Страница 142 из 156
Когда после апокалипсиса в город приезжает бродячий театр, меньше всего ожидаешь встретить там вампира…
Звук мотора прорезал вечернюю тишину. Два густых «рррн» нарушили покой сверчков, которые буквально на секунду испуганно смолкли.
Билли Кендоу настежь распахнул окна спальни. Комнату наполнил прохладный воздух, пропитанный ароматами ночных трав и влажной листвы. Мальчик выглянул, почти ожидая увидеть красноносого клоуна из своей детской книжки, давящего на клаксон и вопящего: «Положь кролика и дуй на представление, которому нет, нет, нет конца…»
Но за окном не было ничего, кроме ночи и темноты. Может, ему послышалось. Но нет, вот опять «рррн, рррн» разнеслось по полям. Потом еще дважды: сначала далеко, затем ближе. Ненамного, но ближе.
— Мам! — крикнул Билли, всматриваясь в темноту и представляя себе проложенную через поля современную магистраль. — Слышала?
— Ну да. — Голос у матери был усталый и безразличный. — Просто грузовик, дорогой. Не о чем волноваться. Том Даффи наверняка услышит.
Однако волноваться было о чем. Эти сигналы означали больше, чем если бы какой-нибудь старый дурак, найдя линялую и порванную старую карту, решил срезать угол от кратера с отметкой 124 до пункта US64, который, как не раз говорили люди, забредавшие в Памп-Хэндл, выдержал самый жестокий бомбопад.
«Бомбопад» — смешное слово, но для Билли именно так все и выглядело. Даже он запомнил, хотя ему в то время было около трех лет. Снаряды падали с неба как дождь. Небо роняло серебряные иголочки, и на земле все превращалось в кашу, тюрю, какую Билли делал у себя в тарелке во время ужина из картошки, овощей и мяса; густую вязкую массу неопределенного цвета. Коричневое, белое, зеленое — один цвет переходил в другой.
«Мы давно так не ужинали, — вдруг подумал Билли. — И давно никто не приезжал к ним в город. Но раз есть грузовик — а это точно он! — значит, здесь снова появились люди».
«Рррн» звучало как обещание жизни, возгласов «а вот и мы!», «посмотрите-ка на нас!». И грузовиков-то точно было больше одного. Как давно никто не проезжал через Памп-Хэндл…
— Может, они везут нам еду? Настоящую еду и… — В воображении мальчика замелькали образы разных вещей, которые могли поместиться в грузовиках. У него загорелись глаза. — И комиксы, мам! Может, они привезли нам комиксы?
— Грузовики здесь не остановятся, Билли. По своей воле здесь никто не делает остановку. И сюда больше не возят провизию, — сказала она. — Здесь незачем больше останавливаться, вот в чем дело. — На кухне что-то звякнуло. — И комиксов больше нет, Билли. Ты прекрасно это знаешь. С тех пор как началась война.
Билли осторожно посадил кролика, с которым играл, обратно в маленькую клетку, стоявшую на самодельном столе у кровати, вылез в окно и оказался на плоском козырьке. Вдыхая ночные ароматы жасмина и шиповника, он смотрел на небо. На западе, ближе к Мемфису, оно было черным и грозило дождем. А здесь пахло свежестью, чистотой и приключениями.
Сегодня все было не таким, как обычно. Повисло какое-то напряжение. Он принюхался: даже привычные запахи растений, почвы, травы, деревьев сегодня волновали Билли. Он запрокинул голову и улыбнулся звездному небу.
Что-то будет сегодня вечером.
Он ухватился за перила балкона рядом с окном и крикнул:
— Мам! Я пойду посмотрю, что там такое.
Билли спрыгнул на землю, и вот он уже бежит по траве, а голос матери гонится за ним, но не может догнать. Он бежит к лучам света, поднимающимся в ночное небо. То, что сегодня случится, приближается, уже петляет опасными дорогами вокруг холма Десмонд-хилл.
