Ночь Нептуна

— Я верю вам, Роберт. Думаю, вы правильно поступили.

Роберт вздохнул и потянулся к пачке сигарет.

— По-моему, я неправильно поступил, — признался он. — Если бы я поступил правильно, то Ираида выросла бы такой, как я мечтал: умной, доброй, воспитанной. Я много вижу детей вокруг — у меня много родственников, у всех есть дети. Они разные, есть умницы, как моя племянница Офелия. Есть шкоды, как Тигранчик, сын моего троюродного брата. Но такой, как Ираида, нет ни у кого.

— Девочка росла без матери, — сумничал Паша, — говорят, это очень плохо для ребенка.

— Правду говорят, — согласился Роберт с такой горечью в голосе, что Седову вдруг стало его жаль. — Одно утешает — родная мать воспитала бы Иру еще хуже.

— А что в Ираиде не так?

— Она думает только о деньгах. Это у нее, видно, наследственное. Очень печалит, что дочь слова правды не говорит. Зачем столько лгать? Говорит, что идет с подружками гулять, а сама по магазинам в городе ходит. Зачем? Разве я запрещаю по магазинам?..

— Может, с ней поговорить надо?

— Я говорил! С самого раннего детства говорил. Поэтому и в школу определил элитную. В той школе толпа психологов, море всяких педагогов, воспитателей. Я просил их помочь, посоветовать, что мне делать. Как мне дочь отучить лгать, доброй вырастить, открытой? А они: «Ираида хорошая девочка, у нее переходный период… Ложь — это защита». Они так говорят. Но от чего ей защищаться?

— От мачехи.

Выражение лица Роберта смягчилось.

— Нет, что вы! Вика всегда на ее стороне, всегда о дочери по-хорошему отзывается. А Ираида: «Пусть она от меня отстанет!»

Последнюю фразу Роберт произнес, видимо подражая тону Ираиды, и кивнул в сторону своего стола. В белой рамке на столешнице стояла фотография некрасивой девочки: чуть асимметричное лицо, близко посаженные глаза, тонкие губы, круглые щеки. И выражение лица Ираиды Паше показалось неприятным. Может, из-за того, что он услышал от ее отца?

День четвертый

Ночью ветер изменил направление, теперь он дул с моря и был холоднее, резче. В свою очередь, ветер взбаламутил волны, которые подняли со дна песок, состоящий из истертых прибоем ракушек, а песок окрасил волны в равномерный мутный бежевый цвет, цвет кофе с молоком. Паша вошел в эту странную бежевую воду с ощущением глубокой благодарности судьбе за то, что она привела его вот сюда.

Может, Боровиковка и не рай, но Седову в «Заре коммунизма» было очень хорошо: море близко, номер с кондиционером, за выпивкой далеко ходить не надо. Персонал отеля, а были это в основном симпатичные, профессионально приветливые девушки, относились к нему, как принято относиться к одиноким приятным молодым (еще) людям. А именно — чуть более заинтересованно, чем к мамашам с орущими детьми или толстым брюзгливым богатым старикам.

Павлу Петровичу это отношение было приятно. Он всегда стремился, чтобы атмосфера вокруг него складывалась именно такая. Для этого бессовестно использовал свое умение нравиться женщинам любого возраста, которое сумел воспитать в себе, будучи еще подростком. В свои четырнадцать Пашка Седов был тощим длинным парнем, ужасно неуклюжим, стеснительным и притом рыжим. Он умирал от смущения, если прилюдно к нему начинали приставать забияки из класса, дразнившие Пашку «морковкой», «наглой лисьей мордой» и «апельсимоном». Лишь добившись успеха у девчонок класса, Паша стал ВИП-персоной, неприкосновенной для хулиганья.

Заодно Паша осмыслил, что миром правят женщины.

На пляже рыжий сыщик пробыл до четырех часов, обнаружив чудесное местечко под навесом. А вернувшись в отель, он нашел подругу детства в своем номере. Интересно, подумал Пашка, а не был ли их роман результатом его первой пробы силы?

Вика сидела на постели, сосредоточенно разглядывая пальцы на ногах. Ногти на них были покрашены в нежно-голубой психоделический цвет, соответствующий цвету ее босоножек.

— Ты тут? — удивился Паша.

— Я тут, — отозвалась она. — Прости за вторжение, я запасным ключом дверь открыла. Боялась тебя пропустить. Как настроение?

