Страница 102 из 107
На перекрестке, тянул свое Джо, всегда было такое хорошее место дело шло с самого утра, в полдень большой наплыв, а уж к вечеру яблоку негде было упасть. Но вот недель шесть назад торговля начала засыхать на корню и теперь, по сути, прекратилась совсем.
— И так по всему городу, — жаловался он, — в одних местах чуть получше, в других похуже. А здесь у меня едва ли не хуже всех. Прямо не знаю, что на людей нашло...
Мы ответили, что тоже не знаем. Я выудил их кармана какие-то деньги, оставил их на столе, и мы удрали. На улице я предложил Джо-Энн поужинать со мной, но она отказалась на том основании, что уже договорилась играть в бридж в клубе. Я завез ее домой и поехал к себе.
В редакции надо мной частенько подтрунивали: чего это ради я решил поселиться так далеко от города, — но мне загородная жизнь нравилась. Домик мой обошелся мне дешево и уж во всяком случае был лучше, чем парочка тесных комнатенок в третьеразрядном отеле — а оставайся я в городе, ни на что лучшее я бы рассчитывать не мог.
Соорудив себе на ужин бифштекс с жареной картошкой, я спустился к причалу и выгреб на озеро, правда, недалеко. И просто посидел в лодке, глядя, как по всему берегу перемигиваются освещенные окна, и впитывая звуки, каких днем не услышишь: проплыла ондатра, тихо перекрякиваются утки, а то вдруг шлепнула хвостом выпрыгнувшая из воды рыба.
Было холодновато, и какое-то время спустя я подгреб обратно к причалу, размышляя о том, сколько еще всякой всячины надо успеть до прихода зимы. Лодку надо проконопатить, просмолить и покрасить, да и самому домику слой свежей краски не повредит, если только у меня дойдут до этого руки. Зимние вторые рамы — две из них нуждаются в новых стеклах, а по совести надо бы еще и прошпаклевать их все до одной. Труба на крыше никуда не денешься, надо заменить кирпичи, которые в этом году выбило ураганом. И еще не забыть поставить утепляющие прокладки на входную дверь.
Я немного посидел почитал, затем отправился на боковую. Перед сном мне мимолетно вспомнились две старушки — одна счастливая в своих фантазиях, другая упокоенная в могиле.
На следующее утро я первым делом свалил с плеч колонку о фондах призрения. Затем взял из библиотеки энциклопедию и усвоил кое-что про магнетизм. Ведь прежде чем увидеться с этим умником из университета, следует получить хоть какое-то представление о предмете разговора.
Однако я мог бы и не тревожиться — доктор Томас оказался вполне свойским парнем. Мы славно посидели и потолковали. Он рассказал мне про магнетизм, а когда выяснилось, что я живу на озере, мы поговорили о рыбалке и к тому же нашли общих знакомых, так что все прошло очень хорошо.
Кроме одного — статьей здесь и не пахло. Все, что я из него выжал, это неопределенное:
— Может, что-нибудь и получится, но не раньше чем через год. Как только это произойдет, я дам вам знать.
Такие посулы я тоже слыхивал, так что попытался связать его обещанием. И он сказал:
— Обещаю, вы узнаете о результатах первым, раньше всех остальных.
Пришлось тем и ограничиться. Нельзя же требовать от человека, чтоб он подписал по такому поводу формальный контракт.
Я уже искал случай откланяться, однако почуял, что он еще не все сказал. И задержался еще немного — не каждый день находишь кого-то, кто искренне хочет с тобой поговорить.
— Да, я определенно думаю, что статья будет, — он говорил и выглядел озабоченным, словно боялся, что ни черта не будет. — Я же вгрызался в эту проблему годами. Магнетизм — одно из явлений, о которых мы до сих пор мало что знаем. Когда-то мы ничего не знали об электричестве, да и сегодня не разобрались до конца во всем, что с ним связано. Но кое-что мы все-таки выяснили, а раз выяснили, то запрягли электричество в работу. Что-то подобное может произойти и с магнетизмом — если только мы установим основные закономерности...
Тут он запнулся и посмотрел мне прямо в глаза.