Билли добежал до края поля и остановился у ограждения, за которым начинался асфальт. Вообще-то, забор давно развалился и сгнил вместе с соломой, а кроме нее, на поле ничего не было. Так что если бы он захотел попасть на проезжую часть, не нужно было бы преодолевать никаких препятствий. И все же в том, что Билли здесь остановился, чувствовалась некая закономерность. Сейчас он вел себя так, как мог бы до бомбопада. Билли посмотрел налево, в сторону города, и увидел молчаливые фигуры других местных жителей. Они приближались. Справа слышался пока слабый, но усиливающийся гул моторов вперемешку с музыкой. Билли засмеялся и хлопнул себя по ноге.
— Супер! — крикнул он в безразличную ночь.
Похоже, действительно что-то будет. К их городку едут настоящие грузовики. И судя по грозному рычанию, с ними не соскучишься.
Когда первый грузовик, завершив последний виток вокруг Десмонд-хилл, выехал на дорогу, ведущую в Джингл-Бенд, Билли влез на остатки забора, замахал руками и заорал что было мочи. Сначала показался хлопающий на ветру брезент, потом блестящая черная кабина, и наконец он различил ветровое стекло, кузов и грузовик во всем его пыльном великолепии. Он напоминал о дальних краях и увлекательных путешествиях. От него пахло походными кострами и разноцветным дождем. И он был похож на зверя с раскосыми глазами. Истории про таких зверей рассказывал брат, когда боль не давала им уснуть. Вероятно, этот «роскошный экипаж» знавал и лучшие времена, но для Билли он был средоточием неведомых красок, звуков и запахов.
Билли только начал ходить, когда сбросили первые бомбы: Китай сдержал слово, пообещав ответить на агрессию со стороны Соединенных Штатов. А еще были Ирак, Иран, Турция и «прочие одержимые жаждой власти сукины дети, у которых хватает сил дышать и вонять», как сказал отец в одну из тех бесконечных ночей, когда ни на секунду не смолкал гром и повсюду клубился дым. Затем добавил: «Притом что изо рта и из задницы у них пахнет одинаково».
Стратегии воюющих сторон быстро менялись. Брат Билли, Трой, ночами рассказывал ему, что Британские острова затонули и Европу опустошили — сначала бомбы, затем пыльные смерчи, которые дуют со скоростью двести миль в час. И что материковая часть США, где жили Трой, Билли и их родители, теперь пустыня на тысячи миль с воронками вместо городов, покрытая травой неопределенного цвета, проросшей через много дней после того, как рассеялись последние облака пыли и перестало вонять горелым мясом.
Как-то раз, лежа в постели и глядя на звезды, Трой сказал Билли, что они легко отделались. А еще брат рассказывал, как они с папой стояли и смотрели на облако от первой бомбы. Красивое такое, переливалось всеми цветами радуги…
Но Троя больше нет. Папы тоже.
На мгновение Билли ощутил глубокую печаль и огромную пустоту, будто даже его кости стали полыми. Но тоска исчезла так же быстро, как появилась. Она пропала, как только на пыльной дороге появился первый грузовик. Из-под колес летели комья грязи и щебенка. Билли ударил кулаком в ладонь другой руки.
— Супер! — воскликнул он, стараясь перекричать надрывавшиеся моторы и ритмично пульсирующую музыку, от которой ему захотелось завертеться волчком прямо тут, на обочине дороги. Вдруг он понял, что уже мотает головой так, что она, того и гляди, отвалится.
Музыка заполнила собой поле, дорогу и, возможно, все, что раньше называлось графством… А вероятно, и весь мир. Ее разносили по свету отравленные ветры; звуки бледнели и слабели в пути, но не пропадали, не переставали существовать.
Билли вспомнил бродягу — при таких ожогах, какие были у него, другой бы уже обуглился, — пришедшего в городок с бутылкой, найденной в развалинах на месте бывшего Чикаго, обмотанной марлей и перевязанной засаленным шнурком. Билли спросил, что в ней, и бродяга ответил:
— Звуки последнего дня перед концом света, друг мой.
Он долго и громко смеялся, широко разинув рот, так что было видно, как из его десен сочится гной и капает на язык.
Обожженный аккуратно вытащил из бутылки пробку, и Билли услышал сотни — нет, возможно, тысячу или даже миллионы — голосов, и это все были предсмертные вопли. Тогда он убежал подальше от бродяги с диким взглядом, пытаясь заглушить в себе эти отчаянные крики и смех. А обгорелый продолжал хохотать, обматывая свою бутылку марлей.