Воронка.

«Неужели Опавший Лист передергивает? — раздумывал Седов, любуясь затылком своего основного свидетеля. — В своем письме Люба характеризовала этого болтуна, постойте, дайте вспомнить, ага, вот: интеллектуальный, сильный, может повести за собой и знает, куда! Так, может, он и есть настоящий мозг всей этой организации? Мошенник он порядочный, ума не занимать… А Учитель? Он только ширма, харизматический лидер. Шутки шутками, но я и сам это почувствовал! Проклятый сектант будто гипнотизирует своими выпученными глазами, оторваться от его взгляда невозможно, а потом еще вспоминаешь и передергиваешься весь. И думать наш Светоч не любит, мозг ругает, все больше на интуицию полагается. Да, Учитель служит ширмой, прикрытием для настоящего руководителя. И им мог бы оказаться этот паразит, проповедник, если бы он не сидел в тюрьме в то время, когда секта только создавалась. А вдруг снова врет?»

Через десять минут Калачев допрос прервал, и Седов позвал его покурить в коридоре.

— Витя, а вы моего приятеля уже проверили? — спросил Пашка, угощая оперативника сигаретой.

— А как же, — Витя выдохнул струйку дыма в форточку. — Андрей Валерьевич Анохин, двадцать шесть лет, русский, холостой, судимый.

— Когда из тюрьмы вышел?

— Пятнадцать месяцев назад. Думаешь, он в чем-то темнит?

Пожав плечами, Седов перевел разговор на другое:

— Я вот понять не могу, Витя, почему вы раньше сектой этой не заинтересовались? То, что я узнал и обнаружил, вы могли бы в пять минут раскопать.

— А ты телевизор не смотришь? — усмехнулся Калачев. Пашка заметил, что за последнее время Витя заметно повзрослел, превратившись из розовощекого, как наливное яблочко, крепкого парнишники в усталого кряжистого мужика, еще молодого, но уже невозможно озабоченного массой служебных проблем.

— Так что случилось-то? — Настаивал Седов.

— Начальство поменялось, — скучно пояснил Витя, переживший уже немало таких перемен. Ему даже объяснять было скучно, не то что служить в этой обстановке. — Прежний наш генерал преставился, да с позором! Ходят сплетни, что помер он со шлюхой, а шлюха та мужеского полу была. То есть, был, конечно. — Он вяло улыбнулся собственной шутке и продолжил: — Ну, все шито-крыто, сам понимаешь. Покойный был героем и даже посмертно награжден. Однако, наш новый мундир в кресле наверху еще не генерал, а хочет им стать. Стало быть, надо ему себя показать. А лучше всего хороший новый начальник выглядит на фоне старого плохого. Поэтому в управлении нашем выявлены некоторые недостатки в работе и даже кое-где проскальзывает слово «злоупотребления», но это шепотом. И, конечно, как только полковник Маслюк прослышал про эту твою сектантскую свистопляску, так зубами вцепился в идею освободить город от спрута, опутавшего его, и так далее, и так далее…

— Ясно, — сказал Пашка. — Значит, Учитель влип и некому его будет вытащить?

— Вроде бы да. Если, конечно, удастся доказать, что он конец света готовит. — Калачев вздохнул, предвидя те тонны бумаги, которые ему придется исписать по этому делу. Глянув на собеседника, хмуро следящего за полетом птиц в небе за окном, он спросил: — Еще есть вопросы?

Паша оторвал взгляд от стаи ласточек.

— А с бухгалтером что?

— Ничего пока. Ты, дурак, наследил там. А в остальном, все ясно: бухгалтер жег свои записи, потом съездил в банк за деньгами. Видимо, спешил, чтобы успеть до конца света! Управляющий филиалом сказал, что выдал ему всю наличку, что у них в кассе была. Получилось почти семьсот тысяч баксов. Да еще кредитки на такую же сумму. Похоже, это все деньги секты. Тут бы бухгалтеру и смыться, но он вернулся в свой кабинет. Была ли встреча назначена или не успел бумажки свои дожечь — не известно. Потом пришел некто, напал на бухгалтера, забил его до смерти и убежал с деньгами и кредитками, а заодно, утащил и орудие убийства. Отпечатки пальцев принадлежат сотрудникам бухгалтерии, дежурной и тебе. Дежурная тебя вряд ли опознает, потому что толком не разглядела. Это все.

