Страница 129 из 145
– Если я был жесток по отношению к вам, – продолжал Асбьёрн Краг, – то прошу извинить. Я должен был так поступать, иначе не мог. Начал я с бесед с вами, потом удивлял вас своим поведением. В конце концов сыграл роль призрака погибшего, который приходил к вам по вечерам и заглядывал в окно. Если вы хорошо все припомните, то поймете, что мои взаимоотношения с вами, все мои слова, рассказы, явные и скрытые эксперименты были не чем иным, как соединением, сплетением звеньев, ведущих к Цели. Я знаю, как с каждым днем вы становились все более нервным и раздражительным. Возможно, у вас даже закралось сомнение: что–то не так. Вы помните историю с револьвером? Вы хотели застрелить призрак, точно? Но я вынул патроны из барабана в то время, когда заходил к вам и внимательно осматривал оружие. Тогда вы и утвердились в своих сомнениях? Не так ли? Я увидел это по вашему лицу на следующий день. Ну, и наконец, вы выдали себя…
– Я ничем себя не выдавал, – прошептал я.
– Ну, что вы… Это очевидно. А сейчас советую вам признаться…
– Никогда!
Детектив опередил меня. Он стоял теперь между мной и пропастью. Он играл с судьбой.
– Мы стоим сейчас лицом к лицу, – сказал он. – Неужели вы и дальше будете отрицать вину?
– Я не признаюсь! – закричал я в бешенстве. – У вас нет никаких доказательств, и вы никогда их не найдете!
– Убийца! – процедил Асбьёрн Краг.
Вот тогда и наступил момент. Я решил действовать, как планировал весь вечер.
Я бросился на детектива, обхватил его своими жилистыми сильными руками.
Через минуту во мне заклокотало чувство радости, я видел свое преимущество. В следующую секунду я сброшу его вниз, в пропасть. Единственного человека, который знал все.
Но в этот решающий момент я почувствовал, как меня крепко схватили за руки. Послышался металлический щелчок, и мои руки оказались в тисках.
Потом на мое сознание упала завеса… Я отмечал блики, долетающие сюда от маяка… В этом свете я увидел две фигуры. Это были те черные солдаты, велосипедисты… Я слышал, как Асбьёрн Краг благодарил их за четкие действия и отдавал распоряжения… Немного позже мне показалось, что детектив обращается ко мне. Ну, наконец–то вы выдали себя, сказал он, вы должны были совершить нападение на меня… вы думали лишить меня жизни… Я следил за вами сегодня весь вечер… ваш маневр с отправлением на рыбную ловлю… это было бы для вас алиби, если бы нашли мое изувеченное тело… Но вместо этого, дорогой друг, вы попали как раз в центр моих расчетов. Я запланировал эту вашу попытку устранить меня как доказательство убийства… и стал для этого говорить об этом опасном месте… ну, и это удалось, с блеском, дорогой друг, с шумом, с каким защелкнулись наручники на ваших руках…
Голос детектива постепенно удалялся и наконец совершенно пропал во мраке. Мое сознание погрузилось в безмолвие.
* * *
Когда я сижу и просматриваю свои записки, меня охватывает странное чувство. Первые страницы написаны в лихорадочном состоянии, неровно. Буквы бегут криво, некоторые слова вообще нельзя прочесть. Со временем, однако, почерк выровнялся, успокоился вместе со мной, по мере того как я занимался изложением событий.
В самом деле, сейчас изложение спокойное и легкое. Я – в тюрьме, у меня нет свободы, и ничто меня не должно огорчать.
Настала осень, утром чувствуется холод, пока нагревательная установка не разнесет тепло с этажа на этаж… Мои сны и фантазия кружатся вокруг картин, связанных с осенью. Я представляю себе мир за стенами тюрьмы, деревья, толстые безлистные ветви которых торчат, как обугленные пальцы рук… Небо не черное, не голубое, оно бесцветное и матовое, оно низко висит над землей, от негр веет мрачным холодом, который как бы исходит из чего–то злого и ужасного. Мое ухо уже уловило, что мороз тронул металл колоколов собора и приглушил их звон.
У меня появилась способность сидеть часами и смотреть бессмысленно прямо перед собой. Мне кажется, что я все больше отдаляюсь от людей, как бы плыву в бесконечности, переношусь к иному бытию. Сознание того, сколько лет тюрьмы меня еще ожидает, вызывает все чаще мысли о вечности. Вечность кажется мне светом, чудесным, незнакомым, который светит далеко в безбрежном пустынном море.
