Волчье море

— Лестница! — крикнул брат Иоанн, и мы скопом бросились к ней, я замыкал; толпа завыла и подалась вперед — и оказалась между нами и ватагой громил, вооруженных не в пример лучше своих подельников.

— Дальше! К двери! — Я указал вверх. Чья-то рука схватила меня за рубаху, я услышал треск, обернулся и ударил нападавшего цепью Ботольва. Обормот с криком упал на спину, посыпались зубы, и толпа, похоже, крепко задумалась, стоит ли нам препятствовать.

Ботольв уже сбросил кого-то с лестницы, вопль оборвался глухим ударом оземь. Финн потянул меня за собой, по ступеням, на всякий случай выставив меч. Что-то пролетело по воздуху — пустая фляга из-под вина. Монеты зазвенели по железным перилам, и Радослав усмехнулся.

— Мы устроили зрелище — видите, деньги бросают! — Он скривился, когда монета угодила ему в локоть. — Вот дерьмо! Кто в меня попал?

Мы застряли на лестнице, подниматься было просто некуда, пока Ботольв не прорвется сквозь громил, оборонявших дверь. Они не отваживались подходить слишком близко, опасаясь данского топора, но их было чересчур много, чтобы Ботольв справился в одиночку в узком проходе; а на открытом пространстве у двери и вовсе окружат со всех сторон.

Толпа внизу осыпала нас проклятиями, насмешками и всем, что подворачивалось под руку. Монеты, глиняная посуда — это было уже серьезно, особенно когда брату Иоанну рассекли голову до крови. Я помог ему укрыться у старинного насоса, мельком осмотрел ссадину, кровь из которой заливала монаху лицо.

— Morituri te salutant, — пробормотал он; что ж, вполне уместно, а раз он может шутить, значит, не помрет. Финн и Радослав встали на лестнице, заслоняясь щитами, — правда, толку от этих крохотулек — все равно что лопухом прикрываться.

Потом я услышал, как Радослав затянул песню, впадая в боевой раж; видно, совсем плохо дело… От шума я не мог мыслить ясно. Но, уклоняясь от очередного снаряда и врезавшись черепом в ржавый насос, я взревел, досадуя на собственную тупость.

Заборное отверстие!

— Ботольв! — крикнул я, и он на мгновение обернулся. Я отчаянно замахал, призывая спускаться. — Финн! Радослав!

Они поспешно заняли место Ботольва наверху. Что-то разбилось вдребезги, и толпа, заметив, что мечи исчезли, прихлынула к лестнице. Полетели новые монеты.

Ботольв, сплошные мышцы, навис надо мной, и я показал на ржавый насос:

— Бей!

Брат Иоанн торопливо отполз в сторону, пока Ботольв плевал на руки; потом закрутил топор над головой, даже не заметив, что ему в плечо попали винной чашей. Топор опустился, громовое эхо раскатилось по подземелью. Ржавый насос раскололся, топорище переломилось, лезвие тут же унесла мощная струя воды, чуть было не подхватившая и брата Иоанна. Монаха точно бы унесло прочь, не схвати я его за одежду. Рев воды заглушил все прочие звуки.

Толпа попятилась, увидев струю, огромную, будто из Торова уда. Потом они сообразили, что это значит, и заметались в ужасе.

Короче, мы первыми достигли двери и вырвались наружу. Я выскочил в ночную прохладу амфитеатра, вывалился прямо посреди пыльной арены. Следом за мной выполз на четвереньках один из громил, поглядел на меня, кое-как поднялся на ноги и опрометью умчался во мрак.

Вылезли Финн и брат Иоанн, потом Радослав, а затем, неспешно, положив на плечи топорище, выбрался и Ботольв, ухмыляющийся и весь в крови. За ним из двери извергся с воплями поток любителей гладиаторских боев.

— Задница Тора! — Ботольв радостно хлопнул меня по спине, и я решил, что ушел в землю по пояс. — Орм, ты истинный ярл! Что бы там ни болтал Скафхогг!

Не знаю, не знаю. Скафхогг, наш седовласый плотник, всегда оказывал мне уважение. Да ладно, плевать!

У Финна, конечно, нашлось что сказать.

— Утопишь его в пиве, — проворчал он, — но не здесь. Да хоть всех утопи, из-за вас я деньги потерял.

Я пошел следом за побратимами из амфитеатра, припадая на хромую ногу, и лязг цепей затерялся в криках тех, кто убегал с арены.

