Страница 8 из 11
Сейчас, слушая старые твистовые пластинки, я думаю, что эти песенки были намного живее и забавнее, чем большая часть советского «подпольного» рока 60 — 70-х годов. Но я могу понять, почему рок-публика тогда отвергала эту продукцию. Здесь дело не только в глупых текстах и кукольных исполнителях: главное, чего не хватало, — это настоящий «электрический» звук. Все эти записи были сделаны в традиционной фокстротной аранжировке, с медными секциями, аккордеоном и без намека на электрогитары, а зачастую даже и без ударных.
Тем временем, несмотря на обструкцию со стороны прессы*,
* Первая благожелательная — после длинной серии саркастических фельетонов — статья о «Битлз» (автор — джазовый критик Леонид Переверэев) была напечатана в журнале «Музыкальная жизнь» в 1968 году» Коля Васин: «Я бегал с этой статьей в руках по всему городу и кричал: „Мы победили!..» Конечно, об окончательной победе говорить было рано.
ливерпульские «жучки-ударники» настойчиво стучались в дверь, а местная «электрическая» самодеятельность, даже находясь в вакууме, набирала очки и развращала публику на танцплощадках. Шаг к официальной адаптации рока был неизбежен, и в конце 1966 года на профессиональную сцену были выпущены первые официальные бит-группы: «Поющие гитары» в Ленинграде и «Веселые ребята» в Москве. Перед любительскими компаниями у них был ряд веских преимуществ: аппаратура и инструменты закупались для них в братских странах посредством Минкульта, гастроли проходили интенсивно и приносили доходы значительно выше среднестатистических (выше даже, чем у шахтеров), особых проблем с радио и фирмой «Мелодия» не возникало. Однако приходилось идти и на определенные жертвы: любимый английский язык был не в почете у худсоветов, равно как и особо длинные волосы, а также «форсированная» манера пения. Более того, и сами слова «рок» и «бит» не приветствовались, так что эти коллективы, как и десятки других, хлынувших вскоре в филармонии, получили официальное наименование «вокально-инструментальные ансамбли» (ВИА). Это была дисциплинированная или, точнее, кастрированная версия «бигбита». В ВИА обычно насчитывалось порядка десяти человек (ритм-секция,пара гитар, орган, пара медных и несколько солистов, иногда с тамбуринами), и репертуар состоял из бодрых инструментальных пьес, вялых русскоязычных версий английских хитов и массы обычных рутинных поп-песенок в умеренно электронной «обработке».
Ужасно скучно, но это был этап в культурной революции — особенно сенсационный для провинции, где люди всерьез думали, что электрогитары включают в сеть, как радио, и тогда они звучат громче.
...Скандальная слава лохматых «жучков» подсказала идею для: карикатуры американскому художнику Герблоку. Поскольку популярность одного из главных претендентов на пост президента США от республиканской партии Барри Голдуотера неуклонно падает, художник предлагает ему переделать прическу под «жучка» и взять в руки, гитару.
Впрочем, идея не слишком неожиданная. У «жучков»—музыкантов и «жучка»-претендента много общего. И те и Голдуотер обращаются к самым низменным сторонам человеческой натуры» умеют только вопить и полагаются главным образом на рекламу.
Специалисты предсказывают, что «жучки» не сумеют долго продержаться на гребне успеха: не тот калибр. И уж подавно то же самое можно сказать о сенаторе из Аризоны; слишком бредовые речи ведет правый крайний американских «бешеных»..» («Крокодил», 1964).
Глава 3: Ростки сознания
Кочумай, мать, ништяк,
Это психоделик...
А. Градский. Птицеферма
Весной 1968 года мы вернулись из Праги домой. Здесь все было уже в порядке. Первое, на что я обратил внимание в Москве, было обилие модных клешеных брюк; первое, что я услышал еще на вокзале, была русская версия «Вдруг ты полюбила меня» из репертуара «Тремелоуз»*.
* Кажется, исполняли «Поющие гитары», и называлось это «Песенка велосипедистов».