Я полюбил свою камеру. Моя камера – моя каюта. В ней я совершаю большое путешествие. Я оставил людей, подсознательно я еще слышу суматоху и гул голосов, как будто монотонно ударяют о берег волны, приносимые приливом и отливом. Звуки становятся, однако, все слабее… И скоро удалятся совсем, превратившись в молчание и тишину, в безбрежные дни.
Джуд Гаррисон
Крылья страха
I
Этот случай произошел в «Пиквике». Так назывался роскошный, с большим вкусом обставленный бар на Бродвее. Было пять часов после полудня, а пять часов – это священное время коктейля для всех нью–йоркских модников, какими безусловно являлись Бен Лэтхэм и Рэй Пэйтон.
Маленький, хотя и неприятный инцидент – так поначалу оценил его Лэтхэм и не придал особого значения. К тому же в этот день он готов был простить кому угодно что угодно и чувствовал себя королем, так как только что «выбил» самый крупный контракт в своей жизни. Контракт с Грегсоном. А значит, его рекламно–издательское агентство заработает круглую сумму в миллион долларов на рекламе фирмы Грегсона.
Рэя Пэйтона, помощника и заместителя Бена, тоже распирало от радости, они выпили по два мартини и заказали еще. Пэйтон был чуть старше Аэтхэма. Всегда энергичный и деятельный. У него перед глазами уже вырисовывались гранки, макеты, полосы.
Лэтхэм слушал его рассеянно, наблюдая за молодой, элегантно одетой парой, сидящей за столиком в глубине зала. У девушки была идеальная фигура и красивые ноги. Но в данный момент Лэтхэма больше интересовала ее лакированная сумочка. Открытая, она лежала на самом краю стола. Каждый раз, когда девушка протягивала руку к бокалу, ее локоть задевал за сумочку, и та грозила вот–вот упасть.
Пэйтон совсем разошелся:
– Нам нужно увеличить персонал, Бен. Конечно, Агнесса отлично справляется с макетами, но она не может уследить за всем. Думаю, нам пригодились бы два художника.
– Я согласен, – сказал Лэтхэм.
Сумочка находилась теперь в том опасном положении равновесия, когда достаточно небольшого толчка, чтобы она оказалась на полу. И тут мужчина поднялся, улыбнулся и, сказав несколько слов своей даме, направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. При этом он чуть задел за столик, и сумочка закачалась.
Лэтхэм смотрел как завороженный. Он был в жизни очень аккуратным человеком и не мог больше выкосить этого зрелища. Проскользнув между столиками, он подошел к девушке, сидевшей к нему спиной, наклонился над ее плечом, взял сумочку и положил па середину стола.
– Она вот–вот упадет, – сказал он дружелюбно. Девушка повернула голову и посмотрела на него. Показалось даже, что в ее глазах мелькнула веселая улыбка. Но в ту же секунду она плеснула содержимое своего бокала прямо ему в лицо, и затем, размахнувшись, отпустила две тяжелые пощечины.
Лэтхэм остолбенел. Они неожиданно оказались в центре внимания. Даже официант повернулся в их сторону, Чуть не опрокинув поднос. Звук пощечин был слышан, наверное, во всей вселенной. Лэтхэм почувствовал, что покраснел как рак. Он хотел еще что–то объяснить, извиниться, но девушка молча отвернулась. Если бы она заговорила, то вся сцена, возможно, выглядела бы совершенно иначе. Он пожал плечами и направился к своему столику.
– Бен! – воскликнул Пэйтон. – Что случилось?
– По–моему, меня приняли за кого–то другого.
– Ну разумеется. А для чего ты к ней подходил?
– Из–за сумочки, – сказал Лэтхэм и понял, как глупо это звучит. – Она лежала на самом краю, могла упасть. Я подумал…
– И по этому поводу она облила тебя с головы до ног превосходнейшим коньяком?
– Дурацкая история, по правде сказать.
– Да, это верно, – ответил Пэйтон и оглядел зал. – Тут сегодня много знакомых. Никак не скажешь, что тебе это на пользу. Ты можешь распугать своих клиентов: стоит ли связываться с агентством, директор которого публично получает пощечины?