Страница 8 из 63
– Вот! – гордо заявил Хранитель. – Ее зовут Алмазное Горлышко. Правда, красавица?
– С ума сойти! – благоговейно прошептал гость. – Второй раз в жизни вижу!
Хранитель обернулся к столику, взял с блюда куриную ножку, помахал ею перед клеткой:
– А вот кому вкусненькое дам? Моей девочке вкусненькое дам! Спой, лапушка, для гостя, потом курочку будешь кушать!
При виде лакомства существо успокоилось, приподнялось на лапках. Горло раздулось полупрозрачным пузырем. По комнате заструились рулады, странные и прекрасные, словно небрежно пробовал голос певец – все ниже, от тенора к баритону. Звуки текли свободно и легко, радовали гибкостью и неожиданностью. В них не было мелодии, зато были свобода и скрытая гармония; они ласкали слух и нежили душу.
Наконец Алмазное Горлышко замолчала. Вытянув тощую лапку, она проворно сцапала протянутое сквозь прутья клетки угощение и начала обгладывать косточку.
Хранитель вновь набросил на клетку покрывало.
– Да, – вздохнул Шенги, – такая добыча не по мне. Очень, очень завидно, да ничего не поделаешь. Что редко встречается, это полбеды... но ведь ее, негодяйку, только одним способом изловить можно – подманить на голос! Точь-в-точь повторять ее рулады! Ну, это мне никак...
– Это редкое животное, – сухо сказал Хранитель, – в начале зимы продал мне Урихо.
Растроганное выражение сразу исчезло с лица Охотника.
– Да, это достижение, – неохотно признал он. – Но все равно я не могу уважать этого... этого... даже если вижу такую добычу!
– Почему? Ведь он, как и ты, учился у самого Лауруша!
– Да, учитель у нас один, – мрачно кивнул Шенги. – Старик до сих пор переживает из-за той мерзкой истории. Урихо прошел весь срок ученичества. Перед Обрядом Посвящения нужно показать, чему ты научился: сходить в Подгорный Мир с другим новичком и выполнить простенькое задание. В тот раз ушли за Врата двое, а вернулся один. Урихо чуть ли не балладу спел о своих героических, но бесполезных попытках спасти напарника. Ему бы поверили, но второму парнишке чудом удалось выжить и добраться до Врат... бедняга остался калекой. Он рассказал, как Урихо бросил его на верную смерть – то ли из трусости, то ли из жадности: юношам попалась россыпь Черных Градин, а это и впрямь ценная находка.
– Говорят, – с тягостным чувством сказал Хранитель, – что теперь Урихо в Подгорный Мир ходит без напарников.
– Да? Вот идиот! И до сих пор жив? Очень, очень непонятно!
– Послушай, Охотник, я сам не хочу иметь дела с пролазами. Прошу, помоги мне, останься! Жалованье положу, как двоим платил. Дом купить захочешь – найдем хороший и устроим, чтоб недорого. Ученика взять пожелаешь – ну и прекрасно! Что еще? Моря с кораблями тебе не хватает? О Безликие, да я готов у тебя под окнами залив выкопать! Лопатой! И водой заполнить!
Шенги фыркнул, представив себе это зрелище, и сказал, готовый уже сдаться:
– Я не смогу в одиночку перебить всех тварей в округе. Понадобится хотя бы небольшой отряд.
– Возьмешь лучших наемников. Сам выберешь.
Шенги опустил глаза и нахмурился, только сейчас заметив на мраморной столешнице безобразные бороздки от когтей.
– Да простит мой господин... я изуродовал красивую и наверняка дорогую вещь! Конечно, я готов возместить...
– Ни в коем случае! До сих пор столик был лишь обработанным куском мрамора, а с сегодняшнего дня стал реликвией. Внуки будут хвастаться друзьям: «За этим столом наш дед трапезничал с Совиной Лапой! Видите, вот и следы от когтей!» А друзья будут отвечать: «Вранье! Это вилкой нацарапано!..» Впрочем, поговорим о твоем жалованье. Ты увидишь, что я могу быть весьма сговорчивым и щедрым.
– А ты, почтеннейший Хранитель, увидишь, что я могу быть весьма прижимистым и алчным... Хорошо, давай все обсудим.
Костер почти догорел, пламя лениво плясало над углями. Деревья, сомкнувшиеся вокруг полянки, шумели пышными кронами, словно осуждая беспечность спящего у костра человека. День клонился к вечеру, солнце пружинисто покачивалось на верхних ветвях, а странный человек лежал, как в собственной постели.
