Самураи

Подобные эпизоды, которые часто рассказывают исследователи кэндзюцу, приводят на ум примеры экстраординарного поведения в стрессовых ситуациях, упоминающиеся в доктринах других боевых искусств. Например, в айкидо есть множество иллюстраций концепции полного слияния всей личности и всех ее сил (физических, функциональных, психологических и т. д.) при попытке решить какую-либо проблему. Такая полная концентрация и решимость способны, в своих экстремальных формах, напоминать фиксированную целеустремленность фанатика или даже, как эго называют некоторые мастера кэндзюцу, «безумного человека» (Suzuki, 185–186).

Харагэй обеспечивает мастеров кэндзюцу концепцией внутренней централизации в хара, и вместе с концепцией распространения жизненной или скоординированной энергии (ки) из этого Центра, должным образом адаптированного к их целям, данное искусство способно помочь им развить такие качества, как независимость ума, общую осведомленность, интенсивность восприятия и непрерывные, мощные действия, от которых зависит боевая эффективность. Великий учитель кэндзюцу, Ямаока Тэссю, советовал:

«Не фиксируйте свой ум на позиции, которую занимает ваш противник, и не приковывайте его к собственной позиции или положению своего меча. Вместо этого зафиксируйте его в сайка-тандэн (область живота, расположенная ниже пупка) и не думайте о том, как нанести удар противнику или о том, как он нанесет удар вам. Отбросьте в сторону все конкретные планы и бросайтесь в атаку, когда увидите, что ваги враг заносит меч у себя над головой» (Harrison, 130–131).

Такая же четкая приверженность теории и практике харагэй, как к внутреннему предварительному требованию кэндзюцу, присутствует и в работах Адати Масасиро, который считается основателем Симбу Рю. Этот учитель начинает свой труд «Сущность фехтования», изданный в 1790 году, признавая важность как «техники», так и «психической тренировки», уточняя, что последняя заключается в основном в том, чтобы быть «спокойным и невозмутимым», когда встречаешь врага в бою. Далее он уточняет, что фехтовальщик «должен чувствовать себя так, словно бы с ним не происходит ничего особенного. Продвигаясь вперед, он уверенно ступает по земле, и его глаза не прикованы к врагу, словно глаза безумца. Его поведение ничем не отличается от его повседневного поведения. В его выражении лица нет никаких изменений (Suzuki, 185–186). Как можно выработать в себе такую позицию? Харагэй предлагает ответ. Согласно Адати Масасиро, «чтобы иметь возможность действовать в такой манере, когда фехтовальщик встречает своего противника и когда его жизнь в каждое мгновение висит на волоске, фехтовальщик должен понимать концепцию «неподвижного ума». В терминах физиологии (как мы говорим сегодня), он должен быть хорошо обучен держать свой кокора в нижней части живота» (Suzuki, 185–186).

Однако многие мастера кэндзюцу достаточно ясно осознавали, что полная концентрация на хара (очевидно, весьма распространенное явление) может привести к появлению сражающегося робота, но вовсе не обязательно хорошего и тем более отличного фехтовальщика. Такуан, этот великий «объединитель» кэндзюцу, судя по всему, не видел никакого различия между чрезмерной концентрацией на внешних деталях (против чего предостерегали многие мастера кэндзюцу) и чрезмерной концентрацией на хара (которой те же самые учителя часто отдавали предпочтение). Возвращаясь к своим работам, посвященным древним источникам харагэй, связанных с буддизмом в японской версии Дзена, он расширил узкую интерпретацию японских ученых, повторив старую и сгину о том, что «Дзен чуждо разделение или локализация», и, следовательно, будет ошибкой интерпретировать харагэй в такой специализированной манере, говоря, будто разум следует «держать в заточении в области нижней части живота», поскольку такое «заточение» не позволит разуму «оперировать в других местах» (Suzuki, 105–108).

