Страница 42 из 45
Но это был еще не конец концерта. Дальше передаю слово свидетелю, Стасу Намину, который поделился со мной впечатлениями много лет спустя: «Вам со сцены, наверное, было не видно, что в момент, когда Петя прыгнул со сцены спиной в зал, в пространстве, куда он полетел затылком вниз, не было никого и ничего, кроме бетонного пола. Но двое фэнов успели рвануться вперед и подставить руки под Петькину голову, что его и спасло. Такого самопожертвования на концертах я ни до, ни после не встречал!» – подытожил Намин. Что мог я ему ответить? Тогда, в 1987 году, кто из рок-музыкантов обращал внимание на подобное? Нам всем еще везло, и ангел всенародного похмелья был с нами.
Забытый секс
Петя ответил на все вопросы «…женщин, ласковых женщин…» (Гадопятикна). «Секса у нас нет», – ответила американцам в те же далекие 80-е на телемосту за весь СССР советская женщина и была права на 99 процентов, если брать отечественную рок-музыку той поры. У предтеч рок-музыкантов – бардов – еще было смягчающее обстоятельство: будучи по преимуществу поэтами, взявшими в руки гитары, они унаследовали от «великой и ужасной» русской литературы определенный пуризм. Что ни говорите, а наши поэты на основной работе стыдливы, но зато на воле – орлы! Наше московское, до «Звуков», «всё» – «Машина Времени» – в этом смысле особо показательное явление: ни рыба ни мясо, одни аллюзии. Мальчик Майк единственный спел что-то дельное на эту тему, но увы, «Страх в твоих глазах» не услышишь по радио. Удивительно, что крайняя сексуальная раскрепощенность лидера «Звуков Му» не породила ни одного последователя. Ведь у него что ни песня, то гимн любви. Недаром на мой вопрос о любимых песнях «Му» наша подружка Виккерс ответила: «Бутылка водки», и, заметив удивление в моих глазах, объяснила. «А где водка, там и бабы. А ты разве знаешь иначе? У него же все песни о любви!» Лишь однажды «Звуки» встретили полное взаимопонимание с женской аудиторией. Обретя по случаю репетиционную базу в стенах ДК Останкинского мясокомбината, мы сыграли «оброчный» концерт по случаю 8Марта. С угощением (разумеется, мясные закуски) и выпивкой все обстояло замечательно, но когда разгоряченные тетки, похожие на стадо отборных свиноматок, начали стаскивать нас со сцены, чтобы пообниматься, стало страшновато. Вот им наши песни были впору: «Женщины ситцевый пряник полит глазурью зрачков, спелое яблочко вянет, выбью я десять очков. Курочка Ряба – вот моя баба!» У Павла Лунгина, столь умело использующего экзистенциональные данные Петра Николаевича в фильмах «Остров» и «Иван Грозный», есть свои любимые песни.
Павел Лунгин: «Что мы любим в Пете Мамонове? „У каждой бабы есть свои люляки…“, и никто лучше этого… какая-то простота!.. Непонятно вообще, что это такое и почему это гениально? Я не знаю. Почему это гениально: „Я так люблю бумажные цветы, я так хочу, чтоб голая ходила ты“? – это какая-то особая, необъяснимая поэзия!»
Рок-группы по понятным причинам сами не афишируют свои секс-подвиги, а желтой прессы в эпоху «Му», к счастью, еще не было как факта. Забавно, что уже в XXI веке, твердо вступив на стезю праведной жизни, Мамонов таки угодил под каток газеты «Жизнь», которая со смаком сообщила выдумку, что у Мамонова «есть свой гарем». Помню, я со смехом успокаивал тогда его жену Ольгу, обратившуюся ко мне за советом – «эта шваль только и ждет, что вы начнете с ними судиться». Но в годы лихой рок-н-ролльной зрелости «Звукам» удалось однажды внести смятение в ряды Ордена иезуитов, когда в Риме нас поселили в гостинице при мужском монастыре. После концерта нам удалось внести хрупкую француженку, отъявленную «группиз», вместе с гитарными и клавишными кофрами, но наутро, покидая стены монастыря, мы расслабились и уже особо не маскировали нашу гостью. Надо было видеть лица провожавших нас монахов…
Наше первое в 1988 году турне по Италии завершилось самым странным обедом в моей жизни, и все благодаря отличной реакции Мамона. Прогуляв все отпущенные нам принимающей стороной лиры, мы в последний день в Риме остались без гроша в карманах, и Петр попросил меня замолвить за группу словечко – попросить деньги на обед. Сумма долларов 50 была мною получена, и я повел «Звуки» в маленький ресторанчик, где на эти деньги каждый мог утолить голод добротной порцией спагетти. Зная, кто сидит у меня за столом, я заказал еду, оплатив счет вперед, но находящийся в кульминации запоя Мамонов сумел в тройном прыжке настичь официанта, перед тем как тот был готов скрыться на кухне, и, схватив за плечо итальянца, начал в чем-то его пылко убеждать, и уже через пару минут официант, крайне злобно посматривая на русских, принес 4 бутылки вина и краюху хлеба. Как удачно спел БГ, «не стой на пути у высоких чувств, а если встал – отойди». Мы молча принялись за так называемую еду.