— Значит ли это, что я больше не раб? — спросил Ботольв. Эх, дать бы ему цепью по башке, чтобы мозги вправить!

Мы вернулись в стан Скарпхеддина, прошли мимо дозорных и двинулись прямиком к шатру ярла, напугав часового у входа. Один подсобил — часовой оказался ирландцем и накануне долго общался с братом Иоанном, так что ничуть не возражал против лишнего человека в шатре, даже такого большого. Мы с трудом расчистили себе место под сонные проклятия домочадцев Скарпхеддина.

Большинство, впрочем, продолжало храпеть. Внутри воняло дымом, жареным мясом, медом и потом. Кто-то, приподняв голову, ткнул пальцем в сторону, а скальд Скарпхеддина во сне бормотал себе под нос какие-то висы. Я поискал ярла, но тот затаился своем уголке за занавеской — вместе с матерью, за что все мы были ему благодарны.

Мы расселись на расчищенном пространстве и заговорили шепотом, из вежливости и чтобы не подслушали. Первый вопрос был очевиден — всем хотелось знать, где Вальгард и остальные.

Ботольв вытянул шею, разглядывая порез на плече, дернул содранную кожу и пожал плечами.

— Мы сидели в Хольмгарде, ожидая весточки от Эйнара, что вы теперь богатые, — сказал он. — Потом Русь затеяла воевать с хазарами, разбила их и взяла Саркел, и мы стали спрашивать себя, что с вами стряслось, раз до сих пор ни словечка не слыхать.

— Это потому, что писать было недосуг, — усмехнулся Финн, и Ботольв мрачно покосился на него.

— Ну-ну… А дальше все пошло наперекосяк. Князь Ярополк вернулся, вместе с отцом и братьями — и со Старкадом, который сказал, что мы люди Эйнара. Раз Эйнар сбежал от Ярополка и опозорил князя, Старкад мнил получить его драккар, но обмишулился — Ярополк забрал и нас, и корабль. Нас он продал Такубу, работорговцу, с которым я однажды повстречаюсь и откручу ему башку.

— Значит, наши письма не доходили? — спросил я, и он кивнул.

— Старкад пришел к нам в темницу и поведал, весь такой довольный, что Эйнар, Кетиль Ворона и все остальные погибли в степи — а юного Орма выбрали ярлом. — Ботольв помолчал, а потом покосился на меня чуть ли не с раскаянием. — Мы решили, что это наглая ложь, коли живы Финн Лошадиная Голова и Квасир. Вальгард сказал, что не верит, будто Орма могли предпочесть Финну. Не обижайся, Орм.

— И что было потом? — спросил я, пропустив его слова, хотя лицо горело.

Ботольв пожал могучими плечами.

— Старкад сказал, что все так и есть, а Вальгард плюнул и заявил, что теперь уж нас никто не спасет… тем паче — уж прости, Орм — никчемный мальчишка.

— Скафхоггу давно морду не били, — прорычал Финн, и Ботольв, сверкнув зубами в полумраке, кивнул в знак согласия. Я знаком попросил его продолжать, и он поджал губы и нахмурился, вспоминая.

— Старкад хотел знать, куда делся монах Мартин, но Вальгард велел ему проваливать и сдохнуть в луже собственной мочи. Вскоре нас по реке отвезли на юг, в Херсон, и продали этим козоебам-арабам. Такуб набил нами целый большой корабль и поплыл в Серкланд.

Он поморгал; похоже, это страх — таким Ботольва я никогда не видел.

— Мы оказались все вместе, удача подсобила, — он покачал кудлатой головой. — Аж вспоминать тошно — многие поумирали, но никто из побратимов…

— А как тебя с ними разлучили? — справился я.

— Кто-то увидел меня и решил, что я сгожусь для боев. Знаю только, что меня расковали, потом приковали к другим, и мы двинулись на север. А прочих, по-моему, увели в Дамаск.

— Вместе? — уточнил я, и он кивнул.

— Даже это христово отродье, Мартина, — сказал он.

Новость потрясла всех, а в моей голове прозвучал смешок Одноглазого.

— Монах? — ахнул Финн.

Ботольв ухмыльнулся:

— Ага, его загребли вместе с нами. Старкад его не видел, а Вальгард сказал, мол, хорошая шутка, — он так искал этого монаха и не догадался, что тот от него в двух шагах.

— Хейя! — прошептал Квасир, глядя на меня. — Ватага Одина, право слово. Ты думал, что наврал Старкаду, а оказывается, это правда.