Волчье море

Потом пала стужа, и мы потеряли Старкада — во всяком случае, нам так подумалось. Финн нес дозор, покуда остальные сгрудились кучкой, пытаясь согреться. Парус давно обвис, но нас упорно тащила вперед вода, бурлившая в узком проливе, который греки называют Геллеспонтом; одни мы, да еще рыбы, отваживаются шнырять тут в темноте. Я было взялся метать руны, чтобы отыскать Старкада, но Финн вдруг завопил во все горло, заставив нас подскочить.

Когда я пробился к борту, вдалеке из тумана проступала лишь серая тень. Финн, хмурясь, потер обледеневшую бороду.

— Это был кнорр, точно — мы почти ему кормовое весло смахнули, а когда я их окликнул, они как драпанут!

— И я бы удрал, — усмехнулся брат Иоанн, — окликни ты меня на своем варварском наречии. Ты по-гречески звал?

Финн признал, что нет, в основном потому — это он изрек громко и цветисто, — что не в состоянии запомнить больше пары-тройки слов, и брату Иоанну это отлично известно, а если он забыл, то он, Финн, охотно напомнит крепким пинком под зад.

— В следующий раз попробуй свои несколько слов, — посоветовал брат Иоанн. — «Et tremulo metui pavidum junxere timorem», как говаривал древний римский скальд. «И я страшился напугать сильнее того, кто был уж перепуган». Учти на будущее.

Все захмыкали, вообразив целый корабль греков, спугнутых рыком одного-единственного северянина, а Финн, купая бороду в пиве и давясь куском хлеба, вяло отварчивался.

Сигват сказал, что вздумайся Финну окликнуть другой корабль, как советует брат Иоанн, тот тоже развернется и сгинет, ведь кому охота слушать, как у них спрашивают, сколько они возьмут за облизать ятра?

— Или, — добавил Квасир, — с них потребуют еще два рога с пивом и тарелку баранины.

Но Радослав со значением посмотрел на меня; мы оба знали, потому что в нас было больше от торговцев, чем в других, что на этом корабле был Старкад — по крайней мере, некоторые из его людей. Торговцы живут сплетнями; какой груз куда везут, какую цену дают за какие товары и в каких портах… Они высасывают слухи, как младенец материнскую грудь, и, чтобы раздобыть новые, болтают со всеми, кто попадается им на пути. Если ты не на боевом корабле или на вертком хавскипе, который скорее волк, чем овечка, с тобой норовят заговорить и вызнать новости; от тебя не удирают, прячась в тумане, будто стыдливая девица за мамкин подол.

Убегают разве что от спятивших северян, что вышли в Геллеспонт в ночи.

Так или иначе, кнорр ушел на юг, а мы поплыли следом. Утром Сигват бросил кости на мокрой палубе и долго пытался понять, что означает выпавший расклад, а Коротышка Элдгрим глядел из-за его плеча. В конце концов Сигват изрек прорицание, и Гизур налег на кормило, когда парус вздулся от ветра. Я прикинул, что мы выбрали наиболее вероятный торговый путь, и спросил себя — в самом ли деле таков совет богов или просто Сигват прислушался к здравому смыслу.

Куда больше меня грызла тревога, не обманулись ли мы с этим кнорром, — а если и не обманулись, то был ли на его борту Старкад? Несколько дней подряд я изводил себя этими размышлениями. Куда они уплыли? Не разминулись ли мы с ними в тумане?

Как всегда, Один явил истину — тонкой струйкой дыма на окоеме.

Дым поднимался от сгоревшего греческого кнорра, тяжело осевшего на корму. Совсем недавно на нем бушевало пламя, но морская вода уняла огонь, оставив лишь тлеющие уголья. Два мертвых тела колыхались на волнах поблизости, не желая покидать корабль даже после смерти.

Встав на носу, Арнор зацепил багром и подтащил ближе одно из тел. Он был исландец, и все потешались над ним за то, что он повсюду таскается с китобойным багром вместо копья, — но Арнор умел пользоваться этим оружием и сейчас оно тоже пригодилось.

Оба тела были изранены, кровь давно вытекла, и раны зияли точно бледные и безгубые пасти. Мертвецов раздели донага, и на палубе «Волчка» они выглядели откровенно жалко. Вода стекала на доски с тел.

