Ночь Нептуна

После окончания рабочего дня Киры Седов отправился вместе с ней в поселок. Паша пришел в редакцию заранее, чтобы посмотреть последнее интервью Кристины и ее родителей для «Красного отдыхающего», снабженное несколькими хорошими фотографиями. Паша внимательно изучил круглое личико с острым носом, в обрамлении светлых мелированных волос. Он пытался представить себе эту девушку живой.

Журналистка водила старенький японский пикап, мощный, но громоздкий, весьма преклонного возраста. Пашу очень удивила громоздкая машина девушки, Кира объяснила, что пикап они делят пополам с отцом, который возит на нем овощи и фрукты на рынок. Папе пикап нужен только в выходные дни, а Кире — только в рабочие. Очень удобно.

Оказалось, что семья журналистки, хоть и была дружна с владельцем приморского отеля, доходы имела очень средние. Отец Киры был другом детства Роберта. Работал он главным агрономом в Боровиковском сельхозпредприятии и был известным в узких кругах специалистом по виноградарству, а также виноделию. Мама Киры была инвалидом. Потому-то краснодипломница факультета журналистики Кубанского университета и согласилась работать в редакции глупой корпоративной газетенки — Кира не могла оставить маму, чтобы уехать в город с большими перспективами.

Пикап въехал в поселок, нашел нужную улицу и остановился у заплетенного виноградом забора.

— Это наш дом, а дом тети Светы — напротив, — сказала девушка. — После того как с тетей Светой поговорите, приходите к нам ужинать, — пригласила она нового знакомого.

— Мне кажется, это не очень удобно.

Паша терпеть не мог семейные обеды. Родители Киры, конечно, решат, будто он имеет виды на их дочь. Да и вообще, сегодня, как и всегда, он собирался как следует напиться к полуночи, а в гостях это как-то неудобно. И пусть несколько последних лет убеждали, что спиться не так легко, как это кажется со стороны, со своего пути Павел Петрович не сворачивал.

— Давайте в другой раз…

Решив, видимо, что у рыжего сыщика на этот вечер запланированы какие-то важные следственно-разыскные мероприятия, Кира изобразила понимание:

— Ладно, тогда до встречи. Вы же зайдете ко мне завтра?

— Зайду, конечно!

Седов вышел из машины, подошел к облезлой перекошенной калитке. Постучал. Калитка открылась далеко не сразу. Паша увидел перед собой одутловатое, но при этом худое лицо человека, пол которого вот так, с первого взгляда, он ни за что бы не распознал. Никак не помогали тендерной идентификации и широкие бесформенные штаны с клетчатой мужской рубашкой.

— Вы ошиблись домом, — сказало существо таким же бесполым, как и лицо, голосом.

— Нет, не ошибся. — Паша улыбнулся, ощущая за своим плечом присутствие Киры. — Теть Свет, здрасте, — сказала Кира придурковато-дружелюбным тоном, каким говорят со странными взрослыми соседями дети. — Это Павел Петрович Седов, он хочет разобраться, почему Наташа пропала.

— А чё тут разбираться, — ворчливо сказала тетя Света. — Все знают, что ее Трендякины убили.

Паша глянул через плечо на свой источник информации — такую фамилию он еще не слышал.

— Это она так думает… — шепнула ему Кира. — Но это все чушь, милиция этих Трендякиных уже проверяла.

— Садитесь… как вас? — Тетя Света уже не помнила имени гостя.

— Павел.

— А вы откуда?

— Я из районной газеты. — Седов знал, что в данном случае такого объяснения будет достаточно. Запойный народ — как дети. Главное — говорить с ними уважительным тоном и отвечать на все вопросы, пусть даже ответ будет ерундовый.

— А-а… — произнесла с пониманием хозяйка. — Проходите же.

В комнатушке кособокого домика тети Светы царила беспрецедентная на Пашиной памяти антисанитария. Пол был в каких-то лохматых пятнах. Похоже, здесь было разлито нечто липкое или жирное, а со временем к разлитой субстанции прилипла пыль. Мягкая мебель разваливалась и была залапана и заляпана до такой степени, что цвет ее оставался великой загадкой для глаза. Корпусная мебель, если можно было назвать так раздолбанный сервант в комнате и странные ящики на кухне, выглядела ничем не лучше. Грязные окна, закопченный потолок, будто в доме топили по-черному, как в крестьянских домах дореволюционной России, и перекособоченные двери дополняли интерьер бедности, замешанный на высоком градусе горя и алкоголя.

