Страница 17 из 63
Певец и поводырь обрадовались, постучались в первые же ворота. Хозяин пустил их ночевать, усадил за стол. После ужина стал расспрашивать старика, где ему побывать довелось, как в тех краях люди живут. А Зиннигира хозяйская дочка увела в уголок возле очага, принесла цветные камешки, и начали они играть в «лягушек и журавлей». Востроносая такая девчушка, бойкая, косички в разные стороны. Шайтира Быстрая Щука ее звали... А мальчишка устал с дороги, хотел спать. Он возьми да скажи: «Что за интерес на щелчки играть? Не хочу больше! Если б на деньги или на другое что...»
Шайтира призадумалась, а потом говорит: «Давай еще разик сыграем! Ты поставь медяк – у вас деньги есть, твой старик моему отцу хвастался. А я, если проиграю, для тебя доброе дело сделаю!»
Мальчишка согласился – и выиграл. Смеется: «Ну, делай свое доброе дело!»
Повела его Шайтира во двор, на конюшню. Внизу лошаденка в стойле дремлет, над потолком сеновал. На сеновал со двора приставная лесенка – сено наверх подавать. А в потолке люк, чтоб прямо в ясли корм сбрасывать.
– Понятно, как у нас, – перебил рассказчика Нургидан. – Дальше-то что было?
– Пока Зиннигир соображал, за каким демоном его сюда притащили, девчонка за порог выскочила и дверь закрыла. Слышно – лязгнул снаружи замок. А мальчишка успел приметить, что замок там – хоть на дверь королевской сокровищницы вешай! Большой такой, цепь железная – будто стоит в конюшне не крестьянская клячонка, а скакун астахарских кровей!
Парнишка застучал в дверь, потребовал, чтоб эта мышь деревенская бросила свои глупые шутки. А та отвечает: «Не ори! Я же проиграла тебе доброе дело, верно? У тебя над головой люк. Заложи его на щеколду и не высовывайся. До утра сиди тихо да помни: не открывай, кто бы тебя ни звал!» Ушла было, но вернулась и еще раз повторила: «Кто б ни просил – не открывай люк!..»
Зиннигир говорил, что в этот миг ему стало холодно, словно в сугробе очутился. Даже зубы застучали. Было темно, но в щели между косяком и дверью падало немного света. Мальчишка разглядел над головой люк, взял в углу вилы и рукоятью задвинул щеколду – здоровенную такую, настоящий засов. А потом забился в уголок и стал утра ждать. Страшно ему было.
Настала ночь. И слышит Зиннигир – кто-то по лестнице на сеновал поднимается. Вот доска скрипнула у кого-то под ногой... Вот лошадь в стойле прижала уши и захрапела... Зиннигир в комочек сжался, а наверху возле люка возня... И вдруг сверху голос хозяина: «Эй, паренек! Твой старик тебя кличет!»
Зиннигир обрадовался, хотел было отозваться, да вовремя смекнул: а почему хозяин сразу его не позвал? Зачем наверх полез, люк открыть пробовал? Притих мальчишка – ни словечка, ни звука. Хозяин и так, и этак, и по-хорошему, и с бранью, а Зиннигир молчит.
Слышно, спустился хозяин с сеновала. А вокруг конюшни вроде как толпа негромко переговаривается, только слов не разобрать. И вдруг голос звонкий такой, знакомый: «Эй, дурень, вылезай, я же пошутила! Тебя твой старик зовет, беги скорее!»
Зиннигир не осмелился даже ответить: мол, что ж ты дверь не отворишь, почему я через люк карабкаться должен? Трясется в углу, а рядом лошадь копытами в стену бьет, ржет от ужаса. Но человек любопытнее скотины: Зиннигир подполз к двери, глянул в щель. Видит – двор лунным светом залит, а по нему серые тени скользят. И такой голодный вой со всех сторон всколыхнулся, что бедняга потерял сознание.
Когда очнулся, в щели светило солнце. Подумал: может, примерещились ночные страхи? Вскарабкался по яслям к люку, взобрался на сеновал, стал по лесенке во двор спускаться. А на земле у лестницы сидит Шайтира. Ждет. В руках его дорожную суму держит. Испугался Зиннигир, а девчонка этак строго говорит: «Выспался? Вот твоя сума, а вот дорога. Беги, догоняй своего старика. Он тебя дожидаться не стал. Хоть слепой, а побрел понемножку – дорога-то ровная!»
Глянул мальчишка ей в лицо – а у нее на подбородке полоска засохшей крови...