— Вы в детстве верили в домовых? — вопросик застал меня врасплох, и от него это, надо полагать, не укрылось. — Ну в таких маленьких вездесущих помощников? Если ты им понравишься, они с радостью сделают за тебя все, что угодно, а от тебя требуется только одно — выставлять им на ночь плошку с молоком...
Я ответил, что читал такие байки и, наверное, в свое время принимал их за чистую монету, хотя в данный момент поклясться в том не могу.
— Будь я в силах поверить в такое, — заявил он, — я бы решил, что здесь в лаборатории завелись домовые. Кто-то или что-то переворошил или переворошило мои заметки. Я оставил их на столе, водрузив на них пресс-папье, а на следующее утро они оказались разбросаны и частично сброшены на пол.
— Возможно, уборщица? — предположил я.
Он усмехнулся:
— Я здесь сам себе уборщица.
Мне показалось, что он высказался, и я, в общем, недоумевал, к чему вся эта болтовня про заметки и домовых. Я потянулся за шляпой — и тут он решился поставить точки над »i».
— Вся соль в том, что два листочка остались под пресс-папье. Один из них оказался тщательно сложен пополам. Я уже вознамерился бросить их в общую кучу, чтоб рассортировать заметки когда-нибудь потом, но в последний момент все-таки прочел то, что было записано на этих двух листках. — Он глубоко вздохнул. Понимаете, две отрывочные записи, которые я по своей инициативе, наверное, никогда не связал бы друг с другом. Иногда мы странным образом не видим того, что у нас под носом, смотрим на предмет с такого близкого расстояния, что не можем его разглядеть. Так и тут — два листка по какой-то случайности оказались вместе. Да еще один из них сложен пополам и второй вложен в первый, и это подсказало мне идею, до какой я бы иначе не додумался. С тех самых пор я работаю именно в этом направлении и питаю надежду, что работа может увенчаться успехом.
— И когда это случится...
— Я вам сообщу.
Я взял шляпу и откланялся. И по дороге в редакцию от нечего делать размышлял о домовых.
Только-только я вернулся в редакцию и решил побездельничать часок-другой, как старику Дж.Х., нашему издателю, приспичило закатиться в отдел с одним из эпизодических визитов доброй воли. Дж.Х. — напыщенный пустозвон, не сохранивший ни грана честности. Он знает, что нам известно об этом, и мы знаем, что ему известно наше мнение, и все равно он продолжает ломать комедию, изображая из себя нашего доброго товарища, да и мы с ним заодно.
Он задержался подле моего стола, хлопнул меня по плечу и изрек зычно, так что голос раскатился по всей комнате:
— Ты потрясающе ведешь тему муниципальных фондов призрения, мой мальчик. Просто потрясающе.
Чувствуя себя последним идиотом и борясь с тошнотой, я встал и промямлил.
— Благодарю вас, Дж.Х. Это очень любезно с вашей стороны.
Что от меня и требовалось. Почти священный ритуал. Сграбастав мою ладонь, а другую руку возложив мне на плечо, он удостоил меня энергичным рукопожатием и сжал плечо чуть не до боли. И будь я проклят, если у него не увлажнились глаза, когда он объявил мне:
— Продолжай в том же духе, Марк, просто делай свое дело. Ты никогда об этом не пожалеешь. Мы можем не показывать этого демонстративно, но мы ценим честную работу и преданность газете. И каждодневно следим за тем, что делает каждый из вас.
С этими словами он бросил меня, будто обжегшись, и отправился приветствовать других.
Я опустился на стул, понимая, что остаток дня отравлен. Ежели я заслужил похвалу вообще, то предпочел бы, чтоб меня похвалили за что угодно, только не за фонды призрения. Паршивая колонка, я сам сознавал, что паршивая. И Пластырь сознавал, и все остальные. Никто не попрекал меня тем, что она паршивая, — никому на свете не удалось бы выжать из фондов призрения ничего иного, эти статейки обречены быть паршивыми. Но душу мне происшедшее все равно не грело.
И еще во мне зародилось неприятное подозрение, что старик Дж.Х. каким-то образом пронюхал о запросах, которые я разослал в полдюжины других газет, и дал мне мягко понять, что осведомлен об этом и что лучше бы мне поостеречься.