— Закололи и обобрали, — сказал брат Иоанн, разглядывая мертвецов. — Эта вот отметина от стрелы, но не смертельная. Хотя и с зазубринами была — видите, мясо выдрала.

— Я знаю этого, — неожиданно проронил Финн.

— Кого? — уточнил я.

— Этого, с отметиной и косоглазого. Он был в «Дельфине», охранял Старкада. Помню, я подумал, что за уродливый тролль, и хотел даже подправить ему рожу…

Всякое случается на Дороге китов.

Вот очередное тому доказательство, сгоревший и брошенный кнорр. Брат Иоанн пал на колени и начал молиться своему Христу. По-моему, тот уж больно суров, раз ему возносят хвалы за погибель людей, пусть и наших врагов. Не знал, что Христос, этот трусливый божок, столь кровожаден, — но мне еще многому предстояло научиться: как изрек Финн, согласившись следовать за мной, у меня и пиво на губах не обсохло.

Разумеется, все остальные благочестиво присоединились к молитве, а те, кто, подобно мне, считали, что не зазорно принимать любую помощь, про себя возблагодарили Одина, чьим попущением мы снова нашли врага.

И больше не потеряем.

Мы стали прикидывать, что тут могло произойти, а остов кнорра медленно погружался; в воздухе отчетливо пахло гарью. Похоже, на них напали — один корабль или даже несколько, — и был бой; впрочем, Финн утверждал, что нападавшие пускали стрелы до тех пор, пока противник не сдался.

Он сказал, что прочих забрали, скорее всего, в рабство, раз здесь всего два тела, а защитники наверняка сдались, когда корабль загорелся. Значит, нападавшие были людьми опытными и не просто подожгли челн, а сумели по-быстрому перетащить к себе груз и забрать людей.

— Мы ступили на тропу мечей, верно вам говорю, — проронил Сигват, и за эти слова многие на него покосились с осуждением: «тропой мечей» кормчие именовали поход в шторм, когда оставалось лишь уповать на весла.

А еще так называли стезю клятвопреступников, дорогу, усеянную шипами, на которую люди сведущие ступали не иначе, как натянув обувку с толстой подошвой, чтобы без помех добраться до чертогов Одина.

Братья качали головами и делали знаки, отгоняющие беду, а я размышлял. По мне, арабы не забираются слишком далеко от дома; правда, северянам свойственно верить, что только мы осмеливаемся уходить в дальние морские дали. Позже я узнал, что арабы неплохие моряки, — ну да ладно, главное, что у них есть корабль и они разбойники.

Радослав вынул из своего кошеля кусочек тонкой тюленьей кожи и, развернув, достал другой, уже моржовой; мы все смотрели с любопытством, главным образом потому, что ему явно не хотелось нам это показывать. Гизур зарычал, когда увидел шкуру, ибо это была карта, какой мог бы пользоваться он сам.

— Ну, морская карта — редкая штука, — хмуро сказал Радослав, — и их просто так не раздают.

Гизур беззлобно харкнул за борт, потом с прищуром уставился на линии и знаки на моржовой шкуре. Как и большинство из нас, он едва ли вполовину доверял картам, ибо, доводилось мне слышать, разве можно нацарапать прихотливые движения волн, что послушны смене настроений Ран? Опыт учил, что карты больше забава, нежели дело, — как и на всех прочих, нарисованных монахами, на этой посредине был Йорсалир и кругом вода, — а человеку в море лучше полагаться на знания тех, кто ходил по волнам прежде, или довериться богам на Дороге китов.

Тем не менее по карте мы выяснили, что находимся недалеко от острова по имени Патмос, и брат Иоанн вдруг оживился.

— Там бывал святой Иоанн Евангелист, — просветил он нас. — Один из двенадцати учеников Господа. Его сослали на Патмос за то, что он проповедовал слово Божье среди римлян.

— Глупцы твои римляне, — проворчал Финн. — Надо было перерезать ему глотку, а не ссылать на остров, заселенный козопасами и морскими разбойниками.

Брат Иоанн помешкал и решил не тратить время на изложение Финну Христова вероучения. Вместо этого он поведал нам все о своем святом тезке и его откровении.

— Что за откровение? — спросил Коротышка.

— Апокалипсис, — ответил брат Иоанн. — Святое Евангелие от Иоанна.