Метод Нестора

Иногда я представляю себе себя же, того, совсем отравленного горем и желанием мести: здоровенный тип в мятом плаще с подозрительными бурыми пятнами и разводами по лацканам и полам. В руках у меня бензопила, на голове — маленькая черная шапочка. Я делаю зверскую рожу и вылетаю на улицу. Соседи быстренько разбегаются по своим норкам и трясутся каждый в своём убежище. Я рычу, так, что луна дрожит на небе и несусь по ночным улицам родного Гродина, пугая впечатлительных кошек.

Весной такие мысли немного веселят меня. Утрируя ситуацию и посмеиваясь над ней, всегда легче пережить критические дни!

А зато, когда майские грозы стихают и наступают первые, такие светлые, летние деньки, я выхожу из дому рано утром и первым делаю не вдох, а именно выдох! Воздух моего потайного логова выходит прочь, унося с собой гарь горьких раздумий. И после вдоха я снова готов продолжать, я ищу себе новое Дело и становлюсь невероятно, бесконечно счастлив, зацепившись мыслью за любой повод.

Да, но это все лирика, а я начал с того, как однажды чуть не влип. Собственно говоря, мое весеннее настроение и было предпосылкой к тому Делу. Шел майский дождь. Шум листьев каштана, напоминавших огромные лапы доисторических чудовищ, действовал мне на нервы. Гродин мок уже не первую неделю и все это время я не решался выйти из дому. Что-то истерическое разливалось в воздухе вокруг меня, морось обещала обернуться к ночи грозой, а это стало бы причиной бессонницы. Надо было выходить из убежища, надо было купить еды, а я все медлил и придумывал поводы задержаться. Если честно, то все съестное в доме кончилось еще день назад. Последняя пустая консервная банка из-под кильки в томатном соусе полетела в мусоропровод вчера утром. Хлеба я не видел две недели, после того, как съел последний сухарь.

Голода я не чувствовал, но слабеть мне было нельзя. Кончится дождь, пройдет время, я выйду из дома не за продуктами, а за продолжением своей жизни и тогда мне пригодится и мое чудесное здоровье, и восемьдесят килограммов веса, и живость ума. А посему следует натянуть джинсы, куртку и бейсболку и сходить за провизией.

Не в последнюю очередь я вспомнил о сигаретах, которые обещали кончиться с минуту на минуту. И о кофе, которого осталось совсем чуть — буквально несколько зерен на дне жестяной банки.

Несмотря на серость дождливого дня, я схватился за темные очки, как только высунул нос из подъезда. И серость казалась мне слишком откровенной, и не хотелось встречать взгляды посторонних. В большом супермаркете, открытом недавно по соседству я нашел все для себя необходимое. Главное — ничего не забыть, иначе снова придется выползать, а мне и этот выход тяжело дался. Везде мерещились косые взгляды, просыпался давний страх быть узнанным, опознанным, разоблаченным. Мне казалось, что я узнаю прежних своих знакомых, что сейчас придется разговаривать, лгать, изворачиваться, а я не могу собрать мысли в кучу.

Один раз я даже серьезно испугался. Ко мне подошла пожилая женщина в голубом платочке на голове и спросила, не знаю ли, я где здесь стеллажи с чаем? Не ожидая никаких вопросов, сначала опешил и растерялся, но потом показал ей нужную стойку. Она еще что-то спросила, заглядывая мне в глаза, я не задумываясь ответил и пошел по своим делам.

Моя паранойя заставила меня трижды обернуться на женщину, стоявшую следом за мной в очереди. Это была такая нарочито простая молодуха с неприятным взглядом. Я дважды поймал ее на том, что она рассматривает меня, пока я смотрю в другую сторону и живо принимает независимый вид, когда оборачиваюсь. Я «проверил» себя, но не нашел ничего особенного. Конечно, можно было бы успокоить себя тем, что ей показался привлекательным мой исхудавший, но еще мужественный торс, но... Будучи вполне нормальным мужчиной и имея немалый опыт коротких связей на почве случайных знакомств, печенью, а может и органом пониже, чуял что интерес молодухи не имеет сексуальной подоплеки.