Даже Пашина холостяцкая квартира, где он не потрудился после переезда даже обои переклеить, выглядела презентабельнее. И все-таки Седов ощутил в тете Свете родственную душу.

Аккуратно примостившись на краешке табуретки, Паша достал сигареты. Тетя Света примостилась на стуле возле давно сломанного холодильника.

— Кто такие эти Трендякины? — спросил Паша.

— Ублюдки проклятые! Недоноски! Сволочи! — пробормотала тетя Света. — Летом я пирожками на пляже торговала… раньше, когда здоровее была. Зарабатывала, все хорошо было. А они как стали лезть, как стали… Заполонили все, выжили меня с пляжа!

— Почему вы думаете, что вашу дочь убили Трендякины?

— Доча помогала мне. Я пекла пирожки, а она — продавала. Я не хотела, чтобы она жарилась на солнце, и попросила Киру, дочку соседей, в отель ее устроить. Доча плохо посуду помыла, так их начальник ее выгнал.

— А Трендякины? Почему?..

— Сволочи! — перебила его тетя Света. — Они на Наташку и раньше нападали, — сказала она. — Это ж не люди, а сволочи поганые. Их пирожки — что? Говно! Они ж на всем экономили, а у меня было качество!

Тетя Света говорила и говорила, причем понимать ее было все сложнее и сложнее. Она нервничала. Паше нетрудно было догадаться о причине ее нервозности.

— Мы как-то сидим неправильно, — сказал он, пожалев тетку. — Где у вас магазин? Что вы пить будете?

— Водку, — быстро сказала тетя Света. — Только мне вас угостить нечем.

— Ничего, давайте сегодня я вас буду угощать.

Буквально через двадцать минут натюрморт на столе тети Светы стал выглядеть намного импозантнее, дополнившись бутылкой водки (вторая — в пакете под столом), нарезкой колбасы, ломтями хлеба, пакетиком кетчупа. Тетя Света к еде была равнодушна. Ее желудок уже проспиртовался до такой степени, что еду воспринимал с удивлением, которое выливалось в изжогу и другие пищеварительные неприятности.

Паша тоже не проголодался, да и комнатка, в которой сгустились запахи духовного и физического разложения, аппетиту не способствовала.

Приняв на грудь всего ничего, тетя Света вдруг преобразилась. Глазки заблестели, губы и щеки порозовели, да и настроение дамы изменилось. Она рассмотрела перед собой приятного — Паша умел быть таким — мужчину, распрямила плечи, поправила на груди, о которой лучше бы не упоминать, рубашку и закинул ногу на ногу.

Капля женственности, вернувшаяся в это тело, совсем разжалобила Павла Петровича. Он не знал, что хорошее можно сделать для этой несчастной, но подумал, что разыскать и наказать убийцу ее дочери было бы более чем справедливо. Он погубил не одну душу — забрав жизнь у девушки, он убил и ее мать.

Тем временем Света рассказывала о Трендякиных и о той войне, которую они с дочерью проиграли два года назад. О Великой пирожковой войне за боровиковский пляж. Победа врага была закономерна — отсутствие материальной базы у войска Колобковых, неравные силы противников, а также гитлеровские амбиции, абсолютная беспринципность и наглые действия боевых подразделений Трендякиных похоронили надежды Светланы и ее дочери иметь хоть маломальский источник дохода.

Кто, как не они, убили Наташу? Сын Трендякиных угрожал Наташе, две их дочери и мамаша Трендякина поливала девушку грязью, распуская слухи, что пирожки Светы начинены крысиным мясом, а крыс для пирожков Света травит с помощью мышьяка. Кто из пляжников после этого будет покупать что-то у Наташи? Младшие Трендякины несколько раз нападали на конкурентку, отбирали сумку, выворачивали выпечку в песок. Пирожки сжирали всегда голодные пляжные собаченции, а Наташа, плача, возвращалась домой.