Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 71 из 84



Поразительно, насколько это видение границы между мертвым и живым в кодексах миштеков было близко взглядам современного биолога Кинастовского, который писал:

«Трудно установить какую-то непроницаемую границу между материей живой и средой, поскольку живая материя функционирует как открытая система, постоянно находящаяся в материально-энергетическом обмене с окружающим миром».

Добывая ему материю, Миктлантекутли и его подданные, скелеты, копошились в Омейокане среди «тех, кто без тела» — «шнуров» и «полосчатых лент»: ведь это из них возникает каждый организм на Земле, они растят его тела. Можно сказать, в каждом человеке в виде его собственного скелета сидит один из «соавторов» жизни — Миктлантекутли.

Творческую роль этого бога прекрасно выражают два изображения. Один — из кодекса Виндобоненси. Это — череп с раскрытыми челюстями, из которых истекает струя живой воды. Это так выразительно дает понять то, что источником живой субстанции является мертвая материя: химические элементы, газы и жидкости, камни, песок, которые лишены свойств, присущих органической жизни. Тут глубокая, философская мысль о непрерывности и единстве природных явлений. Сущностью мертвого и живого в мире является одно и то же, только на разных уровнях организованности. И только уровень имеет значение при решении вопроса о принадлежности к той или другой сфере.

Второе изображение — ацтекский барельеф, на котором череп испускал из себя знак атль-тлачинолли (живая вода— сгорание), что относится к нашей теме, поясняя, каким образом неживая материя преобразуется в жизнь.

Тут и лента со знаками хромосом, и ожерелье драгоценных камней, и сам камень, нагреваемый пламенем — преобразованным в огонь материи.

Наряду со столь неожиданной ролью в жизни Миктлантекутли выполнял еще одну, как будто более свойственную ему роль — Господина Смерти, отнимающего у всего живого жизнь. С одной стороны, он позволял Живой Воде течь, а с другой — приводил к тому, что отдельные ее струи, всплески непрестанно гибли, умирали, распадались и возвращали свое Миктлану. Этими мгновенными всплесками потока бытия были организмы. Достигнув высокого уровня органического развития, они естественно распадались. Господин Мертвых не уничтожал их материю, он не обладал такой возможностью, силой — он только разрушал преходящие органические системы — тела растений, Животных, людей — то, что было миром объектов, созданных другими богами: лица-маски, руки, лапы, крылья, листья, волосы, корни… Он распылял эти временные структуры, забирал однажды подаренную жизни материю, чтобы вскоре опять «запустить ее в производство» — в жизнь.

Эта двойственность бога — два направления его действия — выражала представление древних мексиканцев о процессе жизни. Биоморфология Древней Мексики, как и современная наука, исходила из идеи неустанного течения, обмена материей и энергией между различными уровнями развития материи. Пожалуй, наиболее ясным и ярким графическим выражением этой идеи является давно известное изображение из кодекса Борджиа, где Миктлантекутли и Кецалькоатль стоят, отвернувшись друг от друга, но соприкасаясь спинами (см. фото 9).

К сожалению, широкая известность этого удивительного изображения не привела, как я убедился, к полному его пониманию, что, конечно, удивительно. Но как было его понять, не отбрасывая мистического плана и не ища объяснений в природе?..

Даже обыкновенно весьма проницательная в своих комментариях Лоретта Сежурне не видит здесь всей глубины символики, когда пишет:

«Кодекс Борджиа показывает его [Кецалькоатля] в роли чудотворца, изобразив в паре со скелетом, который он наполняет жизнью. Результатом волшебной операции является сердце, которое выглядывает из-за обнаженных ребер».



Да, биохимия — волшебство. Но не об этом здесь речь, что очевидно при толковании рисунков с этими богами на других страницах кодекса. Ближе к истине был предшественник Сежурне, блестящий эрудит Зелер, но и он остался во властистереотипа: «Они представляют два аспекта существования, жизнь и смерть». Тут он мало что объяснил, но далее развил свою мысль: «Я думаю, что в таком представлении жизни и смерти следует усматривать прежде всего божественную потенцию, овеществлением которой была жизнь, либо смерть, умирание и воскрешение».

Я и не сомневался, что создатели кодекса вложили в этот рисунок не столь избитый, вульгаризованный смысл. Были все основания считать, что речь здесь идет не столько о рождении и смерти, сколько о попытке выразить мысль о том, что мир неживой и живой образуют единое целое, что эти миры являются двумя составляющими одной и той же исходной субстанции, двумя принимаемыми ею формами.

Здесь следует заметить: если я хотел, чтобы мое толкование не только соответствовало рисунку, но и чтобы под ним мог подписаться любой биолог, требовалось выяснить некий особый аспект жизни. Жизнь не переходит в смерть, и смерть не переходит в жизнь. Омейокан не впадает в Миктлан, как и Миктлан не впадает в Омейокан. Протекает по этим двум сферам и связывает их одна и та же созидающая их материя.

По сути, само возникновение жизни на Земле было событием, которое произошло только один раз, около четырех миллиардов лет назад, и с тех пор больше не повторялось! Единожды возникшие репликаторы, именуемые генами, дошли до наших дней. Они совершенствуются, приспосабливаются, но по-прежнему остаются потомками тех, которые возникли единожды в незапамятные времена. Они по-прежнему созидают и обновляют древнейшую живую субстанцию, обеспечивают возрастание ее массы, черпая для этого материю и энергию из неоживленного мира, возвращая ему продукты своего распада и отбирая их для нового использования. Одним словом, биомасса есть нечто постоянное и — независимо от условий обмена — обособленное. Она — живая капля на мертвой коре Земли. Для древних мексиканцев она была Омейоканом, опирающимся на ложе Миктлана, или Кецалькоатлем, упирающимся спиной в спину Миктлантекутли.

Граница между живым и неживым, обозначенная в природе пленкою — а формы внеклеточной субстанции нам неизвестны, — преодолима для материи и энергии. Проникая внутрь клеток, они включаются в процесс развития жизни и обретают свойства, присущие жизни. Будучи удалены за пределы клетки, они теряют эти свойства, снова становятся мертвыми. Внутри неживой материи — хотя один раз это все же случилось — жизнь на Земле не возникает. Поэтому Кецалькоатль не мог оживить скелет иначе, как только приняв его в себя. — И единственно возможная форма «воскрешения» есть частичное возвращение отмершей и уже неорганической материи в живые организмы.

Понимая это, создатель рисунка в двух мистических фигурах показал Жизнь и Смерть, снабдив их тем единственным, что их объединяет, — генами: только они до сих пор позволяли неживой материи в определенном химическом состоянии переходить в живое.

И у Кецалькоатля и у Миктлантекутли бедра украшены удваивающимися лентами, которые помечены узкой и широкой полосками, и то же — на жезлах, которые держат боги.

Боги срослись спинами, как сиамские близнецы, поскольку один другому органически необходимы. Мертвый может частично жить только в теле живого. Живой не может жить, если не питается частично веществом мертвого. Оба произошли от одной материи — вещества, перетекающего в обе стороны: по сторону смерти оно рассеянно, по сторону жизни — соединено в недолговечное существо, хрупкую структуру, которая быстро рассыпается и снова опадает в Миктлан…

Я считал, что все, что мне до сих пор удалось прочесть в древних рисованных книгах, должно здорово помочь пониманию пока неясной символики других памятников Мексики. Поэтому я не мог воспротивиться искушению приступить к толкованию одной из известнейших ацтекских каменных скульптур того времени (см. фото 10): Матери Богов и Людей, — Госпожи Звезд и Луны — богини