Однажды «Му» стали свидетелями, иначе не скажешь, чуда, когда дар внушения Мамонова распространился на такой с виду неодушевленный предмет, как штаны. Дело было в немецком городе Гётинген, где мы всей компанией отправились на местный вещевой рынок. Нам настоятельно советовали не торопиться в первый день с покупками, и Мамон, высмотрев себе замечательные джинсы, простоял возле них минут 15, так и не решившись на покупку. Когда мы, пробираясь через толпу, вышли с базара на открытое пространство, то с ужасом (мы ведь совки, не так ли?) увидели на спине Пети примагниченные им брюки. Мы с джинсами в руках понеслись искать тот самый джинсовый развал, хозяйка которого, заметив наше крайнее возбуждение, стала хохотать, а признав в Пете, показанного накануне по местному ТВ, звезду советского рока, с удовольствием подарила ему эти летающие штанишки.
Сухой закон приносил «Звукам» массу неприятностей – приходилось пить что Бог пошлет. В Свердловске группу напоили какой-то дрянью так, что на следующий день все ходили синие, а поправиться было нечем, да и нельзя – концерты шли один за другим. Стоя в гримерке, уже перед самым началом очередного концерта мы хватились Лёлика и решили, что он вышел к своим примочкам первым. Но, пробираясь через кулисы в темноте, мы споткнулись о нечто, имеющее форму длинного бревна, перегородившего нам путь. Ощупав препятствие, мы с горечью убедились, что это наш почти бездыханный гитарист, еще пять минут назад живой и здоровый! Ярости Мамонова не было предела. Обнюхав брата и убедившись, что причина его отключки сугубо бытовая, он выскочил к микрофону и заорал, что концерт не начнется, пока зал не выдаст мерзавца, споившего Лёлика. Уральская публика, принявшая это за удачное начало шоу, восторженно загудела, и нам ничего не оставалось, как отыграть концерт вчетвером, что было малоприятно. Настроение было вконец испорчено. Но неожиданно в самом конце, на «Сером голубе», с залом что-то стало происходить. Люди начали подниматься с мест и кому-то приветственно махать руками. Ничего не понимая, мы продолжали тянуть лямку, пока сцена не заполнилась разного рода звуковыми искажениями. И только тогда мы, в поиске причины помех обернувшись, увидели поистине эпохальное рок-н-ролльное зрелище: чуть поодаль, на линии барабанов, метался Лёлик с гитарой в одной руке и с кабелем в другой, втыкая свой джек наугад во все входы и выходы всех усилителей подряд. Продолжалось это несколько минут, зал ревел, и когда джек гитары Бортничука нашел наконец свое гнездо, Леша заиграл самое отвязное соло, которое я слышал в жизни. Концерт наконец обрел свое реальное наполнение, и мы даже удостоились биса, на который, впрочем, старший брат младшего, по-моему, не выпустил. Лёлик позже признался, что какой-то доброхот поднес ему уже за кулисы стакан чистого спирта, который и сразил его наповал.
С Фаготом я сдружился еще с весны 1980 года с Тбилисского рок-фестиваля, где «Аквариум» зажег по полной! С тех пор вплоть до его неожиданного явления в «Звуки Му» утекло немало воды. Саша пополнел и с виду посолиднел, но на деле остался тем же самым оболтусом, который однажды так сумел достать уравновешенного БГ, что тот чуть не задушил Фагота его же шарфом. История известная, и в «Му» Фагот пришелся ко двору.