Гении и прохиндеи

Толстой, Бунин, Вересаев видятся психу то ли вдохновителями, то ли прямыми соучастниками Ягоды, Ежова, Берии, поскольку лет за 30-40 до низ имели неосторожность напечататься в газете, которая потом стала большевистской. А свихнулся он на монархизме, и потому истинными светочами русской литературы считает лишь особы великокняжеские: известного Константина Романов, да неизвестного Олега Романова, погибшего молодым, но успевшего сочинить несколько стихотворений в духе "Окон ТАСС" времен войны. Например:

Братцы!Грудью послужите!

Гряньте бодро на врага!

И вселенной докажите,

Сколько Русь нам дорога.

Нет, наши "Окна" были всё же посильней. Правда, мой покойный друг Коля Глазков уверял:

Мне говорят, что "Окна ТАСС"

Моих стихов полезнее.

Полезен также унитаз,

Но это не поэзия.

Тем не менее, псих заявляет: "Князь Олег более народен, чем его сверстник Есенин". А недавно надеждой русской литературы объявил по телевидению Олега Романова еще и всем известный Радзинский, который , по меткому замечания Н.Сванидзе, в дополнительной рекомендации не нуждается?

В советской литературе капитан-монархист, естественно, поизнаёт и любит только Булгакова, только "Дни Турбиных". Но, мамочка родная, какими вороми новостей и открытий, окружена эта африканская любовь! Пишет, что, что на премьере "Дней Турбиных", которая-де состоялась во МХАТе "в начале тридцатых годов", как только артисты на сцене по ходу пьесы затянули Боже, царя храни...", так весь зал вскочил и тоже благоговейно затянул. И вместе со всеми, говорит, затянул председатель Совнаркома II. И. Рыков, А когда очухался от приступа монархизма, то побежал за кулисы и устроил артистам разнос: как, мол, посмели меня, предсовнаркома!..

Ах, как всё это живописно! Но, во-первых, причем же здесь артисты?0ни лишь играли текст Булгакова, и разнос надо бы делать ему, художественному совету театра, дирекции. Неужто Рыков этого не понимал? Во-вторых, в "вначале тридцатых годов" Рыков уже не был предсовнаркома, его сменил сороколетний В.М.Молотов, В-третьих, премьера "Дней" состоялась во МХАТе вовсе не "в начале тридцатых" "Спроси любого пожарника или омоновца, 5 октября 1926 года. Тогда действительно предсовнаркома был Рыков, но всё-таки он не вскакивал и не пел царский гимн, ибо никто, кроме артистов на сцене, его не пел .Все другие рассуждения капитана о литературе на таком же примерно умственном уровне катитана Лебядкина.

И наконец, последнее. У Александра Проханова юбилей. На его месте я непременно учёл бы опыт некоторых нынешних посткоммунистических торжеств этого рода. Не давно я был на одном из них...

Как это делалось раньше? Ну, во главе стола или в президиуме рядом с юбиляром сажали директора или другого большого начальника, секретаря парткома, а то и райкома - по пропоганде, дальше - знатного стахановца, ветерана войны или труда...А что я увидел теперь? Всё то же только наоборот: секретарь, но не партийный, а писательский, не директор, а губернатор/недавний секретарь обкома/.наконец, не ветеран войны, не стахановец, а старенький батюшка. Он-то, батюшка, был особенно уместен, ибо сподобился еще и стихи сочинять. В таком роде:

Что перетянет на весах,

Весы под тяжестью не гнутся.

Бывает просто что-то так,

А очень сильно подаются.

Как угадать, кладя на них,

Должно быть, надо кладом веры,

Чтоб вверх и вниз от рук живых

Бежали, как от полной меры.

Еще пронзительнее вот это:

Странно как-то всё соединить:

Колокольный звон и грохот этот...

И в раздумья по двору ходить

В поисках разумного ответа.

А решенье может быть одно:

В жизни всё соединить возможно,

Вслушайся, ведь не всё равно

Этот колокол с щемящей дрожью. Да, мудро сказано: "В жизни всё соединить возможно" И соединили, например, этого батюшку-стихотворца с Союзом писателей: за такие вот стихи приняли его в члены,. сейчас соединили с юбилеем.