От страха Зиннигир света не взвидел. Выхватил у девчонки суму и бросился бежать. Ног под собой не чуял, голова шла кругом. Бежал, пока не свалился...
Очнулся в какой-то повозке. Оказалось, его подобрали циркачи. Начал Зиннигир рассказывать про свои приключения, а они ему мокрую тряпку на лоб: помолчи, бедолага, тебя лихорадка бьет! А потом он сам поверил, что ему в бреду тот вой чудился.
Но несколько лет спустя рассказал ему кто-то легенду о Полуночной деревне. Остановился там в давние времена гость с тугим кошельком. Крестьяне позарились на золото и убили его. Умирая, тот проклял деревню. С тех пор живут там с виду люди как люди, но в полнолуние превращаются в двуногих волков. И горе человеку, который попадет к ним в лапы – растерзают и сожрут!
– Это не здесь, да? – боязливо спросила из-за занавески Нитха. – В Силуране?
– Это не здесь, – вместо Дайру ответил Нургидан. – Здесь водится кое-что пострашнее. Слыхали, что сказал чучельник? Возвратилось Совиное Божество!
– Ой! – мышонком пискнула Нитха. – То, с которым учитель сражался?
Шенги на крыльце усмехнулся, вспомнив рассказ девочки в день их знакомства.
– То самое! – подтвердил Нургидан. – Превращается то в человека, то в сову. Твари, что ему служат, прежде были людьми, но серый камень их изуродовал.
Наступило молчание. Шенги догадался: в памяти ребятишек возникла его лапа.
Наконец Нургидан хрипло заговорил:
– Когда он в человеческом облике, его можно убить. Тогда душа в образе совы улетает в лес и забывает, что она – демон.
– Да, – отозвался Дайру, – я читал... Сова летает по лесу как обычная птица, но ее тянет к алтарю, который охраняют жрецы. Садится на камень, впитывает темную силу, раз за разом, из года в год. А потом демон вспоминает, кто он такой... мечется по лесу, ударяется о грудь встречного путника, вцепляется когтями в тело, и мертвая птица падает на землю, а дух Совиного Божества вселяется в человека.
– Значит, сейчас по свету ходит... – Нитха не закончила фразу.
– Да! – зловеще сказал Нургидан. – Мужчина, женщина или ребенок. И не просто по свету, а по Издагмиру!
– Вот почему все боятся сов! – догадалась Нитха. – А можно совсем убить этого?..
– Можно, – тоном знатока заверил Нургидан. – Надо разбить алтарный камень.
– Еще можно его убить, когда он в совином обличье, – припомнил Дайру. – Только для этого нужна какая-то особенная ненависть.
– Какая еще – «особенная»? – не понял Нургидан.
– Ну... не знаю, как слышал, так и повторяю. Сказители говорят: мало обычной ярости боя – надо, чтоб сердце ядом жгла черная ненависть. Иначе удар придется мимо и сова сумеет улететь.
– И откуда эти сказители всегда все знают?! – восхитилась Нитха.
– Да им бы только красиво набрехать! – веско заявил Нургидан. – Трепотня все это! Птица, она и есть птица. Главное – ее поймать, а там разберемся.
– Поймай сначала! – фыркнула Нитха. – Да она сама тебя...
– Ну, есть у меня кое-какие мысли... – не спеша начал Дайру, но не закончил: учитель, который замерз на крыльце, отворил дверь и вошел в зал.
Занавеска «женской половины» поспешно задернулась. Воцарилась трогательная тишина. Славные, послушные детки кротко спали, очень, очень ровно дыша.
Шенги усмехнулся, стянул сапоги и нырнул под одеяло, сшитое из меховых обрезков.
Можно было ожидать, что неприятный день останется позади, плавно перейдя в тихую ночь, дарующую отдых и покой.
Как бы не так!
Где-то за полночь со двора донесся душераздирающий вопль. Шенги, вскочив, сорвал со стены меч и босиком вылетел за порог. За плечом колыхнулось что-то белое. Шенги на бегу обернулся, но тут же сообразил: это запуталась в занавеске маленькая вэшти.
В потоке лунного света посреди двора стоял Старый Вояка. В этот миг он был очень похож на живого человека, причем перепуганного до потери соображения.
На крыльцо следом за Шенги выбежал Дайру с горящим факелом.
– Что случилось? – взволнованно спросила из-за спины Дайру девочка, которая успела вырваться из объятий коварной занавески.