Ночь Нептуна

Все случилось именно тогда, когда не ожидалось. Иван в тот вечер играл в кафе на побережье, а Олеся пообещала вечером из дома не выходить. Как раз накануне ее привез домой на своем мотоцикле какой-то плейбой, при виде которого все нутро Ивана просто запылало. Он был такой холеный-лощеный, такой весь из себя городской и модный, что просто с души воротило. Хотелось встряхнуть ублюдка, ткнуть его мордой в землю и выпинать прочь отсюда к чертовой бабушке!

А Олесе он нравился. Они еще пять минут прощались под взглядом Ивана, стоявшего на пороге дома и отлично видного обоим с дороги. На прощание этот выродок посмел поцеловать дочку. Иван подбежал к ней, схватил за руку и уволок от мотоцикла, не дожидаясь, пока парень уедет.

— Что ты грязь на себя цепляешь? — встряхнул он Олесю, втащив ее в дом.

— Пап, Андрюша нормальный! — ответила она, хихикая. — Ну, папа, хватит…

— Иди уже, умойся! — сказал он строго. — И ты наказана. Три дня будешь дома сидеть, поняла?

— Поняла, — ответила Олеся, вовсе не обидевшись.

Он попытался объяснить ей, что грязь убивает, разлагает, разрушает. Грязный человек все равно погибнет, все равно его затянет, поглотит, переварит трясина. Дочь не слушала его речей. Стояла у окна и, глядя на дорогу, по которой укатил проклятый плейбой, чуть заметно улыбалась. Иван вдруг захотел ударить ее по лицу, но испугался своего желания. Отвернулся и вышел из комнаты.

На следующий день, вернувшись после игры в их домишко, он не нашел в нем Олеську. Сначала рассердился — ведь обещала же, бессовестная, дома сидеть! А потом испугался. Побегав по улице, ощутил, что его страх за дочь все нарастает. Будто он чует беду, огромную беду, страшную.

У подружки, что жила напротив. Олеси не было, у другой, с соседней улицы, — тоже. Это могло означать только одно — Олеся сбежала на свидание с тем модным городским придурком.

Где у них это свидание могло быть, Иван и знать не знал. Прошелся по окрестностям, а потом, ощущая, что горе застит ему глаза, двинулся через поле к пляжу.

К тому времени уже стемнело. Ни дикого пляжа, ни пляжа отеля еще не существовало. Был только песчаный берег, на котором принимали солнечные и морские ванны приезжие, остановившиеся в съемном жилье в Боровиковке. Иван вышел на песок и побрел по берегу, освещаемому только звездами и луной.

И тут он увидел, как навстречу ему движется фигура. Это была женщина, а точнее — девушка. А еще точнее, как он разглядел, приближаясь, его Олеся. Она шла, ссутулившись, волоча ноги и громко рыдая.

Заметив отца, девушка остановилась и закрыла лицо руками.

Еще не зная точно, что же произошло, приблизившись на расстояние вытянутой руки, Иван сказал ей:

— Что же ты меня не слушалась, дочка? Зачем так испачкалась?

Его голос прозвучал в тишине, сопровождаемой только шумом прибоя, так странно, что Олеся смолкла и опустила руки.

— Он говорил, что любит меня, — прошептала она. — Я говорила, что не могу, но он…

— Умыться тебе надо, доченька, — сказал Иван. И снова голос его звучал глухо. — Идем… Идем в воду, смыть грязь надо!

Он взял дочь за плечо и повел в воду. Она шла рядом с ним покорно и испуганно. Таким, как сейчас, она отца никогда не видела.

Иван завел ее в море по пояс. Вода была теплой и освежающей одновременно.

— Море все очистит, давай умывайся!

Олеся словно застыла. Зачерпнула немного воды ладошками и плеснула себе в лицо.

— Не так! — одернул ее отец. — Давай нагибайся и смывай эту грязь…

Он положил руку ей на шею и наклонил ее лицо вниз, в море. Второй рукой взял ее за волосы на затылке. Макнул ее во второй раз, потом снова и снова. Она начала вырываться — не успевала вдохнуть в тот миг, когда он немного ослабевал хватку, и она поднимала лицо. Пыталась кричать. Это отца не останавливало. Он опускал ее голову все ниже и держал под водой все дольше. Казалось, он вдруг обрел какие-то невероятные физические силы, и как Олеся ни билась, ни вырывалась, он продолжал окунать ее голову в воду.

