Операция "Немыслимое".

Я пожал плечами:

— Не произвожу нужного впечатления? Что ж делать, на себя миллиарды не повесишь — люди станут смеяться и пальцем тыкать.

Он засмеялся и вылез в открытую охранником дверь.

Мои бодигарды остались в обширной приемной. А все остальные встречающие пробрались сквозь высокие двойные двери в кабинет Второго секретаря.

В помещении было прохладно, ровно гудел кондиционер, на него лукаво смотрел повешенный над креслом хозяина портрет Ильича, а на длинном столе уже были расставлены традиционные фарфоровые пиалы, чайники и бутылки с минералкой "Боржоми".

И начались переговоры. Непонятно о чем. Среди руководителей нашлись замминистра топлива, министр горнодобывающей отрасли, замминистра финансов республики, но все они словно сговорились провести митинг, никого ни к чему не обязывающий.

Владимир Петрович просто отбывал номер. В мыслях, наверное, он был уже далеко отсюда — то ли на Старой площади, то ли на Лубянке, а может быть и в "Белом доме". Вместе с ним в кабинете оказалось еще человек шесть из руководства Узбекской КП и начался какой-то бесконечное партсобрание в обстановке "без галстуков". Мы порассуждали в горбачевском стиле о "новом мЫшлении", о "единстве многообразия и плюрализме в политике", потрепались о "консенсусе в обществе и перспективах рационального выбора", сошлись в оценке блестящих итогов международного сотрудничества на всех уровнях. Потом два часа пили зеленый чай с восточными сладостями под трепотню местного идеолога процессов "углубления, ускорения и переоснащения". Он пространно говорил о братской взаимовыручке великих русского, узбекского и английского народов в годы Второй Мировой Войны, о совместных предприятиях на базе советских индустриальных гигантов, о необходимости быстрейшей конверсии и разоружения во всем мире — в общем, плел узбек словесные кружева так умело, идеологически выдержано и немудрено, что я едва не уснул на каком-то особенно удачном пассаже о "внедрении передового опыта развитых стран и Советского Союза". Имени этого пламенного глашатая Перестройки я не запомнил, да и не смог бы при всем старании. Тюркоязычные народы будто издавна соревновались между собой в том, кто придумает наиболее непроизносимое имя. И язык сломаешь, вымучивая кокое-нибудь "Рахматулло Низаметдинович Ташмухамедов", и второй раз не произнесешь, даже обладая эйдетической памятью. Это так же сложно, как названия исландских вулканов и норвежских фьордов. Поэтому я пропустил его имя и должность мимо ушей.

Двое — узбек и колоритный украинец — пытались заговорить со мной напрямую на английском, но выходило у них это столь скверно и так похоже звучанием на голландский, что без переводчика понять их оказалось невозможно совсем. Да и Анищев глянул на обоих неодобрительно, не желая становиться пассивным слушателем непонятных переговоров своих подчиненных с заезжим иностранцем.

И только после этого, когда в окнах кабинета стало темно и появились первые звезды в небе, выяснилось, что официальная часть встречи закончилась. Товарищи коммунисты попрощались и мы остались вдвоем с Владимиром Петровичем. И переводчик, притулившийся в уголке, где отпивался после длиннейшего рабочего дня опостылевшим чаем.

Вот сколько знаю "Петровичей" — из них всегда получаются две категории людей: либо запойные алкаши, либо большие начальники. Анищев был, конечно, из вторых.

— Странно это, — сказал он, когда за последним из его коллег закрылась дверь. — Обычно такие визиты совершаются не только с согласия Москвы, но и в присутствии кого-то оттуда. А мне только позвонил Рябев Лев Дмитриевич, да из ЦК звонок был. Странно. Полгода назад приезжали японцы из Mitsui. Большая делегация. Человек пятнадцать. И столько же москвичей с ними.

— КГБ? — я понимающе ухмыльнулся.

— Ну зачем КГБ? Почему сразу КГБ? Эти времена давно в прошлом. Просто профильные специалисты из центральных аппаратов. Местные руководители все равно сами ничего не решат, будут ждать распоряжений из Москвы.

— Как же они руководят? Если сами решений не принимают?

