Страница 35 из 165
— Жалко людей, — с грустью сказала Галина, — не тех, конечно, которые петушатся, а тех, кто живет в этих кособоких хатенках, в непролазной грязи…
— Да, жалко, — отозвался Александр.
В Берлине на вокзале Александерплац их встретили два сотрудника советского посольства. Великолепное здание посольства располагалось на одной из самых красивых и просторных берлинских улиц — Унтер-ден-Линден, усаженной высокими, аккуратно подстриженными липами. В этот же день посол рассказал Александру о положении в стране и предупредил о необходимости быть сдержанным и осторожным в разговорах как с немецкими дипломатами, так и с представителями других стран, среди которых есть немало явных и тайных сторонников Гитлера.
— Тут все построено на доносах, на постоянном подслушивании телефонных разговоров, на провокациях и шантаже, — сказал посол. — Кроме того, многие представители западных стран упорно ставят своей целью одно: обязательно столкнуть Германию с Советским Союзом. Вообще же, товарищ Ставров, я советую вам неделю-другую походить по Берлину, понаблюдать, чтобы иметь собственное представление о том, как под пятой нацистов живут немцы и что составляет сущность их устремлений…
Так началась жизнь Александра и Галины Ставровых в Германии Гитлера — жизнь, наполненная тревогой, напряженностью, ежедневным ощущением подстерегающей со всех сторон опасности. Многое довелось им повидать, и не раз удивлялись они тому, как обещанием сладкой жизни, ядовитой проповедью «избранности» немцев, антисемитизмом, воплями о «жизненном пространстве», якобы не соответствующем тому, что требовалось немецкому населению, угрозами и страхом, тюрьмами и пытками опутали нацисты миллионы людей…
Уже на второй день после приезда в Берлин, стоя у окна, Галина подозвала мужа:
— Посмотри, Саша, на это шествие.
По Унтер-ден-Линден под резкие звуки барабанов и вой дудок четким военным строем шли мальчики и девочки десяти — двенадцати лет. На боку у мальчиков сверкали ножи на ремнях. Несмотря на холодный ветер с дождем и снегом, коленки у всех детей были голыми, и, хотя лица их посинели, все они безукоризненно выдерживали линию колонны и шли, как заправские солдаты.
— Это детская организация нацистов, — объяснила Ставровым сидевшая в комнате девушка-переводчица Оля, — для мальчиков — Дейче Юнгфольк, для девочек — Юнгмедель. А те, чуть повзрослее, которые маршируют во второй колонне, — это гитлерюгенд, молодежная организация. Они вооружены кинжалами, которыми можно проткнуть человека насквозь… На кинжалах выгравирован лозунг «Кровь и честь»…
Оля стала сопровождать Галину на прогулки и в магазины, а по возвращении Галина делилась с мужем своими впечатлениями.
— Понимаешь, Саша, за продуктами везде очереди, но люди стоят молча, будто боятся слово вымолвить, — рассказывала она. — Возле очередей вертятся верзилы в штатском, явные шпики. Магазины, в которых еще остались хозяева-евреи, бойкотируются, там даже таблички висят: «Не покупайте у врагов-евреев». Кофе, сахар, крупу, разные специи — все выдают по карточкам, а промтовары — по ордерам, они называются «бецугшайн». Люди напуганы, не разговаривают друг с другом. Трудно нам будет привыкать к этой обстановке.
