Страница 90 из 105
Еще раз поблагодарив Алешу за бдительность, я принялся прикидывать, что делать с внезапно свалившимся «счастьем», и не заметил, как провалился в сон. Последней связной мыслью было обещание самому себе непременно свалить эту головную боль на командира…
Деревня Аболонье Духовщинского района Смоленской области, РСФСР, 27 августа 1941 года. 13:30.
Последние трое суток были для Клауса фон Шойбнера, пожалуй, самыми трудными за все время армейской службы. Ко всем обычным и, можно даже сказать, привычным трудностям и проблемам добавилась всего лишь одна, но любой военный, хоть раз переживший ее, скажет, что она может перевесить все остальные.
«Отступление!» — это слово как будто было огненными буквами написано на небе, и сполохи от пламенеющей призрачной надписи искажали картину окружающего мира до неузнаваемости.
Куда подевался привычный армейский порядок, помноженный на немецкую аккуратность и педантичность? Только за первые двенадцать часов русского наступления их колонна получила семь взаимоисключающих приказов! Вначале, буквально через полчаса после окончания русской артподготовки, незнакомый гауптман попробовал погнать ездовых в окопы, для затыкания разрыва в обороне, но спустя пятнадцать минут уже майор направил их к корпусному артскладу для организации спешного подвоза боеприпасов на передовую. Потом, когда они, с трудом сдерживая беснующихся от близких разрывов лошадей, прибыли к заваленному еще тлеющими углями пустырю, совсем недавно бывшему теми самыми складами, их перехватил летчик с двумя «птичками» обер-лейтенанта на алых петлицах, и приказал помочь передислоцировать батарею «флаков», где после русского артналета остались четыре рабочие пушки, но ни одного тягача. Этот приказ был также отменен, поскольку стоило прицепить упряжь к зениткам, как прибыл вестовой из штаба корпуса с сообщением о запрете передислокации, поскольку орудия зенитной батареи уже включили в план обороны Духовщины. Все закончилось тем, что оставшиеся в строю семь повозок и двенадцать человек личного состава оказались в распоряжении госпиталя и под руководством ассистентартца[110] с плотно забинтованной головой отошли на пятнадцать километров к западу, вывозя тяжело раненных офицеров.
Вот уже два дня колонна совершала короткие вылазки в сторону Духовщины, подвозя боеприпасы, сухие пайки и обратными рейсами эвакуируя раненых. Клаус, впрочем, был твердо уверен, что им придется отойти еще дальше на запад. Хотя бы просто потому, что если на вторые сутки наступления русских они разгружались в самой Духовщине, то вчера им пришлось разгружаться в лесу, не доехав до поселка почти километр, а уж дальше пехотинцы таскали ящики с патронами на своем горбу. Фельдфебель на удивленный вопрос Шойбнера ответил, что бои идут уже на западной окраине и рисковать немногими оставшимися лошадьми ни он, ни пехотные офицеры не собираются.
После ночного — так было меньше шансов попасть под обстрел — рейда к линии обороны снабженцам дали передохнуть пару часов. Большинство рядовых, впрочем, считали, что это больше связано с боязнью загнать лошадей, нежели заботой о личном составе.
— Фон Шойбнер, вставай! — С трудом разлепив воспаленные веки, Клаус увидел сидящего на корточках перед его повозкой фельдфебеля.
— А-а-а-ага, — даже не делая попытки сдержать зевок, ответил он, но не вскочил, а просто повернулся на бок. Лицом к непосредственному начальству. Однако на подобное нарушение Устава прежде рьяно-строгий фельдфебель никак не отреагировал.
— Пойдем, Клаус, я тебе новую железку отыскал.
— Какую? — Понять спросонья, о чем говорит начальник, у Шойбнера не получилось.
— Пулемет. Твой-то сейчас к русским вернулся, как мне кажется. А нам предстоит дальняя дорога, причем, по слухам, в тех краях русские разбойники тоже пошаливают. И даже очень. Некоторые говорят, две или три кавалерийские дивизии прорвались.
— Вы уж меня извините, но я до сих пор понять не могу, почему мы отступаем? — спросил Клаус, плеснув себе в лицо пару горстей воды из ведра, стоявшего прямо у колеса повозки.
Плащ-накидка на телеге зашевелилась, и оттуда показалось недовольное лицо лейтенанта Цоллера. Непонятно, кто к кому прибился, транспортники к пехоте или наоборот, поскольку лейтенант командовал взводом, от которого осталось восемь человек, но пока он был самым старшим по званию в их «таборе».
— Да чего тут гадать, Шойбнер? — точно так же, как и сам ездовой пару минут назад, зевнув, протянул офицер. — Русские нас перехитрили. А кое-кто в штабах забыл про опыт войны с гереро,[111] точнее, «лампасники» забыли, что у черномазых не было гаубиц.
— А при чем здесь Африка? — удивился Клаус.