— Не скажите, — Анищев поднялся из-за массивного стола, подошел к окну, выключил кондиционер БК, послушал несколько секунд установившуюся тишину и открыл створку. — Свежеет. Чтобы руководить предприятием или областью не нужно принимать политических решений. А работа с иностранцами — всегда политика. И здесь лучше передать полномочия компетентным товарищам. Понимаете?

— Вы не знаете, что со мной делать?

— Почему же? Все цели вашего визита согласованы. Вот подробный план, — он показал мне пару сцепленных скрепкой листов. — Проблема в другом. У нас все сейчас так стремительно изменяется, что никогда не знаешь, на чьей стороне ты сейчас.

— Может быть, стоит играть просто за Россию?

— В том и проблема, что не понятно, кто за кого. У всех правильные слова, безупречные демагогические конструкции, но никто ничего не делает — только митингуют. Все эти кооперативы, совместные предприятия, Громыко отправлен на пенсию, Совет Министров сегодня с утра обязал предприятия выпустить акции. Я не понимаю! Кому акции, какие акции? Они сегодня его придумали, прислали, а я должен объяснить всему Узбекистану — что это за зверь такой акции? И на подготовку мне один день — завтра, воскресенье! Я не знаю, чего мне ждать в понедельник. А хочется какого-то постоянства. У меня сын почти взрослый, самолетами бредит. Ему учиться нужно, воспитание отцовское, а я целыми днями здесь пропадаю или по республике езжу или в Москве торчу. И ладно бы толк был! А то ведь как тот Сизиф — тянешь, тянешь камень в гору, а поутру — он опять у ее подножия.

Я уже слышал подобные размышления. Повсеместно — от Австралии до Норвегии. Чиновники везде одинаковы и лучше любой гончей держат нос по ветру. А сейчас для него запахло хорошими деньгами и возможностью обеспечить себя на много лет вперед. К тому же он на хозяйстве за старшего остался и может очень многое, хотя и прибедняется по привычке. Уж не специально ли он свое руководство в Москву спровадил? При большом желании мог. И понятно, почему он не боится прослушки и вообще — козней всяких ОБХСС и КГБ. Чего ему бояться, если он сам и есть главный в республике начальник всех этих структур? А если я начну изображать мать Терезу и жаловаться на него в ЦК, то он просто скажет, что испорченный капиталист переврал его слова, сошлется на трудности перевода и ничегошеньки с ним не случится. Занятная страна моя Родина.

А с акциями — интересно. И неожиданно. Нужно будет почитать "Известия". Хотя, какие в субботу "Известия"? Газета выйдет только в понедельник. Если правительство Рыжкова решило выпустить в обращение акции и поделиться собственностью, значит, дела совсем некудышные.

— Знаете, Владимир Петрович, во всем цивилизованном мире принято иметь посредников в таких делах. Таких, кто хорошо знает цели и задачи договаривающихся сторон и может представлять их интересы. Понимаете? В Москве мою сторону пока представляет сэр Френсис Фитцгерберт, советник-посланник британского посольства. Я не очень уверен в том, что он со всем справится, ведь на должности он совсем недавно. Ему потребуется хороший советник-консультант на месте. Я уведомлю его о вашем участии в… возможной сделке. Думаю, никто не останется обиженным. И в любом случае нам понадобятся серьезные партнеры, управленцы со связями и опытом. А с тем, чтобы понять, что такое акции — я вам легко помогу. Вас это устроит?

Начиная от границы социалистического лагеря и дальше на запад, никто никому не дает взяток, но оказывает "финансовые услуги" — например, можно организовать свадьбу сыну, похороны бабушке, выигрыш в лотерею, нечаянное наследство от далекого дядюшки из Мозамбика. Никто в "цивилизованном" мире не требует откатов, ведь это противозаконно, но многие получают вознаграждение за лоббирование. И, конечно, все чиновники однажды становятся вице-директорами корпораций, а множество Председателей Правлений разных уровней со временем оказываются в государственных креслах на министерских постах. Здесь это внове и эвфемизмы обычным бытовым процессам будут искаться долго. Поэтому пусть пока будет "консультант".