Воронка.

Только вот утром голова гудела, а сердце подло норовило пропускать удары. Это было неприятно физически, а вот никаких тяжелых мыслей не навевало. Здоровье Павлу было ни к чему. Сегодня та же самая свистопляска! Паша приподнялся с дивана, на котором спал одетым и, не сумев сразу одолеть гравитацию, остался сидеть. Он покачивался и позевывал, растирая пальцами веки. Руки, на которые он смотреть не любил из-за покрывавших кожу шрамов от глубоких ожогов, пахли рыбой и это было странно. Где это он рыбой угощался? И на какие такие шиши? Денег у безработного Пашки было только на дозу и скромную закусь к ней.

Наконец он встал и поплелся в туалет. Там, над раковиной висело круглое зеркало. Оно, издеваясь, отразило мятую рыжую морду с заплывшими красными глазами и торчащими в разные стороны вихрами. По поводу своей непослушной шевелюры Седов не раз досадливо поговаривал: хоть бы облысеть скорее!

— О! — Паша издал этот простейший звук, потому что произносить слова казалось ему слишком тяжелой нагрузкой на мозг и органы речи. Вообще-то, звук выразил примерно следующее: «Ну, какие же мы сегодня хорошенькие китайчики!».

Полез под душ, подставил опухшую рожу свою под прохладные струи, фыкнул, похлопал себя по плечам. Нащупал на полке шампунь, подаренный доброй и брезгливой Ежевикой, вымыл голову. Вылез, обернул тощие чресла провонялым полотенцем и, подчиняясь ободряющему влиянию душа, протянул руку к бритвенному станку.

В этот самый решительный миг Павел ощутил как вернулась его давняя близкая подруга. Она плюхнулась тяжелой задницей ему на плечи и поймала протянутую к бритве руку за мокрое запястье. Близкую подругу звали Лень, еще ее можно было бы назвать Апатией, но это было бы слишком пышно.

— К черту бритье… — проворчал Пашка на упрек, посланный ему его собственным отражением. — Не жениться же собираюсь, а только опохмелиться.

С тем и направился в кухню. Там принялся искать бутылку. Стерва пропала куда-то, смылась, сама собой выпилась и выбросилась в мусорку. Вот же хрень! Неужели к ларьку придется тащиться? В таком-то китайском состоянии?!

Раздосадованный отсрочкой счастья Пашка тихо, но смачно выругался и потопал в комнату. По дороге он взял из ванной свои штаны и сбросил с бедер полотенце. А, войдя в комнату, только и смог процитировать самого себя: «О!», потому что на кресле сидела незнакомая девушка. Правду сказать, это была не совсем цитата, потому что на этот раз «О!» выражало: «Вот вам и с легким паром! Квартирой, что ли, ошибся?». Гостья, вызвавшая такую бурю эмоций хозяина, выглядела ничем не лучше Пашки — помятое личико и глаза-щелочки, но зато была одета. Пашка выпрыгнул из комнаты в коридор и заскакал на одной ноге, пытаясь натянуть штаны.

— Извините! — крикнул он по направлению к комнате. — Но как вы вошли?

— Я не вошла, я проснулась, — хрипловато возразила гостья. И только услышав звук ее голоса, Пашка припомнил все.

…Сидя на своем обычном месте возле барной стойки, Павел чувствовал себя в своей тарелке. Сегодня был вторник и он был здесь, потому что именно во вторник посетителей в «Бригантине» набегало меньше обычного. Вторник и четверг — дни, когда Паша напивался в «Бригантине». В остальные вечера он напивался на своей кухне. Посещения замызганной забегаловки, в которую превратилась «Бригантина» при нынешнем владельце, считались выходом в люди. Надо было иногда рассеивать тошнотворное ощущение, что в мире ты остался совсем один. Нет, не один! Ходят еще тараканы после ядерной войны.

Вот, Вовка, бармен. Он очень рукастый тип. Умеет и немытый стакан клиенту подсунуть, и «Отвертку» на дешевой водке замешать. Вовка никогда не будет в накладе и ни в чем не прогадает. Хозяин «Бригантины», конечно, бестолочь, но о шашнях бармена вполне информирован. Он с огромным удовольствием вытолкал бы мерзавца вон, но Вовка, по совместительству, занимал пост зятя хозяина крупнейшего в городе оптового склада алкогольной продукции. Ссориться с ними, с Вовкой и его тестем, было ни к чему.