Не болен ли он? Вполне возможно. Иначе зачем бы в такую жару кутаться в лохматый плащ из медвежьей шкуры, а на голову напяливать плотную шапку? Видны были только часть шеи, ухо и высокая скула. Этот клочок загорелой кожи среди бурого меха казался трогательно уязвимым и придавал человеку беззащитный вид.
Из листвы к костру протянулась ниточка цепкого взгляда. Кто-то невидимый оценил добычу и остался доволен: хорошее мясо, спокойное, и много.
По кряжистому стволу граба потекло вниз странное мерцание. Казалось, нагретый летний воздух колышется среди листвы. Иногда на странную рябь падал луч солнца и отражался пронзительной вспышкой.
Нечто странное, чуждое этому миру зависло на толстой ветви над головой добычи, прислушиваясь и принюхиваясь. Мясо не убегало и не пыталось обороняться.
Сверкающий шар развернулся в длинную гибкую тварь размером с крупного кота. По-куньи приподнявшись на задних лапках, тварь огляделась. На гладкой коже искаженно, переливчато отражалось все вокруг: отсветы догорающего костра, листва, темная кора.
Успокоившись, зверь легко спрыгнул на косматый плащ (став бурым от отразившегося на коже медвежьего меха) и метнулся к открытой шее человека.
Но атакующее движение было оборвано у самой цели: возникшая из складок плаща черная лапа перехватила зверя и стиснула так, что когтистые пальцы утонули в податливой зеркальной коже.
Не обращая внимания на трепыхающегося, пронзительно верещащего пленника, человек встал из-под плаща, тряхнул головой, сбрасывая шапку, и левой рукой положил на угли заранее приготовленный пучок темной, резко пахнущей травы. Тут же к небу потянулась черная струя дыма.
На берегу лесной речушки Киджар Деревянный Нож, десятник издагмирских наемников, свистом поднял на ноги маленький отряд, загоравший в густой траве.
– По коням, лодыри! Совиная Лапа знак дает!
Костер уже не дымил, а весело пылал, похрустывая сухими сучьями. Наемники столпились вокруг Шенги, продолжавшего стискивать в когтях зверька с небывалой – зеркальной! – кожей.
– Тут жало, – объяснял охотник. – В верхней челюсти. Укусит – паралич. Зверь капризный, падаль жрать не станет, ему подавай живую дичь. Потому и называется зеркальный живоед. Парализует добычу, отъест кусок, рану залижет (у него слюна такая – кровь останавливает), выспится, проголодается, еще кусок отгрызет.
– У живого?! – охнул один из наемников.
– Ну и что? Ты вчера варил раков, тоже их в котел живыми бросал. Глянь лучше, красивый какой, переливается! Здесь его выдают вспышки солнечных лучей, а в Подгорном Мире солнце тусклое, неяркое, там он просто невидимка. Думаю, Хранитель пошлет его в Аргосмир. Король собрал неплохой зверинец.
– Да он сдох у тебя, этот живоглот! – хмыкнул десятник.
– Не живоглот, а живоед. И не сдох, а притворяется. Кто-нибудь, дайте вон тот кожаный мешок!
Ловко водворив пленника в мешок и заверив наемников, что зверюга не сумеет его прогрызть («Кожа-то не бычья, парни, а драконья!»), Шенги уселся у огня. Наемники, возбужденно переговариваясь, прилаживали над костром олений бок.
– Повезло тебе, Охотник! – остановился рядом Киджар. – С добычей вернешься! Хранитель за всякую диковинную живность платит не скупясь.
– Повезло? Да я его два дня как выследил! И приманить было несложно, только запарился под этим мехом. Но ведь мы не за такой дичью в поход отправились!
– Чем ты недоволен? – удивился десятник, усаживаясь рядом. – Дорога спокойна, караваны идут, никто купцов не трогает. Мои парни поначалу собственную тень за Тварей принимали, а теперь, глянь-ка, хохочут, купаются. Прогулочка по лесу! За что нам только деньги причитаются?
Шенги веткой поправил угли костра. Десятник ему определенно нравился: славный, веселый парень, – а дисциплину в десятке держит правильную, вояки ему поперек тявкнуть не смеют. К тому же Киджар сам вызвался идти с Охотником, а схватка в ночном лесу с Подгорными Тварями – не ловля воришек на городском рынке! Нельзя же было заранее угадать, что поход окажется таким спокойным.