Страница 62 из 145
Ремполу стало не по себе.
– Гм… Что–то упало, говорите? – переспросил Хедли. – А вы в окно не посмотрели?
– Посмотрела, но ничего не увидела. Я отодвинула штору и могу присягнуть, что улица была без… – Она замолчала на полуслове с открытым ртом и застывшим взглядом. – Боже мой!
– Это правда, мисс Гримо, – утвердительно кивнул головой Хедли. – Как вы и говорите, шторы на всех окнах были опущены. Я обратил на это внимание из–за того, что мистер Менген запутался в шторе, когда выскакивал в окно. Поэтому меня и удивило, что посетитель мог увидеть вас в окно. А, может, они были опущены не все время?
Тишину нарушали лишь звуки на крыше. Ремпол посмотрел на доктора Фелла. В надвинутой на глаза широкополой шляпе тот стоял, сжав подбородок рукой и опершись о дверь, которую нечего было и думать высадить. Ремпол перевел взгляд на невозмутимого Хедли, потом снова на девушку.
– Он считает, что мы говорим неправду, Бойд, – пожала плечами Розетта Гримо. – Не знаю, что мы можем сказать еще.
– Я совсем так не считаю, мисс Гримо, – широко улыбнулся Хедли. – И скажу вам почему. Потому что вы единственная, кто может нам помочь. Я даже скажу вам, как все произошло… Фелл!
– Что? – встрепенулся доктор Фелл.
– Я хочу, чтоб вы послушали, – ровным голосом повел дальше рассказ старший инспектор. – Недавно вы с большим удовлетворением слушали явно неправдоподобные истории Миллза и мадам Дюмон. И уверяли, что верите им, хотя и не объяснили почему. В свою очередь, я хочу сказать, что не меньше, чем им, я верю тому, что рассказали эти двое молодых людей. Объяснив, почему я им верю, я объясню и невозможную на первый взгляд ситуацию.
Доктор Фелл, отгоняя какие–то мысли, встряхнул головой, надул щеки и внимательно посмотрел на Хедли, словно готовился вступить с ним в бой.
– Возможно, я объясню и не все, но вполне достаточно, чтоб сузить круг подозреваемых до нескольких человек и понять, почему на снегу не было следов.
– А, вот вы о чем! – небрежно бросил доктор Фелл. – На миг мне показалось, что вы имеете в виду что–то важное. То, что вы сказали, – очевидная вещь.
Сдержав силой воли гнев, Хедли продолжал:
– Тот, кто нам необходим, не оставил следов ни на тротуаре, ни на лестнице, потому что его, после того, как перестал идти снег, ни на тротуаре, ни на лестнице не было. Он какое–то время, а может быть, и все время был в доме. Итак, преступник или находился в этом доме, или – и это еще вероятнее – просто спрятался в доме с вечера, воспользовавшись входной дверью. Это объясняет все противоречия в рассказе каждого из вас. В определенное время он надевает свой маскарадный убор, выходит из входной двери на подметенное крыльцо и нажимает кнопку звонка. Это объясняет и то, откуда он знал, что мисс Гримо и мистер Менген сидят в комнате с опущенными на окнах шторами. Он видел, как они туда входили. Это объясняет так же, как он мог войти в прихожую, хотя перед ним закрыли дверь и велели подождать. У него был ключ.
– Гм… гм… – скрестил руки и покачал головой доктор Фелл. – А зачем даже не совсем нормальному человеку прибегать к такому сложному фокусу–покусу? Если преступник живет в доме, то это аргумент неплохой. Он хотел, чтобы его считали чужим. А если он в самом деле чужой, то зачем рисковать и прятаться в доме, прежде чем начинать действовать? Почему просто не прийти в определенное время?
– Во–первых, – возразил педантичный Хедли, загибая пальцы, – он должен был знать, где был в то время каждый из жильцов дома, чтобы никто не стал ему помехой. Во–вторых, – и это еще важнее – он хотел довести до конца фокус с исчезновением и не оставить следов ног, тем более на снегу. Скажем, так, для сумасшедшего… для брата Анри фокус с исчезновением означал бы все. Поэтому он вошел, когда падал густой снег, и ждал, пока снег перестанет.
– Кто такой брат Анри? – резко спросила Розетта.
