Я допил вторую порцию клубничного коктейля. Он больше не казался мне таким уж вкусным.

– Еще два момента, мистер Маккейб. В течение нынешней недели вы можете возвращаться в свое будущее, когда пожелаете. Достаточно произнести фразу «Прорехи в пелене дождя» – и вы уже там. Но очутиться в настоящем времени по своему желанию вы не сможете. Это просто произойдет само по себе… И второе. Когда бы вы ни отправились в будущее, это окажется день, предшествовавший тому, в каком вы побывали в прошлый раз. Таким образом, ваш следующий визит придется на день накануне вашей смерти.

– Но это же бред какой-то!

– Надеюсь, что в конечном счете вы увидите в этом смысл.– Допив свою колу, он обогнул стойку. Не оглядываясь, он двинулся к двери.

– Погодите! Я вот о чем хотел спросить: почему я женился на Сьюзен Джиннети? С Магдой что-то случилось? С ней что-то случится?

Он поднял голову и скользнул взглядом по потолку.

– Со всеми что-то да случается, мистер Маккейб, – сказал он и исчез.

Я шел домой из закусочной по тихим, пустынным в этот час улицам Крейнс-Вью. Ночь держит свои звуки при себе – ведь большинство из них рождается по ту сторону тишины. После полуночи становится так тихо, что обострившийся слух с напряжением ловит любой самый слабый шум. Мы так привыкаем к дневному изобилию звуков, что даже не умеем расслабляться. Наши уши не без труда свыкаются с тишиной – это не их стихия. Потому они усиливают далекий рокот одномоторного самолета, гул автомобильного двигателя, доносящийся за несколько ночных кварталов. А когда к ним присоединяется писк кошки, подвернувшейся под ноги в ночной час, ощущение такое, что вам в уши сунули ножницы. Но все эти шумы раздаются здесь и сейчас, в этот самый момент, не в каком-то там будущем, а в настоящем. Я был им рад, я хотел, чтобы они стали громче, подтверждая тем самым, что я вернулся во время, где и хочу быть.

Как это часто происходит, когда я пребываю в замешательстве, я начал говорить сам с собой. Этой полезной привычкой я обзавелся во Вьетнаме – в тамошнем аду я все перепробовал, чтобы не сойти с ума.

С неподдельным участием я спросил сам у себя:

– Ты как?

Пауза. Морщится лоб.

– Как?! Жив. Вот и все. Жив, и понятия не имею, что делать. Что я, мать-перемать, должен делать? Не знаю ни хера, но за неделю должен разобраться во всей этой лабуде. Иначе – «Да будет земля ему пухом».

Я поглядывал на лежащие в тишине знакомые окрестности, и от злобы и замешательства, соединившихся в моем сердце с любовью к тому, где я нахожусь, у меня чуть не закружилась голова.

– Вот что делает вся эта фиговина – у меня от нее кружится голова.

Мне в ту ночь, чтобы восстановить душевное равновесие, нужно было как можно больше Крейнс-Вью, а потому я, несмотря на поздний час, двинулся домой кружным путем. Я специально прошел мимо дома Скьяво, чтобы поглядеть, не стряслось ли там чего-нибудь еще. На пожарище было темно и тихо. Через несколько минут я стоял у дома Джорджа Дейлмвуда. Как всегда, внизу у него горела лампа, потому что Джордж не любит ночь. Говорит, зажженная лампа составляет ему компанию. Мне хотелось постучать и засидеться у него за долгим разговором, но я не сделал этого. Я знал, что, прежде чем обсуждать с ним это, мне надо хорошенько все обдумать самому. Я был уверен, что мне еще понадобится его помощь, значит, важно будет выложить ему все детали спокойно и доходчиво. Джордж был терпеливым малым, без всяких предрассудков, но, услышав мой рассказ в ту ночь, в особенности если бы я рассказал что-нибудь не так, даже мой добрый друг потянулся бы за сачком для бабочек.

– Шел бы ты домой, Фрэн,– вздохнул/сказал я. – Давай-ка домой, к семье.

Смит изваянием восседал на верхней ступени веранды нашего дома, словно в ожидании моего возвращения. Я от усталости даже не в силах был сказать ему «привет». Просто наклонился, погладил несколько раз по голове и открыл входную дверь.

Родной запах домашнего очага. Голландцы говорят, что дома самое милое – это звук тикающих часов. Но еще милее – домашние запахи. Втянул носом воздух, и душа уже знает, где ты находишься, хотя разумом еще и не успел это понять. Я остановился в холле и закрыл глаза, наслаждаясь запахами своего дома. После всего пережитого это был просто райский аромат. В этом воздухе была моя жизнь. Запах людей, с которыми я жил, вещей, которыми владел, запах моего кота, попкорна, приготовленного совсем недавно, одеколона «Си-Кей-один»[60], которым пользовалась Паулина; даже запах пыли был здесь знакомым.

60

…одеколон «Си-Кей-один»...– популярная марка мужского одеколона от Кельвина Кляйна.