Страница 38 из 165
— Сбегай, Филипе, туда, к дубу, и скажи Гонсалесу и Леонсио, чтобы они ни в коем случае не открывали стрельбы до тех пор, пока я не махну белым платком, — сказал Роман.
Прислушиваясь, Леся быстро перевела приказ Романа. Филипе, пригнувшись, побежал к дубу и через несколько минут вернулся.
— Все передал, камарадо лейтенант, — доложил он, — до вашего сигнала они будут молчать как мертвые.
Разрывы вражеских снарядов приближались к линии окопов. Усилились пушечные залпы и со стороны Мадрида. Не отрывая глаз от бинокля, Роман увидел, как поднялись в атаку цепи мятежников: одна, вторая, третья… Обтекая вздыбленные фонтаны земли, фигурки людей разбегались в разные стороны, падали, вновь поднимались и продолжали бежать неотвратимо и упорно, как лавина. Прищурив глаз, замер у пулемета Анхел Ортис. Рядом с ним, хищно оскалив зубы, прилег Филипе с запасными патронными лентами в руках.
Окопы республиканцев молчали. Первая цепь мятежников приближалась неровной, колеблющейся волной. По высоким фескам, курткам с распахнутыми воротами, по широким, заправленным в гетры шароварам, по смуглым лицам с разинутыми от быстрого бега ртами Роман понял, что в атаку устремились наемники из марокканских таборов, которым генерал Франко платил огромные деньги.
Вот уже стали хорошо видны их разъяренные лица, патронные подсумки на поясах, подвешенные по бокам гранаты. Большая часть атакующей лавы повернула в сторону окопов анархистов. Оттуда раздалась частая стрельба, застрочили несколько пулеметов. Лава марокканцев на мгновение замерла, остановилась, попятилась и ринулась на батальон капитана Гуттиереса. Ожила и вся линия окопов батальона. Засверкали вспышки ружейных выстрелов.
Роман махнул платком. Заговорил пулемет Гонсалеса и Леонсио. Галисийцы длинными очередями стреляли по флангу лавы. Цепь атакующих стала ложиться. Многие повернули, побежали. В эту секунду за спиной Романа сухо и резко грохнул разрыв мины. Голова Анхела Ортиса опустилась на руки, стиснувшие рукоятки пулемета. Осколком он был убит наповал.
Оттолкнув мертвого, Роман лег за пулемет.
— Не зевай! Следи за лентой! — крикнул он побледневшему Филипе.
Сквозь длинную щель в каменной ограде Роман видел приникших к земле мятежников. Видел и тех, которые, не выдержав, сломя голову побежали назад. Несколько офицеров-испанцев с пистолетами и саблями в руках лихорадочно толкали ногами залегших марокканцев.
Пулемет задрожал в руках Романа. Теперь он не думал ни о чем и не замечал ничего, кроме них, врагов. Он не спешил, стрелял прицельно, медленно поворачивая ствол горячего пулемета вдоль приникшей к земле цепи наступавших. Упали скошенные его выстрелами офицеры. Поднялись и кинулись бежать уцелевшие солдаты. Окопы батальона высверкивали частыми залпами карабинов.
— Камарадо лейтенант! Самолет! — закричал Филипе.
— Ствол раскалился, подлей воды! — прохрипел Роман.
Он поднял голову. На фоне голубеющего неба, надрывно гудя, плыли три «юнкерса». Привыкнув к безнаказанности, немецкие летчики летели без сопровождения истребителей. Вдруг из-за облаков вынырнули два юрких тупоносых самолета. Издали они казались игрушечными. По очертаниям Роман узнал самолеты: это были недавно прибывшие на мадридский фронт советские истребители И-15 и И-16. Испанцы сразу прозвали их «чатос» — «курносые» и «москас» — «мушки».
Приближаясь к «юнкерсам», истребители разделились: более быстроходный И-16 стал заходить в хвост бомбардировщикам, а второй понесся наперерез им. Через несколько минут один из «юнкерсов» стал неуклюже крениться, терять скорость и вдруг, оставляя за собой дымный шлейф, камнем пошел к земле. Два других поспешно отвернули от окопов и ушли, не сбросив бомб. В окопах раздались восторженные крики. Республиканцы подбрасывали вверх пилотки, береты. А истребители пронеслись над второй цепью залегших на опушке парка мятежников и стали расстреливать их из крупнокалиберных пулеметов…
Широко разрекламированная генералом Франко атака на первую линию укреплений Мадрида была отбита по всему фронту.