А в третий раз я и вовсе поймал ее довольно откровенный взгляд на своем бумажнике. Сей неоправданно дорогой предмет с вензелем известной фирмы, застрял у меня после дела, где пришлось изображать безумно богатого лоха. Я все забывал избавиться от вещицы, а она привлекала внимание.

Выйдя из супермаркета, я остановился на секунду, чтобы закурить и увидел замеченную мной дамочку прямо перед собой. Она смотрела мне в лицо и улыбалась. Я выдохнул струю дыма поверх ее головы. Она не отходила, а я спешил.

— Я хочу вам помочь, — сказала молодуха каким-то особенно чарующим голосом.

— Поднести мне сумки? — съехидничал я.

— Нет, снять вашу печаль, — ответила она серьезно, хотя ее фраза показалось мне лучшей остротой, чем моя собственная. — Не смейтесь, возьмите это и приходите ко мне!

Она протянула мне плотную, похожую на календарик бумажку. Я не взял.

— А сейчас нельзя? — желание отделаться сменилось едва вспыхнувшим интересом.

— Можно, — сказала молодуха, убирая свой календарик обратно в карман. — Где вы живете?

— Нет, — снова рассмеялся я, — здесь. Давайте, снимайте печаль! Зачем дома? Дома я и сам могу, у меня хороший запас водки.

— Не шутите так, — отозвалась она, пристально глядя на меня. Толпа с двух сторон обтекала нас, как морские течения обтекают островок, я слышал обрывки чужих фраз, чужих впечатлений. Тут в гул голосов снова вклинился мелодичный тембр: — Одиночество твое плохой человек тебе сделал! На лунном камне гадать надо, чтобы его лицо разобрать. И не один он, трое их было. Тебе горе большое было, зло людское на тебя навалилось. Нет пристанища у тебя, дома души нету.

Я не знал, что сказать. Снова стал накрапывать дождик, снова невыносимо зашелестели каштаны. Машины расплескивали по асфальту лужи. Зачем она говорит мне это? Я и сам все знаю! Но откуда она знает? А она все говорила и говорила...

— Для тебя исход есть, один путь к спасению. Только не скажу сейчас какой — не знаю! Это старорусские таро разложить надо. Тебе наше все подходит, русское. Колокольчики тебе скоморошьи подходят. А имя у тебя особенное, тоже русское. Старинное. Не вижу букв, но чувствую — сильное имя, твердое и редкое. Порчу твою на соль сбросить надо. Соль ее возьмет на себя, а ты будешь весел, будешь жить! А еще впереди у тебя страшная встреча. Железо войдет в твое тело, кровь твоя почернеет и свернется, мучиться станешь, а смерть все равно тебя возьмет. Только есть один путь, я увижу его в огне, если придешь ко мне сегодня. Не медли. Железо уже приготовлено, оно тебя хочет, тебя...

Когда я очнулся — молодухи передо мной не было. Я чертыхнулся, помотал головой и пошел к себе. Дома сварил спагетти, которые всегда любил за длину и порезал колбасы. Неожиданно остро захотелось есть. Желудок проснулся после глотка свежего воздуха и стал диктовать мне свои потребности. Словом, после макарон с колбасой я без раздумий принялся за копченую курицу, обожаемую с самого детства, а после перекура понял, что уже сыт, но не прочь побаловаться кусочком селедки. Закончилось пиршество яичницей и чаем с куском торта. Вот так, а говорил, что есть не хочешь! Лицемер обожравшийся!

Посуду мыть не стал — хотелось спать. Упав на диван, уснул как умер.

Проснулся от неясных мыслей. Таких смутных, темных, тягучих. О железе, о черной крови, о том, что меня уже ждет это приготовленное железо, ждет с нетерпением, дрожа и сладко вибрируя в кобуре! Такое могло быть вполне... Кто знает? Кто может сейчас точно сказать мне, где я наследил, кого неправильно вычислил, кого зря оставил топтать землю? Ведь все, все что я делал последние двадцать лет, было против закона, придуманного и охраняемого людьми! И любое, буквально любое мое Дело может стать моим последним делом. А там — неуловимое ощущение слежки, скрытая беспокойная затравленность, ожидаемый, но неожиданный окрик за спиной, кончик еще холодного дула под лопаткой. Я не смогу просто поднять руки, я никогда так не делал, поэтому последним, что я почувствую и будет прожигающий, жаждущий меня металл...