А что дарили раньше на юбилеях? Разное. Допустим, однотомник Проскурина или "Книгу о вкусной и здоровой пище", портрет Брежнева или шестеренку, увитую олеандром и т.п.Что подарили теперь? Икону. А кто подарил? Доктор социалистических наук, профессор, член КПСС с 1956 года, бывший редактор "Комсомольской правды", кавалер ордена Красного Знамени, дважды лауреат премии имени Ленинского комсомола, автор замечательного исторического исследования "Боевой опыт комсомольской печати.

1917-1925"/в частности, её опыт по борьбе с религией/. Прекрасно! Под "колокольный звон и грохот этот", под бульканье и стук ножей мы воочию насладились вдохновляющей картиной преображения комсомольского Савла в перестроечного Павла...

А как раньше начинались такие торжества? Очень не редко - с пения гимна, или "Интернационала", или/уже после двух-трех рюмок/ пели "Вот мчится тройка удалая". А как обстояло дело теперь? Поднялся в президиуме батюшка, член секции поэзии и возгласил: "Братие! Всякое доброе дело надо начинать с молитвы. Так воздадим же хвалу Господу нашему и возрадуемся хлебу насущному, что он нам сегодня послал!" Все вскочили и кое-кто же затянул вслед за батюшкой. Оно и понятно: сегодня послано нам было отменно, столы ломились от яств и питий. Рядом со мной подпевала, например, мой старый друг Наташа Дурова, .знаменитая наша зверолюбка. От умиления и восторга я хотел было её расцеловать, но вспомнил, что дня три назад на телевидении, кстати, тоже на чьем-то юбилее, она целовалась со своими удавом. Брр!..Даже под звуки молитвы не могу переступить через это.Пусть целуется теперь с юбиляром или батюшкой, у них должно хватить на это святости...

Так вот, на месте дорогого Александра Проханова я на свой юбилей для полного ажура или, как говорили у нас на Благуше, для понта тоже непременно пригласил бы парочку губернаторов /родного тифлисского - уж обязательно!/.кого-нибудь из бывших боссов комсомольской или партийной печати, одного-двух лауреатов КГБ, одну циркачку с проволкой, но без удава, и уж, конечно, священнослужителя, желательно - из секции критики. Уж то-то они устроили бы торжество!..

И тут не могу не вспомнить одну поучительную историю. Мне как-то довелось высказать несогласие с некоторыми суждениями о прошлом нашей Родины одного высокого церковного иерарха. Ито сказать, если я считал эти суждения поспешными, не точными или неосновательными, то почему же мне в пору такого безграничного плюрализма не высказаться, почему я должен следовать за бывшими редакторами комсомольских газет и комсомольскими лаурматами? Тем более, то по возрасту я старше этого иерарха, повидал в жизни едва ли уж меньше, а когда он в юности, находясь в оккупированной Мариуполе, бил поклоны, мы с моими товарищами били немецких оккупантов...

И статья появилась. Боже милосердный, что тут началось! Никто ничего не опровергал, а только гвоздили меня. Ну совершенно так же, как если бы лет десять тому назад я выступил с критикой члена Политбюро. Особенно усердствовали, естественно, не московиты, а приезжие, - кто из Одесской области, кто из Николаевской.

Одессит свирепствовал лютей остальных. Его больше всего возмутило то, что в моей статье тот иерарх был назван святым отцом. "Живого человека называть святым! - шумел одессит. - Какое изощренное издевательство! Кто же не знает, что только после смерти человека можно назвать святым, и совершается это по высокому решению церкви. Такое глумление на живыми служителями церкви позволял себе только Ярославский-Губельман в журнала "Воинственный безбожник", Бушин взял это оттуда!.."

Я был потрясен. Но не тем, конечно, что уподобили меня Губельману, журнал которого я никогда и не видел. Меня поразил возникший вдруг образ этого одессита. Ведь он окончил Московский университет, сейчас ему было уже под шестьдесят, автор многих книг, член Союза писателей. В числе его книг одна о Святом князе Дмитрии Донском, значит, вплотную и практически соприкасался с вопросами религии и церкви. Как же он может путать "причисление к лику святых", канонизацию, и что действительно является прерогативой церкви, и многовековый житейский обиход, позволяющий едва ли не всех служителей церкви называть святыми отцами.