Вечером в блиндаж капитана Гуттиереса пришел Яков Степанович Ермаков. Он посмотрел на потемневшие, усталые лица Романа и Леси и сказал:
— Воевали вы хорошо. Молодцы! А теперь собирайтесь. За рекой нас ждет автомобиль. Поедем ко мне. Есть возможность искупаться и поужинать.
В темноте они подошли к броду. Меж прибрежных камней невнятно шумела вода. Со стороны Карабанчеля хлопнули два одиночных выстрела, и опять стало тихо. Стесняясь Ермакова, Роман прильнул к Лесе, сказал шепотом:
— Давай я тебя перенесу.
Он бережно взял ее на руки, горячим ртом прижался к щеке Леси и вдруг с ужасом подумал о том, что несколько часов назад в хаосе боя мог навсегда потерять ее. Он на секунду представил Лесю бездыханной, неподвижной, и любовь и жалость к девушке, покорно прильнувшей к его плечу, охватили Романа.
— Любимая моя, — шептал он бессвязно, — я люблю тебя, Лесенька… я очень люблю тебя… очень люблю…
И Леся прижималась к нему и тоже шептала те же короткие слова любви, известные всем влюбленным на земле, и он чувствовал милую, волнующую и желанную тяжесть ее тела и думал о своем счастье, которое мог потерять, и это было для него страшнее смерти…
В автомобиле они сидели вместе. Кромешная тьма городских улиц, медленный, осторожный объезд баррикад, тусклые фонарики вооруженных патрулей, молчание Ермакова — все это позволяло Роману ласково касаться ладоней Леси, а она, наклоняясь к нему, беззвучно целовала его руку, и оба они молчали, потому что самые главные, самые важные слова, которые они хотели сказать друг другу, были уже сказаны, и они понимали это и были счастливы…
В небольшом доме, где жил Ермаков, гостеприимные хозяева сумели приготовить ванну, пригласили гостей на ужин. За ужином Роман рассказал о том, как проходил бой, о смерти отважного Анхела Ортиса, о подвиге двух советских летчиков-истребителей.
— Да, это были наши ребята, — подтвердил Ермаков. — Жаль, что их здесь не так уж много, зато сражаются они как герои. Прибывают и инструкторы-танкисты. От добровольцев, которые хотят ехать в Испанию, в Советском Союзе отбоя нет. Гораздо хуже с самолетами, танками, оружием. Лондонский Комитет по невмешательству поставил перед нами неодолимую плотину, а немцы и итальянцы снабжают Франко через Португалию.
— А как жители Мадрида, — спросил Роман, — выдержат они натиск мятежников? Ведь сегодняшним боем дело не закончится.
— Мадридцы — герои, — сказал Ермаков, — они готовы глотку перегрызть врагу. Дать бы им всем оружие! Но оружия не хватает, и они вооружаются кто чем может: топорами, крестьянскими вилами, ножами. Доходит до того, что женщины держат на верхних этажах крутой кипяток, чтобы лить его на головы мятежников, если они ворвутся в город. К отпору готовы все, даже старики и дети. Я уж не говорю о солдатах, о народной милиции. Самое же главное то, что на наших глазах по призыву коммунистов рождается настоящая армия республики. Она еще себя покажет!
Услышав глубокий вздох Леси, Ермаков оглянулся, замолчал, приложил палец к губам. Сидя на диване, Леся спала. Выйдя на цыпочках, Яков Степанович вернулся с подушкой и одеялом.
— Уложи ее, Роман, — тихо сказал он, — пусть поспит как следует. Хотел я отвезти вас к реке, но передумал. И ей и тебе надо отдохнуть. Бои только начинаются…
Роман снял с ног Леси туфли, расстегнул ворот куртки. Леся открыла глаза, слабо улыбнулась и, не замечая Ермакова, обняла Романа.
— Спи, Лесенька, — сказал Роман, — а мы с Яковом Степановичем посидим немного…
В соседней комнате они просидели почти до рассвета. Ермаков достал бутылку хереса, маслины.
— Твоя Леся славная дивчина, — неожиданно сказал он, — смотрю я на нее, и мне кажется, что она моя дочка.
— Я ее люблю, — глухо сказал Роман.
Ермаков помолчал, налил вина в стаканы, посмотрел на Романа и заговорил, понизив голос:
— Вот что… ты ей об этом — ни звука. Сегодня мне сообщили, что ее отец, Елисей Павлович Лелик, неделю назад был тяжело ранен под Толедо, его захватили мятежники и после зверских пыток расстреляли…