А вот еще ядерный таракан: Саша Кумаров. Давненько его тут не было видно! В последний раз Пашка отдыхал с Кумаровым еще летом. У мужиков было кое-что общее: оба одинокие и пьющие. Но находились и принципиальные различия: Кумаров искал компании, а Пашка — никогда. Кумаров объявлял себя жертвой обстоятельств (безработицы и развода), Пашка же, наоборот, винил во всем произошедшем лишь только одного Павла Петровича Седова. Кумаров бил себя в грудь, обещая «им» «еще показать себя!», Павел молчал — он уже показал, а теперь его все и так устраивало. К тому же, Саша не замечал этих самых различий, принимая Пашку за себе подобного и делясь с ним всем своим «жизненным опытом» как с равно пострадавшим.

Некоторое время назад Саша Кумаров куда-то подевался. Ходили слухи, что он бросил пить и ходит на какие-то «собрания». Но, видно, «собрания» те были малоэффективны, в смысле противостояния зеленому змию, и в этот вторник Кумаров украсил собой один из свободных столиков «Бригантины».

— Сашок появился, — с ухмылочкой сказал Вовка то ли сам себе, то ли все-таки обращаясь к Паше. — Но странный! Пиво пьет, мрачный такой.

Паша машинально оглянулся на Кумарова и был пойман Сашкиным цепким взглядом. Кумаров помахал ему, приглашая подсесть за столик. Причин отказываться не нашлось. Вздохнув тягостно, Павел принял приглашение.

— Слышь, Паш! — сказал Саша после всех приветствий. — Ты как? Работу не нашел?

— И не искал, — ответил Седов. В качестве закуски к пиву у Сашки на столе лежала здоровенная, остро пахнущая жирная вяленая рыбина. Рыбина была нарезана толстыми розовыми ломтями и ее возбуждающая вонь напомнила Пашке, что до смерти хочется есть. — Я отгрызу? — полувопросительно сказал он.

— Угощайся, — небрежно кивнул Кумаров. — Я сам теперь только рыбу ем. От мяса меня, короче, воротит. — Вспомнив о мясе, Сашка скривил губы. Павел вцепился голодными зубами в волокнистую рыбью плоть, а Саша отпил пива и начал общаться: — Ну да! Где тут приличную работу найдешь? Одно фуфло. Платят копейки, а пахать надо день и ночь…

Паша мало слушал его. Ему было не интересно. Он налегал на рыбу, пил свою водку и ждал блаженного мига забытья. Сегодня, видимо из-за рыбы, заполнившей желудок, блаженный миг не торопился прийти пораньше. Более того, Кумаров уже прилично нагрузился, а Паша только стал ощущать некую обманчивую легкость существования. Все это время Саша усиленно «общался», а когда стало ясно, что он серьезно пьян, «общение» перешло на самые заоблачные темы.

— Прикинь, — почти интимным тоном говорил Сашка, — говорят, что оттуда не возвращаются. Но я же вернулся! Я, короче, точно помню: не дышу, страшно, дергает всего и — хоп! — сердце остановилось. И стало темно так, нет, вроде, ничего. Потом провалился я, не стало… Мне, короче, скорую вызвали, те увезли меня в морг. — Услышав слово «морг», Паша недоверчиво наморщил нос и прислушался. Кумаров продолжал бубнить: — Ты, слышь, я же там был! ТАМ! Это клево… Опять туда хочу, тоскую я, тоскую! Вот сюда пришел, чтобы маленько забыться. И чего там делать надо — все за это сделаешь! Даже такое, чего потом рассказать не можешь и ночью не спишь. И за то, что еще дали пожить и за то, что теперь ничего не страшно! Чего же бояться, если смерти не страшно?! А что тут… Чего терять-то! Вот пошли со мной, короче, сам увидишь! Там все оттуда вернулись, своими глазами видели все. Но у каждого свое… Короче.

Дальше его речь и вовсе напоминала набор бессмысленных звуков, выражавших различные эмоции: потрясение (о-о!), восхищение (ах!) и тоски (ох!). Паша поднялся из-за стола и потащил Кумарова на улицу. Там он поймал частника, назвал примерный адрес Сашки и сунул водителю пятьдесят рублей. Довезет — не довезет?! Да ладно…

Паше смертельно хотелось достичь, наконец, нирваны. Уже вечер, поздно, а он ни в одном глазу! Как-то мало хмель берет. Неужели гад Вовка водку разбавляет? Вернувшись за стойку, Паша затребовал у бармена запечатанную пол-литра и налил себе полную рюмку. Опрокинул в рот, мотнул головой для наилучшего усвоения продукта и налил еще.