«Это вполне мог бы быть Андрей! — мелькнуло в Пашкиной рыжей голове. — Довольно хитрый ход! Совершенно ясно, с какого перепугу бухгалтер взялся обналичивать деньги и жечь записи. А что, если Опавший Лист подбил его на это, напугав приготовлениями к массовому самоубийству, а потом стукнул по черепушке, припрятал бабки и пришел давать показания против секты? Конечно, если секту разгонят, а всех, кто в курсе ее дел, рассадят по камерам, как фиалки по горшкам, то Опавший Лист останется единственным владельцем золота партии, точнее, баксов секты! Стоп, Паша! — осадил он себя. — Это не твое дело. Ты свою задачу выполнил, можешь пойти и спокойно напиться!»

— Проверьте алиби проповедника на день убийства бухгалтера, — посоветовал Пашка, игнорируя выражение круглого лица Вити, без слов говорившее: «Без сопливых солнце светит!». — Когда все начнется?

— Завтра. Проследи, чтобы никто не исчез раньше времени.

Всю ночь Пашка не спал. Он был очень рад, что все позади, что можно снять с лица маску, вернуться в свое неуютное жилище, к своей пустой жизни. Она, эта пустая жизнь, вовсе не казалась ему несносной. наоборот, сегодня утром он точно знал, что хочет только одного: чтобы его никто не трогал! Ну, его к черту, этого Учителя, эти их фокусы с визитами на тот свет! Все же наркотический тот сон оставил после себя некое печальное воспоминание, кое-что сон этот разбудил, если можно так выразиться. И это было плохо, однозначно плохо, ведь воспоминание это Пашка почти два года пытался топить в водке и кое-чего добиться все же смог! Он спал ночами, он не искал в толпе прохожих знакомое лицо, ему не чудился запах горелого мяса, не мерещились языки пламени вокруг… Стоп — стоп! А вот теперь — хватит!

Пока наступал рассвет, растворявший ночные тени и страхи, он вспоминал Нику. Он думал о ней не как об убитой женщине, чье сердце было вырвано и скормлено сумасшедшему каннибалу, а тело было методично расчленено на куски мяса для борщей и пельменей. Паша вспоминал девушку со светлыми волосами живой и нежной, вспоминал тепло ее горячего тела, ее смех, острые хищные зубки и то, как Ника рассказывала анекдоты. И постепенно Пашка понял: в ней тоже была своя загадка, а он об этом позабыл! Почему убили Нику? В чем она провинилась? Не может быть, чтобы ее скормили чудовищу просто потому, что оно хотело есть. Секта — отлично продуманный бизнес-проект и кровавая расправа над активнейшей и эффективнейшей исполнительницей задуманных афер выглядит абсурдно. Ника не смогла организовать убийство своего мужа, это так, но она могла бы попробовать снова. И если сектанты убили Нику ошибочно, не зная, что ее муж жив, надеясь получить его деньги по завещанию, составленному Романом на свою жену, а Никой — на секту, то снова получается ерунда. Ведь Ника могла бы отдать наследство и добровольно! Кроме того, ее муж не олигарх и не Билл Гейтс, так что его состояние не стоит двух убийств. А живая Ника приносила секте намного больше денег, чем секта получила бы в наследство от нее.

Нет, все странно. Все не так.

«Но какое мое дело? — усмирял разгулявшиеся мысли Пашка. — Я умываю руки! Мавр сделал свое дело! Финита ля комедия! Карету мне, карету!»

Зазвонил телефон. Седов достал аппаратик из кармана. На дисплее высветился домашний номер Калачева. Он дома? Но опергруппа должна сейчас подъезжать к Башне ужаса, иначе… Тревога забилась в Пашкином сердце.

— Да! — сказал он в трубку.

— Павлуха, отбой! — услышал он уже без удивления напряженный почти звенящий голос. — Павлуха, ты смывайся оттуда! Все плохо. Меня отправляют в командировку, в Чечню. Проповедник твой смылся. Приказа на арест нет и не будет. Ты убил бухгалтера.

— Но ты же говорил — новая метла!..

— Метла новая, но метет по-старому! Понял?! Ты понял?!

— Да.

— Уходи лучше оттуда, иначе они… Сам знаешь!

Разговор был закончен. Седов отнял свой «Siemens» от уха и услышал как скрипнула дверь за его спиной. Он медленно обернулся, пытаясь стереть со своего лица впечатление от разговора с приятелем, и оказался лицом к лицу с Сашей Кумаровым. Десятник спокойно разглядывал Пашку, будто видел его впервые.