Страница 14 из 162
«Как могли два таких поразительных культурных явления возникнуть одновременно и в ограниченном регионе, не будучи связанными друг с Другом? Это все равно что утверждать, будто учение Фрейда пользовалось огромной популярностью среди лондонских психиатров в 1920-е годы, но не оказало никакого влияния на медицину или литературу».[142]
Наряду с поэзией трубадуров основа организации и система Убеждений катарской веры тоже оказали влияние — случайное или намеренное — на повышение статуса женщин в местном обществе. Католицизм ничего не предпринимал для уменьшения огромного неравенства между полами, существовавшего в средневековой Европе, и строго запрещал женщинам принимать церковный сан. С другой стороны, катаризм считал души мужчин и женщин абсолютно равными. Катары не видели причин, по которым материальные оболочки, служившие местом заключения человеческих душ, — а именно их тела, которые волей случая могли быть мужскими или женскими, — должны были получать разное обхождение.
По этой причине членство в рядах perfecti не ограничивалось представителями одного пола, и «совершенными» становились как мужчины, так и женщины. В эти опасные времена женщины «совершенные» меньше путешествовали и выступали с проповедями, чем мужчины,[143] по вполне понятным причинам физической безопасности. Мы не находим женщин и среди сравнительно немногочисленных «епископов» и «дьяконов», находившихся на вершине простой и малозатратной иерархической структуры, управлявших делами катаров в Окситании. Вместе с тем нет сомнений, что женщины совершенные» пользовались огромным уважением и влиянием в своих общинах,[144] где они часто учреждали групповые дома для «вдов и дочерей местного мелкого дворянства и ремесленников».[145]
Принято считать, что среди «совершенных» в Окситании на всем протяжении существования катарской веры было больше мужчин, чем женщин (возможно, в отношении 6:4), но это происходило в результате индивидуального выбора, а не целенаправленной политики и компенсировалось большим количеством женщин среди credentes.[146]
В целом по контрасту с католической церковью статус женщин в религии катаров был высоким, а их роль — важной и общепризнанной. Такое освобождение женщин тоже должно было сыграть свою роль в великом пробуждении идей и человеческого потенциала, происходившем в Окситании в XII веке.
Хотя катаризм являлся организованной системой духовного знания и во всех отношениях представлял собой настоящую религию, он был еще и чем-то гораздо большим.
Из предыдущего раздела мы могли убедиться, что катары осуществляли общественную программу, на многие века опередившую современное понимание, что человеческий потенциал не может быть полностью осознан без «освобождения женщины». Мы также видели, что доктрина катаров о равной участи человеческих душ независимо от пола, расы или вероисповедания естественно сочеталась с либерализмом, открытым мышлением, космополитичностью и демократическими тенденциями в обществе Окситании.
Катаризм также представлял собой последовательную антиматериалистическую философию, предлагавшую всем ее сторонникам выбор между двумя четкими путями в этой жизни: «высшим» путем и «низшим» путем. Высший путь сопровождался уединением, молитвой и отречением от мира — волевым подавлением всех физических потребностей, привязанностей и желаний, этому пути следовали «совершенные». Низший путь подразумевал участие в мирских делах, ему следовали обычные «верующие» до тех пор, пока они не получали consolamentum на смертном одре. Они надеялись достигнуть заметного прогресса в своем нынешнем воплощении в рамках грандиозного проекта освобождения собственной души от уз вещественности, но понимали, что им придется снова и снова возвращаться на материальный план бытия, прежде чем эта цель наконец будет достигнута.
Мы не можем сказать, какими были бы долговременные политические и экономические последствия такого мировоззрения, если бы ему было позволено распространяться и одержать победу в борьбе с католической церковью по всей Европе. Прочая логика подсказывает, что такое развитие едва ли привело бы к формированию двух великих политических и экономических систем — капитализма и коммунизма, которые в итоге об рели власть над душами людей в XIX и XX веках. Обе системы были основаны на полностью материалистическом мировоззрении и расходились друг с другом лишь в вопросе о производстве и распределении мирских благ. Мы можем лишь предполагать, что совершенно иные побуждения катаров, страшившихся ловушек материального мира, привели бы к формированию совсем других учреждений, связанных с производством, собственностью на средства производства и эксплуатацией рабочей силы.
Есть свидетельства, что уже в XII веке катары начали преобразование феодального экономического слоя через программы образования для взрослых и ремесленного обучения для бедных и обездоленных. К примеру, в мастерских под руководством опытных perfecti подмастерья обучались кожевенному и бумажному делу, ткачеству и торговле тканями.[147] Одна из целей этих мастерских, несомненно, заключалась в подготовке миссионеров, которые могли бы самостоятельно ходить от одного города к другому и обращать людей в свою веру (как было отмечено раньше, в сохранившихся хрониках повествуется об особенно сильном влиянии катаров на ткачей и других работников текстильной отрасли). Долговременные последствия такой просветительской программы, которая привела к образованию целого класса профессиональных ремесленников, были бы в буквальном смысле революционными, если бы она могла продолжаться и дальше. Поэтому неудивительно, что французский философ Вольтер воспользовался воспоминаниями о гонениях на катаров для обличения злодеяний католической церкви и феодального угнетения народных масс.[148] Идеи Вольтера, посвященного в масоны в 1778 году, оказали влияние на ход событий, предшествовавших французской революции 1789 года.
Пацифизм был другой основополагающей ценностью в этической системе «совершенных»; решительный отказ от насилия был частью режима самоконтроля над низменными телесными потребностями и желаниями, необходимого для посвященных. Известны случаи, когда «совершенные» предпочитали быть сожженными на костре вместо того, чтобы продемонстрировать перед инквизиторами свою невиновность в ереси, убив даже курицу.[149] Однако удивительно, что для людей с таким явным презрением к собственной жизни и к смертным мукам было характерно «абсолютное уважение к самому факту жизни; они не допускали насильственного вмешательства человеческой воли (которое неизменно считалось злым и произвольным) в участь души, находящейся на пути к спасению».[150]
Та же самая логика объясняет, почему perfecti твердо противостояли введению смертной казни даже за тяжкие преступления. Они также утверждали, что обычных мелких преступников не следует наказывать; их нужно учить, чтобы они стали лучшими гражданами.[151] Такие авангардные доктрины, разумеется, отвергались католической церковью как возмутительные.[152]
Столь же удивительно, что катары решительно утверждали — в противоположность духу времени и учению католицизма, — что проповедники крестовых походов являются «убийцами».[153] Если бы катары продолжали завоевывать души людей с такой же скоростью, как в Окситании, вместо того чтобы пасть под ударами крестоносцев, к каким последствиям это могло бы привести? Не представляется ли весьма вероятным, что они могли бы преобразить международный ландшафт Средних веков опять-таки с непредсказуемыми, но, возможно, очень позитивными последствиями для хода мировой истории.
142
81. Guirdham, op. cit, p. 96.
143
82. Lambert, The Cathars, p. 149.
144
83. Oldenbourg, op. cit, p. 61.
145
84. O'Shea, op. cit, p. 41.
146
85. Oldenbourg, op. cit, p. 61.
147
86. Guirdham, op. cit, p. 16.
148
87. Barber, op. cit, p. 216.
149
88. Oldenbourg, op. cit, p. 51.
150
89. Ibid, p. 51.
151
90. Ibid, p. 69.
152
91. Ibid, p. 70.
153
92. Lambert, The Cathars, p. 160.