— Спасибо, — ответил Паша из ванной.

Из спальни заглянуть в ванную было невозможно, поэтому он, поленившись прикрыть двери, без стеснения снял плавки и влез в душ. Вика переспросила, пытаясь перекричать шум воды:

— Спасибо — хорошо или спасибо — плохо?

Ответа не получила, но через пару минут друг детства, уже одетый в льняные брюки, вошел в спальню.

Вика улыбнулась ему со странным выражением лица — будто бы она стеснялась или боялась продолжить разговор. Паша заметил это выражение и намеренно остановился возле нее, склонив голову набок и пристально вглядываясь в ее карие испуганные глаза.

— Мне звонят и угрожают, — вдруг призналась она.

Паша прищурился:

— Кто?

Вика произнесла по слогам:

— А-но-ним. Голос не мужской и не женский. Нечто среднее, мультяшное.

— С каких пор звонят?

— Первый раз это случилось на следующий день после Дня Нептуна.

— Что говорят?

— Говорят, что Ираиду убили! И это сделала я.

Паша подошел к окну. Ему стало не то чтобы не по себе, а как-то неуютно.

— Аноним уверен, что Ираида убита?

— Да, оно говорит так, будто это доказанный факт.

— Плохо.

— Да, — согласилась подруга детства. — Плохо — не то слово. Я боюсь Роберту говорить. Понимаешь, когда она пропала, я испугалась только за Роберта. Боялась, что он спятит от беспокойства. А тут я уже и за себя боюсь. Меня-то зачем в это дело втягивают? Седой, помоги поймать анонима…

Последнюю коротенькую фразу Вика начала весело, а закончила слезами.

— Ты чего? — удивился Паша, усаживаясь с ней рядом. Он взял ее руку в свою.

— Паш, вдруг Роберт узнает?.. Вдруг он поверит?..

— Чему? Что ты ее убила? Но за что? Вика безмолвно плакала.

Паша сочувственно погладил ее по светлым волосам.

— Он такой перфекционист… жена цезаря должна быть выше подозрений, понимаешь? Помоги мне этого мерзавца найти, прошу тебя! Пусть признается, что это неправда. Пусть от меня отвяжется!

— Обычно шантажисты ничего не придумывают, — стал размышлять Паша. — В том-то и дело, что невозможно шантажировать человека тем, что он не делал…

— Пашка, ты сдурел совсем! — зарыдала Вика. — Хочешь сказать, что я все-таки убила свою падчерицу?

— Ладно, ладно. — Седов ласково похлопал ее по плечу. — Я просто размышлял. Получается, что шантажист и сам толком не знает, что случилось. Неужели Ираида на самом деле…

Вика смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Все, что смогу, сделаю, — быстро пообещал Паша, заметив ее изумление. Он встал с дивана, нашел пачку сигарет, закурил. — Только, друг мой, Вика, я не знаю, как ловить анонима. Никогда такого не делал.

— Придумай что-нибудь, пожалуйста!

— Ну, — Паша вздохнул, — расскажи о нем что-нибудь…

Поразмыслив, Вика сказала:

— Оно вчера и сегодня звонило в два часа дня. Требует двести тысяч евро. Я говорю, что у меня нет, а оно грозит позвонить в милицию.

— Понятно. Что еще?

— Оно любит слово «короче». А вообще, словарный запас убогий. То есть это не слишком образованная личность мне названивает.

— Сравни номер анонима с тем номером, с которого звонили похитители Ираиды. Поняла?

— Поняла. Я пойду…

Закрыв за Викой дверь, Паша лег на кровать. В голове было пусто. Такое состояние он всегда любил, оно было похоже на нирвану.

Вдруг зазвонил сотовый.

— Алё? — сказал он в трубку, зная, что это Яна.

— Куда ты пропал? — спросила она.

— Мне надо было уехать.

— Ты никогда никуда не уезжаешь.

— А тут — уехал. — Он говорил с ней спокойно, но без тепла, которое на самом-то деле Яна заслуживала.

Помолчав, она покорно спросила:

— А когда вернешься?

— Не знаю. Я позвоню тебе.

— Обещаешь или просто отмазаться хочешь? — В ее тоне не было обиды. Яна никогда не качала права, не дулась, не капризничала, не умничала. Она была одной из самых лучших женщин, которые встречались на Пашином пути. Ему было жаль, что она тратит свои чувства на такого, как он.