Жизнь продолжалась. Товарищ по новому классу сводил меня в Студию электронной музыки, где Эдуард Артемьев и другие композиторы экспериментировали с первым советским синтезатором «АНС» (созданным А. Мурзиным), работавшим по оптическому принципу: на большом «закопченном» стекле можно было нацарапать какую-нибудь загогулину, и этот «рисунок» издавал неслыханные звуки. Следующим летом, когда американцы летали на Луну, я попал на первый рок-концерт. Играли «Тролли» и «Оловянные солдатики» (последние, по слухам, существуют тихо до сих пор). Дело было в бит-клубе у метро «Добрынинская». Бит-клубы возникали в Москве чуть ли не каждый месяц, но тут же закрывались трусливым начальством. В конце 60-х людям в строгих костюмах было от чего прийти в ужас: города захлестнула форменная эпидемия рока. Такого не было ни до, ни после... Сотни дворовых групп, тысячи гитар, сотни тысяч неистовых поклонников и поклонниц. Натуральный бум, сродни стихийному бедствию.
Вот список ансамблей Москвы и области, аккуратно составленный по случаю рождения очередного бит-клуба: двести шестьдесят три названия, в их числе такие замечательные, как «Волосатые стекла», «Красные дьяволята», «Поющие вольюмы», «Замшевая мягко- углость», «Русско-турецкая война», «Наваждение», «Изгнанники из ада», «Молодые команчи», «Фиолетовая катастрофа», «Полуночные бражники», «Муравьиный узел», «Экономист», «Злые собаки», «Тысячи звучащих ветров», «Ослиные хвосты», «Судороги», «Символ веры», «Подвиги Геракла», «Стеклянные кактусы», «Плешь», «Космонавты»... Одна из групп называлась «Забытые страницы», и именно это случилось с данным обширным списком и с девяноста пятью процентами перечисленных в нем групп. Рок-лихорадка трясла Москву всего несколько лет, но на этом импульсе советский рок катился еще десятилетие. Итак, веселые денечки (странно, что не было группы с таким названием, но зато были «Ветры перемен» и «Лучшие годы») в деталях.
Страх прошел, десятилетия жизни в униформах казались кошмарным сном. Позитивный энтузиазм времен «оттепели», подъема, целины и Братской ГЭС постепенно сошел на нет. Вторжение в Чехословакию окончательно убедило думающую часть молодежи в том, что со стороны официальных властей ничего, кроме тупости, лжи и подавления, ждать не приходится. Соответственно, встал вопрос о собственной системе ценностей, альтернативном образе жизни. Однако одной лишь музыки и обмена фотографиями было явно недостаточно, требовалось нечто вроде идеологии, некая новая мощная платформа. Градский: «Это был хиппизм».
Да, хипповое поветрие в мгновение ока радикально перелицевало облик наших молодых людей. Мне кажется, это было самое массовое и заметное «альтернативное» движение из всех, что я у нас когда-либо наблюдал. То есть даже все многочисленные и шумные сегодняшние группировки выглядят довольно хило по сравнению с «совхиппи» начала 70-х. Не думаю, что философская, «теоретическая» сторона хиппизма имела здесь большое значение — я почти не встречал людей, которым что-либо говорили имена Тимоти Лири, Джона Синклера или даже Джерри Гарсия, не говоря Уже о Герберте Маркузе или Теодоре Адорно. Но контркультурный стиль жизни был с энтузиазмом подхвачен миллионами. Антураж хиппи был нов, Но понятен и доступен; он позволял ярко выделиться и противопоставить себя «нормальному» обществу, а также эффективно идентифицировать себя с некой «передовой» общиной. Коля Васин выразил эту сложную формулировку просто: «Когда я увидел обложку „Эбби-роуд"*,
*Диск «Битлз» (1969), на обложке которого сфотографирована вся четверка, переходящая гуськом дорогу около студии звукозаписи. Пол Маккартни одет в приличный костюм, но идет босиком.
на следующий день я снял ботинки и пошел по Ленинграду босиком. Это был мой вызов, моя попытка самоутверждения». Бесспорно, что общественный климат тех лет стал хорошим катализатором хиппового бума. Это было начало «застоя», годов лицемерия и бездарности, когда «выпадение» из официальной системы многим представлялось наиболее достойным — пусть и не самым конструктивным — выходом.