И так длилось до самой ее смерти.

29 июля, ночь

Паша очнулся с одной-единственной мыслью: «Какой же я осел!» А как назвать человека, умудрившегося повернуться спиной к маньяку-убийце, до того ясно показав ему, что все о нем знает? Ослом его только и можно назвать. Потенциально дохлым ослом, если уж быть совершенно точным.

А теперь он сидел со связанными руками и связанными ногами на полу в кухне Иванового дома и любовался, как Иван, одетый в синие джинсы и расстегнутую серую рубашку, шьет для него саван. Золотой крестик покачивался на его шее, отражая свет одинокой лампочки под потолком.

Паша поднял голову, по его лицу что-то потекло.

— Господи, — сказал Иван, кинув взгляд на своего пленника. — Кровь…

Он привстал со своего места, склонился над Пашей и вытер ему лоб своим носовым платком.

— Я так понял: ты меня утопишь, — произнес Паша невнятно.

— Ты мне выбора не дал.

— Я уже о тебе все следователю сообщил. По дороге сюда.

— А что же до сих пор ОМОНа нету?

— Приедет.

— Вряд ли. В любом случае меня тут уже не будет.

Шитье свое Иван только начал, значит, у Паши времени осталось минут двадцать.

— Расскажи мне, — попросил Паша, — почему двух девушек так и не нашли, а Ираиду на пляж выбросило?

— Не там вы искали, — спокойно ответил Иван, снова принимаясь за работу. — Я их в лодке от причала увозил, подальше в море. Там и опускал в воду вместе с битыми бильярдными шарами. Они тяжелые — десять штук кинешь, и уже мешок не всплывает. А в последний раз — не получилось. Сторож на причале новый, молодой. Он ночью не спит, лодку не уведешь у него.

— Зачем ты их убивал?..

— Кого? — искренне удивился Иван, скользнув взглядом по лицу Паши.

— Девушек.

— Я никого не убивал. — Он снова сосредоточился на шитье.

— Но…

Помолчав с минуту, Паша решил продолжить разговор:

— А где тела их хранил?

— Под винзаводом есть хранилище для вин, в каменной глыбе вырублено. Температура в этих штольнях почти пятнадцать градусов, а на земле — все тридцать пять. Там одна штольня заброшена…

— И целую неделю ты тела держал при пятнадцати градусах?

— Нет, они бы разлагаться начали, — брезгливо сказал Иван. — Сутки — не более.

— А в этом году?

— В этом году — нет. В этом году, я ж говорю, сторож новый на причале. Не мог я быстро тело в море сбросить. Тут оно хранилось — в холодильнике.

Он кивнул в сторону белого агрегата солидного года выпуска. Паша почти улыбнулся: он же говорил!

— Ну а как ты их убивал?

— Кого?

Иван снова перестал понимать вопросы. Паша начал с другой стороны:

— Три года назад ты… девушка отбилась от тебя. Ты это помнишь?

— Ее беда — грязной ходить. Отмыться ей надо было, а она — в крик.

Иван очнулся уже на берегу. Тело дочери лежало у него на коленях, а он сидел на песке. Олеся была еще теплой, и Иван притянул ее повыше, к своей груди. Теперь дочка была чистой. И теперь за нее можно было не волноваться.

Их двоих нашли какие-то люди, видимо отдыхающие. Вызвали скорую и милицию.

— Она утонула, — сказал Иван, показывая им Олесю. — Она очистилась и умерла.

У него стали отбирать тело, а он не мог понять — зачем? Доктор из скорой сделал Ивану укол, машина отвезла его в больницу. Там он полежал немного в койке и ушел к себе.

Спустя неделю Иван снова оказался рядом со свежей могилой. На этот раз решил, что эту могилу он не оставит. Хватит уже бродить, чего-то искать. Тут похоронена его девочка, тут и ему место.

Окружающие люди жалели его. Помогли с похоронами, с поминками на девять дней, на сорок. Несли еду и просто так, без повода, понимая, что сам о себе он не побеспокоится. Сердобольные соседки-старушки заглядывали в его дом, опасаясь, что от горя он может что-то с собой сделать.

Жители Боровиковки говорили друг другу: «Такое горе перенес человек, но он хорошо держится!» — и Иван сам поверил в это.