Для Такуана — и немногих других мастеров, которые, очевидно, были более далеки от ограниченной и специализированной области применения кэндзюцу исключительно в качестве боевого метода — искусство харагэй, разумеется, имело большую важность на начальных стадиях тренировки, поскольку оно помогало ученику преодолеть в себе общечеловеческую тенденцию становиться легкой жертвой эмоций, предположений, впечатлений и т. д. Но после того как «убегающий разум» был стабилизирован и объединен, Такуан говорит, что «нужно не пытаться сосредоточить разум в каком-то месте, а позволить ему заполнить все тело, позволить ему пропитать все ваше существо». Разум (в соответствии с его природой) должен быть свободен, чтобы выполнять свои функции. «Нескованный и свободный», он готов «встретить противника, пытающегося нанести вам удар. Когда вам нужны руки, они охотно подчиняются вашему приказу. Также и ноги». В общем, разум «должен быть предоставлен самому себе и обладать абсолютной свободой передвижения, определяемой его собственной природой» (Suzuki, 105–108).

На самом деле, достижение такого состояния психической свободы являлось «венцом духовной тренировки», выходящей за пределы узких границ специализации, которая, в случае буси, была профессиональной и строго военной по своей природе. Очевидно, Такуан представлял себе личность более разностороннюю, чем личность простого воина, — личность, чувствующую себя свободно не только в военной сфере существования, но и «где угодно». По всей видимости, идеи Такуана нашли поддержку у другого великого учителя школы Дзен шестнадцатого века, Докё Этана (1641–1721), известного среди буси как «старый джентльмен» (сёдзу ронин). Этот учитель мог легко остановить атаку мечом при помощи веера, независимо от техники, используемой фехтовальщиком, — очевидно, вследствие того факта, что «правильное знание законов существования является универсальным и его можно применять в любом человеческом искусстве, включая кэндзюцу. Но на этом уровне харагэй покидает военную сферу будзюцу и входит в области духовной «централизации», которые, в силу своей сложности, не могут быть должным образом раскрыты в настоящем исследовании боевых искусств. Эта универсальная концепция харагэй была вкратце представлена во вступительной части главы 3, и более детальное описание ее этических аспектов можно будет найти в книге, посвященной данной теме, которую готовят авторы настоящего исследования.

Что касается конкретных приемов или тренировочных методов, разработанных и принятых в различных школах кэндзюцу для развития этого типа внутренней централизации, позволяющего получить значительный контроль над собственным я, то в доктрине этого боевого искусства мы находим множество как прямых, так и достаточно Туманных упоминаний интроспективных техник, применявшихся в монастырях и других центрах духовного развития, где усердно преследовались цели буддизма и даосизма. Технические приемы секты Дзен избрали для себя буси, которые, как уже говорилось ранее, сделали ее «религией» своей профессии. Техника медитации и концентрации в неподвижной сидячей позе, известная как дзадзэн, должно быть, была (и остается сейчас) среди них доминирующей; то же самое можно сказать и о различных методах брюшного дыхания — один из них описал Такуан в своей работе «Кицу ёсу», где он также подчеркивает близкую связь между дзен-буддизмом и кэндзюцу:

«Мунэн мусин» (буквально «отсутствие мысли и отсутствие разума») — это имя Будды. Когда вы широко открываете рот, чтобы выдохнуть воздух, вы получаете на, а когда вы закрываете рот, чтобы сделать вдох, вы получаете му. Когда вы открываете рот, вы получаете а, а когда вы закрываете его, вы получаете ми. Когда вы снова открываете рот, вы получаете да, а когда снова закрываете его, вы получаете буцу. Это троекратное повторение выдоха и вдоха эквивалентно произнесению буддийской мантры тому амида буцу», которую символизируют буквы а и ум. Звук а произносится за счет открытия рта, а звук ум — его закрытием. Таким образом, можно сказать, что в состоянии полного отсутствия разума (мунэн мусин) вы всегда повторяете имя Будды, даже если не поизносите его вслух». Отсюда видно, что тайны буддизма заключены в этих а, ум и т. д., или искусстве регулирования дыхания» (Harrison, 132).