Александр угрюмо слушал жену. Он давно не был в Германии и совершенно не узнавал страну, которую когда-то видел иной. Ему и до приезда было известно все, что сделали Гитлер и его подручные за минувшие три года: провокационный поджог рейхстага, суд над Георгием Димитровым — театрализованный фарс, в котором на весь мир оскандалился Герман Геринг; запрещение всех партий, кроме нацистской; массовые аресты коммунистов и социал-демократов; разгон профсоюзов и организация фашистского «Единого трудового фронта»; публичное сожжение книг всех неугодных Геббельсу авторов; демонстративный выход Германии из Лиги Наций; кровавая расправа со своими же сподвижниками — Ремом и сотнями других в «ночь длинных ножей»; мерзкий подлог с так называемым «завещанием» умершего президента Гинденбурга и полный захват власти «фюрером и рейхсканцлером» Адольфом Гитлером; гнусное убийство французского министра иностранных дел Луи Барту и югославского короля Александра, учиненное в Марселе по указке гитлеровцев; комедия плебисцита и «присоединение» к Германии Саарской области; тайный «закон об обороне империи», ставший основой безудержного вооружения; неожиданное вступление немецких войск в демилитаризованную Рейнскую область; введение всеобщей воинской повинности — все это готовило Германию к запланированной нацистами войне…
Однажды на одном из официальных приемов к Александру подошел сотрудник американского посольства Джордж Хейвуд, сын известного в штате Айдахо лесопромышленника, высокий белокурый парень, сразу располагающий к себе открытой, добродушной улыбкой и мягкостью манер. За несколько дней до этого Александр познакомился с Хейвудом на очередном выступлении Геббельса в министерстве пропаганды, и веселый американец сразу стал держать себя так, словно знал Александра много лет.
— Не думаю, дорогой Ставров, что вам может нравиться обстановка в Берлине, — сказал он, пододвигая Александру бокал рейнвейна. — Что касается меня, то я готов бежать отсюда куда угодно.
— Я вас понимаю, — понизив голос, сказал Александр, — меня тоже не радует то, что делает Гитлер, но и политика вашей страны вызывает недоумение.
— Почему? — спросил Хейвуд.
— Потому что вы, американцы, или не представляете всей опасности, которая нависает над миром, или — а это еще хуже — исподволь ориентируете экспансионистские устремления Гитлера на Восток…
За длинным столом звенели рюмки, звучали нетрезвые голоса людей. На двух собеседников никто, казалось, не обращал внимания, но Хейвуд счел нужным сказать:
— Тут слишком много ушей. Давайте отойдем к той пальме, я угощу вас отличной гаванской сигарой.
Они покинули стол, уселись в кресла в дальнем углу, закурили.
— Вы, дорогой Ставров, правы только отчасти. — Джордж Хейвуд смотрел в потолок и пускал замысловатые клубы дыма. — Конечно, у нас в Америке есть люди, давно связанные с Германией крупным бизнесом. Они патологически ненавидят коммунизм и предвкушают удовольствие незамедлительно вцепиться вам в глотку. Такой бешеный волк, как Гитлер, для них сущая находка, и они не прочь спустить его с цепи.
— Я об этом и говорю, — сказал Александр, — с их помощью Гитлер строит подводные лодки, танки, самолеты, финансирует военные заводы, сооружает аэродромы. Не так ли?
— Да, так, — согласился Хейвуд, — но, как известно, Америка состоит не только из этих зубров. Уже одно то, что президент Рузвельт счел необходимым признать вашу коммунистическую страну, говорит о многом. Поверьте, Ставров, с нацизмом нам не по пути.
— Однако вы не только смотрите сквозь пальцы на то, как Гитлер и Муссолини помогают Франко удушить Испанскую республику, но и способствуете политике невмешательства, провозглашенной Англией и Францией…
Хейвуд заразительно засмеялся.
— Насколько я знаю, дорогой мой друг, советский посол Иван Майский заседает в лондонском Комитете по невмешательству и является его полноправным членом.
— Советское правительство верило и все еще продолжает верить в то, что запрещение вмешиваться в гражданскую войну в Испании относится ко всем — понимаете, Хейвуд? — буквально ко всем странам. — Александр явно начинал злиться. — А что происходит на деле? Уважаемый председатель Комитета по невмешательству лорд Плимут и его французский коллега господин Шарль Корбен очень зорко следят за тем, чтобы ни один советский пароход, даже загруженный медикаментами и перевязочными средствами, не дошел до берегов Испании, но при этом стараются не замечать и не подсчитывать количество танков, пушек, пулеметов, снарядов и патронов, которые Гитлер и Муссолини направляют генералу Франко через Португалию. Какое же это невмешательство?
Их разговор прекратился при появлении двух чиновников из ведомства Геббельса, которые давно обратили внимание на уединившихся дипломатов и решили подойти поближе. Хейвуд, подмигнув Александру, дружески распрощался с ним и пошел к столу…