Звездный хирург

Он схватил коммуникатор, но ничего не добился. Тогда он снял шлем, прижался губами к люку и крикнул:

– Здесь воздуходышащий без скафандра! Не открывайте шлюз, иначе вы нас утопите! Зайдите с другой стороны.

Пару минут спустя второй люк шлюза распахнулся, и Конвей увидел лицо Мэрчисон.

– Д-доктор Конвей... – проговорила девушка каким-то не своим голосом.

Конвей резко выпрямил ноги, ткнул плечом в брюхо келгианина поблизости от места, где у того помещались легкие, и спросил:

– Что?

– Я... Вы... Взрыв... – пробормотала она растерянно, потом оправилась и заговорила деловым тоном:

– Произошел взрыв, доктор. Ранена медсестра ДБЛФ, в нее угодила напольная пластина; мы применили коагулянт, но боюсь, он не поможет. Коридор, в котором я её оставила, заливает водой, которая, вероятно, вырывается из отделения АУГЛ. Воздушное давление слегка упало наверно, пробита наружная обшивка, и отчётливо ощущается запах хлора...

Конвей застонал и бросил свои попытки оживить келгианина, но прежде чем он успел произнести хоть слово, Мэрчисон прибавила:

– Все доктора ДБЛФ эвакуированы. Ваш и остальные – медсестры и санитары.

«Ну и ну, – подумал Конвей, вставая, – все сразу: и загрязнение среды, и декомпрессия. Раненую нужно срочно убирать из коридора, потому что, если давление упадет слишком сильно, люки разгерметизируются, а тому, кто не сумеет вовремя улизнуть, в случае такого исхода не позавидуешь. Отсутствие же квалифицированного врача-ДБЛФ означает, что ему придется впитать в себя келгианскую мнемограмму и выполнить операцию самому, а для этого надо сбегать в кабинет О'Мары. Нет, сначала следует взглянуть на пациента».

– Позаботьтесь об этом, сестра, – распорядился Конвей, указывая на распростертую на полу тушу. – По-моему, он уже дышит самостоятельно, но массаж ему не помешает. – Он наблюдал за тем, как Мэрчисон легла на бок, поджала колени и уперлась обеими ногами в стену. Как ни неуместны были сейчас подобные мысли, он, глядя на нее, облаченную в деморализующе плотный защитный костюм, забыл на мгновение обо всех и всяческих пациентах, мнемограммах и эвакуациях. А потом капли воды на костюме девушки напомнили ему, что она тоже была в бассейне АУГЛ за несколько минут до взрыва, и внезапно он увидел мысленным взором ужасную картину: стройное тело Мэрчисон, распоротое сверху донизу, как у тех двоих ДБЛФ...

– Между третьей и четвертой парами, а не пятой и шестой! – буркнул Конвей. А на языке у него вертелись совсем другие слова.

16

Почему-то Конвей думал исключительно о последствиях взрыва, а никак не о его причине. Вернее, он отчаянно старался не думать о последнем, уверял себя, что произошла всего лишь мелкая авария, а не нападение на госпиталь. Но команды, доносившиеся из интеркомов на каждом пересечении коридоров, опровергали его самообман. По дороге к кабинету О'Мары Конвею пришлось пробираться сквозь многочисленную толпу, которая, разумеется, двигалась в направлении, противоположном тому, какое было нужно ему. Все ли они ощущают то же, что он – беззащитность, замешательство, страх перед новым взрывом, который вырвет опору у них из-под ног? Впрочем, куда он торопится? Ведь ракета может угодить как раз туда, куда он спешит...

Конвей принудил себя вступить в кабинет главного психолога размеренной походкой. Объяснив, с чем пришёл, он поинтересовался у О'Мары, что, собственно, случилось.

– Семь кораблей, – ответил О'Мара, указывая Конвею на кушетку. – Охранение сперва решило, что они не представляют опасности, но просчиталось. В общем, все обошлось. Три удрали, а из четырех уничтоженных только один успел выпустить ракету – с химической боеголовкой, что весьма странно, потому что, если бы боеголовка была ядерной, от госпиталя не осталось бы и мокрою места. Мы не ожидали столь скорого их появления, и, признаться, они застали нас врасплох. Доктор, вам обязательно браться за этого пациента?