– Это просто имя, дорогая, – учтиво ответил доктор Фелл. – Я же вам уже говорил, вы его не знаете… А теперь, Хедли, я хочу кое–что опровергнуть. Мы говорим о снеге, который начинает или перестает идти так, словно для этого достаточно отвернуть или завернуть кран. Но я хотел бы знать: как, черт возьми, можно наперед угадать, когда снег начнет идти, а когда – перестанет? Вряд ли кто–то мог бы сказать: «Ага, в субботу вечером я совершу преступление. Думаю, снег пойдет ровно в пять часов вечера и перестанет в половине десятого. У меня будет достаточно времени зайти в дом и, пока снегопад закончится, подготовить свой фокус». Хе–хе! Ваши сомнительные объяснения ничего не объясняют. Скорее можно поверить тому, что преступник ходил по снегу, не оставляя следов, чем тому, что он знал твердо, когда будет идти снег.
– Я пытался прийти к главному, – недовольно произнес старший инспектор, – но, если надо защищаться… Вы не обратили внимания на то, что раскрывается и последняя загадка?
– Какая именно?
– Наш приятель Менген заверял, что посетитель угрожал прийти с визитом в десять часов. А миссис Дюмон и Миллз говорят – в половине десятого. Подождите, подождите, Менген! Кто говорил неправду – А или Б? Во–первых, какая уважительная причина может быть для того, чтобы неправильно называть более позднее время? Во–вторых, если А называет десять часов, а Б – половину десятого, одно из двух, вольно или невольно, нужно знать точное время заранее. А кто из них назвал время правильно?
– Никто! – вырвалось у Менгена. – Он пришел без четверти десять.
– Так. Это означает то, что оба говорят правду. Следовательно, Гримо знал время, когда придет посетитель, не точно, а приблизительно – между половиной десятого и десятью, а поэтому, стараясь не показать, что испугался угрозы, назвал и одно, и второе время. Моя жена тоже так делает, когда приглашает друзей на партию бриджа… Но почему брат Анри не мог быть пунктуальным? Потому что он, как говорит Фелл, не мог завернуть кран и остановить снег. Он мог рисковать, надеясь на то, что снег будет идти, как шел несколько предыдущих вечеров, и готов был ждать, возможно, даже до полуночи. Так долго ему ждать не пришлось. Снег перестал идти в половине десятого, и тогда преступник сделал то, что сделал. Подождал пятнадцати минут, как сделал бы сумасшедший, чтобы после не было доказательств, и позвонил.
Доктор Фелл хотел было что–то сказать, но, посмотрев на напряженные лица Розетты и Менгена, передумал.
– Следовательно, – распрямил плечи Хедли, – я доказал вам, что верю всем вашим словам и рассчитываю на вашу помощь… Тот, кто нам нужен, не случайный посетитель этого дома. Он знает расположение комнат, заведенный порядок, привычки жильцов. Знает ваши обороты речи и прозвища, знает, как мистер Петтис обращается не только к профессору Гримо, но и к вам. Он не случайный посетитель, скажем, какой–нибудь коллега профессора, которого вы никогда ранее не видели. Поэтому мне желательно знать все о всех, кто довольно часто бывал в этом доме, и я хочу, чтобы вы описали всех близких знакомых профессора.
– Вы считаете, – испуганно начала девушка, – что это кто–то из них? Да нет, это невозможно! Я в этом уверена. Нет, нет, нет! – В ее голосе слышались нотки, напоминавшие голос мадам Дюмон.
– Почему вы так уверены? – резко спросил Хедли. – Вы знаете, кто стрелял в вашего отца?
– Нет, конечно, нет! – От такого неожиданного вопроса она даже подскочила.
– Вы кого–то подозреваете?
– Нет, – саркастически усмехнулась Розетта. – Я только не понимаю, почему вы не ищете преступника за пределами дома. Вы прочитали нам очень интересную лекцию о дедукции. Искренне вас благодарю. Но, если преступник был внутри дома и действовал так, как вы сказали, тогда все в самом деле логично. Правильно я понимаю? Это может касаться и иных людей.
– Кого? – вырвалось у Хедли.
– Давайте подумаем! А впрочем… дело ваше. – Розетта удовлетворенно заметила его волнение. – Вы не разговаривали с остальными жильцами дома. Вы не разговаривали с Энни, да и с мистером Дрейменом тоже. Примите это во внимание. Но вторая ваша версия абсолютно бессмысленна. Во–первых, у моего отца очень мало друзей. Кроме тех, кто живет в этом доме, лишь двое мужчин, но ни один из них физически не может быть тем, кто вам нужен. Первый – это сам Энтони Петтис. Он ростом не выше меня, а я далеко не амазонка. Второй – Джером Бернаби, художник, который нарисовал эту странную картину. У него имеется небольшой, но заметный физический недостаток, который невозможно скрыть. Следовательно, тетя Эрнестина или Стюарт Миллз узнали бы его сразу.