— «Истребители», — лейтенант употребил кальку с русского слова вместо привычного «ночные разбойники», — заставили почти все наши войска собраться в опорных пунктах. Естественно, там, где сплошной линии обороны не построили. Ну а потом в дело вступила артиллерия. Вот, собственно говоря, и все.
— А что, неужели в штабах об этом не подумали? — под неодобрительным взглядом фельдфебеля спросил Клаус.
— Я бы мог рассказать о многом, о чем в штабах не подумали, но, пожалуй, не буду. А то еще боевой дух упадет, а господину фельдфебелю вас воспитывать потом, паникеров, — хохотнул лейтенант. — Ладно, валите отсюда, спать мешаете!
Приказ начальника — закон для подчиненных, и фельдфебель с гефрайтером зашагали по пыльной улице куда-то на северную окраину деревни.
— Маркус, а ты что думаешь по этому поводу? — Пять засад, столько же обстрелов и бесчисленное множество километров пройденных дорог вполне позволяли вне строя обращаться к фельдфебелю по имени.
— Не слушай молокососа, Клаус. Одна звездочка на погоне, а уже генералом себя считает. Гереро вспомнил, так его за ногу! И у черномазых не было ни танков, ни авиации. А на войне, Клаус, всякое случается. Французы, между прочим, тоже нашим танкистам неплохо накидали в сороковом, ну и где те французы теперь?
— Значит, ты считаешь, что ничего особо страшного не случилось?
— Да конечно! Сам прикинь, на сколько мы русских потеснили за последние два месяца и на сколько они нас сейчас. В школе ты, я уверен, в отличниках ходил, так что пятьсот и пятнадцать сам сравнить сможешь.
— Но ведь мы отступаем… — не сдавался Шойбнер.
— Да, а еще на войне убить могут, или, если в пехоте служишь, ноги натрешь… Давай ты шибко умным будешь, когда на плечах «шнурки»[112] появятся?
Пулемет Клаусу на этот раз достался совершенно другой модели — ручной, на сошках, со здоровенным плоским блином магазина сверху. Никаких возражений, что он этот лязгающий агрегат видит впервые и, как из него стрелять, не знает, фельдфебель не слушал, а стоило фон Шойбнеру продолжить возмущаться, просто прикрикнул на него.
Перед самым выходом очередной незнакомый офицер сообщил, что дорога в этот раз предстоит дальняя — необходимо было отвезти почти на полсотни километров, к Демидову, неходячих раненых. При погрузке оказалось, что основную массу пассажиров составляют не «свежие» пострадавшие, а в основном те, кому ампутировали какую-нибудь конечность. В повозку Клауса посадили пятерых безногих и двух безруких.
— Обер-канонир Дольмар, Андреас, — представился один из безруких, выделявшийся на фоне остальных отсутствием выражения глубокого уныния на лице.
— Гефрайтер фон Шойбнер, Клаус, — вежливо ответил старший «экипажа».
— Ну что, «кавалерия», прочь от войны?!
— Вы — да, мы — нет, — недовольно буркнул Клаус, которого в этот момент занимала гораздо большая проблема, чем ход войны или перспектива оказаться в тылу: здоровенная русская железяка оказалась с изъяном — сошки у нее не фиксировались, из-за чего пулемет нельзя было нормально поставить, и гефрайтер пытался приткнуть его так, чтобы не мешал в дороге и в то же время был под рукой. Понять, то ли проблема с сошками — это следствие конструктивного дефекта или ему достался сломанный экземпляр, Шойбнер отчаялся еще десять минут назад.
110
Assistentartz (Ассистентартц) — звание военнослужащего медицинской службы Вермахта, соответствующее пехотному лейтенанту.
111
Восстание племен гереро и нама (1904–1907) — коренного населения Юго-Западной Африки (Намибии) против германской колониальной администрации. Готтентоты старались избегать крупных открытых сражений. Ведя бой по схеме «бей-отступай», они достигли определенных успехов. Это немного напоминало тактику буров в Англо-бурской войне.
Восстание началось 12 января 1904 г. выступлением племен гереро под предводительством Самуэля Магареро. Гереро начали восстание, убив около 120 немцев, включая женщин и детей. Восставшие осадили административный центр Германской Юго-Западной Африки город Виндхук.
Уже после разгрома гереро восстали племена нама (готтентоты). 3 октября 1904 г. в южной части страны началось восстание готтентотов во главе с Хендриком Витбооем и Якобом Моренгой. Целый год Витбоой умело руководил боями. После гибели Витбооя 29 октября 1905 г. повстанцы, разделившись на мелкие группы, продолжали партизанскую войну вплоть до 1907 г. К концу этого же года большая часть восставших вернулась к мирной жизни, так как они были вынуждены обеспечивать пропитанием свои семьи, а оставшиеся партизанские отряды были вскоре вытеснены за границу современной Намибии — в Капскую колонию, принадлежавшую англичанам.
112
Погоны офицеров Вермахта были декорированы витым шнуром.