Требуется секретарша

— Это сестра моя, Люба.

— Помнишь, я просила тебя починить розетку? Ты обещал прийти и помочь, Сема, но так и не пришел…

Я вопросительно посмотрела на деда, и тот утвердительно кивнул, пробормотав:

— Было такое. Сестра продолжала:

— Ты всегда был эгоистом, Сема, и тебе нужно было умереть раньше всех, но ты и этого не сделал! Теперь я прошу тебя о последней, такой ничтожной услуге, а ты опять проявляешь свой невыносимый характер. Это ведь так нетрудно сделать, есть масса способов, и ты их прекрасно знаешь. Мы все ждем тебя: и Верочка, и Василий, и Гриша, и я — все, кого ты довел до гроба. Приди к нам, слышишь, и мы все простим. Нам будет хорошо вместе…

Не выдержав, я положила трубку. Дед сидел и тоскливо взирал на свои потрепанные тапочки. Руки его дрожали, лицо осунулось, он весь сгорбился и, казалось, вот-вот свалится. Мне было не легче.

— И давно вас просят умереть? — тихо спросила я.

— Да не так уж, — он прокашлялся. — Недели две, может. Раньше просто болтали ерунду, а потом вот звать стали…

Телефон опять зазвонил. Мы с дедом вздрогнули, я подождала, пока не высветятся цифры номера, включила запись, динамик и взяла трубку. Говорила совсем другая женщина, голос был тихим и монотонным:

— Семен, ты прости, что я тогда выкинула в окно твою фронтовую фляжку. И окно разбила, помнишь? Но только больно уж разозлилась на тебя. Спасибо соседям, подобрали

и принесли — все мне теперь легче грехи замаливать здесь. Знаешь, ты не торопись к нам. Я тут подумала, когда молилась: трудно тебе здесь будет, ты ведь за всю свою жизнь никому ничего хорошего не сделал, только гадил всем и меня мучил. А как сюда попадешь, то уже ничего не исправишь, изведешься только. Я тебя, подлеца, всю жизнь жалела и теперь жалею, потому и говорю: сделай ты там хоть что-то хорошее кому-нибудь, пусть малость, но добрую. Тогда тебе здесь легче будет немного, по себе теперь знаю, слышишь? Так что ты уж подумай там, пересиль себя, поломай, но доброе дело сотвори и прощение получишь, не так жарко гореть будешь…

Семен Петрович выхватил из моих рук трубку и исступленно закричал:

— Вера, алло, что ты несешь, какое еще дело?! Сдурела ты там совсем, на том свете?! А то я тебе никогда добра не делал! Да и что мне сделать, кому? Никого ведь из родных не осталось!

— А ты чужим сделай. Подумай сам, вспомни, что у тебя есть и чем еще людям помочь можешь. Не будь ты скрягой перед смертью.

— Это я-то скряга?! — взвился несчастный старик. — А кто тебе всю жизнь платья дорогие покупал, отрезы сторублевые, не я?! Ты у меня в шелках да в золоте ходила, а теперича скрягой обзываешься? Да пропади ты пропадом!!!

Я нажала на рычаг. Дед, грудь которого бурно вздымалась, а из глаз сыпались гневные искры, негодующе посмотрел на трубку, плюнул в нее и в сердцах швырнул на место, чуть не расколотив нашу собственность. — Ты слыхала? Это ж надо такое сказануть! — Он с ненавистью втянул в себя воздух. — Скряга…

— Да вы не принимайте все так близко к сердцу, — начала я успокаивать его. — Вы же, надеюсь, не верите, что разговаривали сейчас со своей женой?

— А то с кем же, по-вашему, я разговаривал? — искренне удивился старик. — Конечно, с женой! Она у меня всю жизнь такая вот была, все пилила меня ни за что ни про что. Я же говорю, что все ихнее: и голоса, и манеры, и подробности всякие знают… — он возмущенно хмыкнул.

— Это-то и странно, дедушка. Откуда они все это знают?

— Это ты сама странная. Как им не знать, если они сами все это делали при жизни? Чего ж тут удивительного? Ты лучше подумай, как отвадить их от меня, чтобы в покое оставили.

— Это уже не в моей компетенции, — я засобиралась уходить. — Пусть босс сам разбирается. Я ему отнесу записи разговоров, он прослушает, попытается узнать, откуда звонили и все такое. Аппарат я вам оставлю пока — пусть с автоответчиком разговаривают, если уж им так невмоготу. Кстати, драгоценности какие-нибудь есть в доме?

— А зачем тебе это? — подозрительно спросил он.