– Что? А, да-да, – отозвался Конвей. – Вы же знаете ДБЛФ. Любая резаная рана грозит им гибелью. У нас нет времени разыскивать врача, который прооперировал бы его за меня.

О'Мара фыркнул, проверил, как сидит шлем, и заставил Конвея лечь.

– То, что они напали на нас, яснее ясного говорит о том, какие чувства они испытывают по отношению к нам, – сказал он. – Однако вместо того, чтобы покончить с нами раз и навсегда, они применили химические боеголовки. Очень, очень странно. Между прочим, взрыв нам в известной степени помог: те, кто хотел остаться, остаются наверняка, а те, кого эвакуируют, наконец-то зашевелились. Дермод в восторге.

Дермодом звали командующего флотом мониторов.

– А теперь постарайтесь ни о чем не думать. По-моему, это вам вполне по плечу.

Особенно стараться Конвею не пришлось. Кушетка в кабинете О'Мары была такой мягкой, такой удобной. Он словно погружался в нее, утопал в ней...

Кто-то грубо толкнул его в бок. Послышался язвительный голос О'Мары:

– Здесь вам не спальня, доктор. Вот закончите со своим пациентом, тогда пожалуйста. В Приемном покое подежурит Маннон, да и вообще, госпиталь без вас не развалится, если только по нам не шарахнут атомной бомбой.

Конвей вышел из кабинета, ощущая в голове первые признаки раздвоения сознания. Мнемограмма представляла собой запись мозговой деятельности того или иного медицинского светила. Врач, который принимал ее, вынужден был фактически допускать в свое сознание другую личность. Мнемограмма передавала ему все воспоминания и весь опыт «донора», а отнюдь не одни лишь сведения медицинского характера. Редактировать мнемограммы и монтировать их было невозможно.

Впрочем, ДБЛФ были для человека не настолько чужими, как некоторые из тех существ, которые когда-то являлись «двойниками» Конвея. Хотя внешне они походили на гигантских серебристых гусениц, у ник было много общего с землянами. Например, эмоциональное восприятие музыки, природы или сородича противоположного пола было у обоих видов почти тождественным. А нынешняя пациентка Конвея к тому же любила мясо, так что насчет салатной диеты можно было не волноваться. И какая разница, подумалось Конвею, если его пугает передвижение только на двух ногах, если он начала ритмично выгибать спину при ходьбе? Когда он добрался до опустевшего отделения ДБЛФ и вошел в операционную, куда перенесли пациента, одна половина его мозга отнеслась к Мэрчисон как к Мэрчисон, а вторая – как к очередной хилой самке ДБДГ.

Все было готово к операции, но Конвей не спешил приступать. Благодаря поселившейся в его сознании личности великого келгианского медика он сейчас искренне сопереживал больной, серьезность состояния которой не подлежала сомнению, и сознавал, что ему предстоят часы тяжелой и тонкой работы. В то же время он знал, что устал, что глаза его так и норовят закрыться, что ему требуется огромное усилие даже для того, чтобы пошевелить пальцем. Нет, ему надо отступиться, иначе он просто-напросто прирежет пациентку...

– Мне нужен стимулятор, – проговорил он, подавляя зевок.

На мгновение ему показалось, будто Мэрчисон хочет возразить. На применение стимуляторов в госпитале смотрели косо. Использовать их разрешалось лишь в случае крайней необходимости. Однако затем она набрала шприц и сделала ему инъекцию – тупой иглой, да надавила так, словно стремилась проткнуть его насквозь. Конвею хватило и половины сознания, чтобы понять, что сестра не одобряет его поступка.

Инъекция подействовала почти незамедлительно. Конвей ощущал слабое покалывание в ногах, но зрение его вновь обострилось, и он почувствовал себя таким бодрым, как будто вышел из-под душа после десятичасового сна.

– А как другой? – справился он, разумея того ДБЛФ, которого оставил на попечение Мэрчисон в шлюзе отделения АУГЛ.

– Дыхание восстановилось, – ответила она, – но шок ещё сказывается. Я велела перенести его в отделение тралтанов, там сеть старшие врачи...

– Хорошо, – похвалил Конвей. Ему хотелось, чтобы она уловила, как он ей признателен, но расточать комплименты было некогда. – Пожалуй, начнем.