— Ну, если кто-то так откровенно вас раскручивает на доброе дело, значит, хочет что- то получить. Что бы это могло быть, как думаете?

Старик задумался. Потом твердо сказал:

— Нету у меня ничего, это точно. Все ейное золото и броши, что были, я ей в гроб положил, чтобы и там ни в чем не нуждалась. А она вишь: скряга… — Он насупился. — Совесть совсем потеряла. Платья ее все в шкафу висят, да и не богатство это никакое уже. Шуба вот только, норковая, но ее моль поела. Нет, ничего у меня такого нет, чтобы кто-то позарился — все продал уже, что можно было. Слушай, а что она там имела в виду, когда про доброе дело говорила? Может, двор пойти вымести или площадку вымыть в подъезде? — Он растерянно поднял глаза. — Какое я еще могу доброе дело сделать? Стар уж совсем…

— Вы вот что, Семен Петрович, — подумав, сказала я, — пока вообще ничего никому не делайте без нашего разрешения. Мы теперь за вас отвечаем и в обиду никому не дадим. Вас хотят обмишурить, это и ежу ясно как Божий день, и нам нужно выяснить, кто это. Одно скажу, способ они выбрали довольно оригинальный. Запомните: это не ваши родственники, а мошенники, хитрые и хорошо подготовленные. Я уверена, что босс их выведет на чистую воду, только вы не мешайте и делайте что скажем. В квартиру никого не пускайте, никому не открывайте вообще. Ключей больше ни у кого нет?

— Откуда?

— Ну вот и замечательно. Если что, сразу звоните нам и ждите. Все поняли?

Поморгав глазами, дед тяжело вздохнул и проскрипел:

— Все сделаю, как скажете, только избавьте меня от этой нечисти…

— Избавим, дедуля, не волнуйтесь. Все, я пошла, а вы запирайтесь. Автоответчик не будет ничего отвечать, а только запишет их голоса. Не слушайте их и не соглашайтесь ни на какие уговоры. Если позвонят насчет пенсии, то вы услышите и сможете поговорить. До скорой встречи.

Вытащив из телефона кассету с записью и заменив ее другой, я ушла, оставив деда тупо разглядывать мою визитную карточку с номером телефона офиса. Двери у него были прочные, дубовые, а замок надежный.

…Босс, внимательно выслушав мой доклад и запись телефонных разговоров, изучив номера телефонов, скопированные мной с определителя, просмотрел телефонный справочник и недовольно сказал:

— Первый раз звонили, кажется, из квартиры, но одна цифра почему-то не высветилась. Потом уже звонили из автомата. Это нам ничего не дает, как и их голоса. Говоришь, квартира у деда большая?

— Не то слово, босс. Она просто огромная, да еще в самом центре Москвы. Если верить тому, что у него больше ничего нет, то они точно нацелились на его хоромы.

— Но какие хитрые бестии! — проворчал восхищенно он. — О таких методах даже я ничего не слышал. Сколько такая квартирка может стоить нынче?

Я прикинула примерную сумму и сказала:

— Если в ней сделать евроремонт, поставить импортную мебель и сантехнику, то четырехкомнатная в этом районе потянет на все двести тысяч, если не больше.

— Да, игра стоит свеч. Как, интересно, они узнали про него? И про холодильник, про фляжку, розетку. Надо бы выяснить у деда, может, он кому рассказывал.

— Не думаю. Он, похоже, отшельник, ни с кем не общается. Кстати, про фляжку легко могли от соседей узнать — они же ее подобрали…

Босс удивленно посмотрел на меня:

— Соображаешь, действительно могли. Но как же все остальное? Я допускаю, что его родственники жаловались на него соседям, мошенники расспросили их и узнали подробности его жизни. Но это ведь сколько работы нужно проделать, сколько информации собрать, даже в Саратов съездить — нет, это не реально. И потом, как они голоса подделали? Сколько, он говорил, пять лет уж прошло, как родные отмучились? Но пять лет назад еще не было такого бума вокруг жилплощади — приватизация только начиналась, и преступники еще не освоили систему отъема жилья незаконными способами. Значит, они вышли на старика уже в наше время и, следовательно, не могли слышать голосов умерших. Тогда как они смогли их подделать? Да еще так точно, что сам старик клянется, что это его родня. Странно все это… Остается версия, что дед уже не помнит ничего и мошенники ему просто внушили, что он слышит именно жену или брата. Теперь он уже и сам верит, и нас в заблуждение вводит. Но мы не поддадимся, верно? — Он хитро улыбнулся.