Вашингтон

Здесь он совершил промах: если даже Гейтс в свое время был оскорблен тем, что к нему присылают с указаниями адъютанта (Гамильтона), то Рошамбо отнюдь не обрадовался, увидев Лафайета, пусть даже тот и носил титул маркиза и был вхож к королю. Во французской армии Лафайет был лишь капитаном, а своими связями при дворе пытался воспользоваться, чтобы самому получить задание, доверенное генерал-лейтенанту Рошамбо. Теперь же он рассыпался в комплиментах перед закаленным в боях ветераном, который сухо его оборвал.

То, что он увидел в Америке, стало для него неприятным сюрпризом. «Пришлите нам войска, корабли и денег, — написал он во Францию, — но не полагайтесь на этих людей и их средства; у них нет ни денег, ни доверия; их средства к обороне недолговечны и используются лишь тогда, когда на них нападают». Планы Вашингтона относительно атаки на Нью-Йорк показались ему полной нелепостью; Лафайет слеп или глуп, раз поддерживает американского генерала в его заблуждениях. Кстати, о таких вещах следует говорить напрямую, без посредников, как бы Вашингтон ни уверял в письме, что полностью доверяет своему французскому другу. Но Вашингтон не мог сейчас покинуть армию (опасаясь, что она разбежится): «Я уважаю желание графа лично встретиться со мной, и поверьте, дорогой маркиз, что и я ничего не желаю так страстно, как увидеться с ним. Но Вы также должны понимать, что мое присутствие здесь необходимо для военных приготовлений да и вообще для поддержания дел», — писал он Лафайету 22 июля 1780 года.

Главные военные приготовления тогда разворачивались на юге. Командующим Южной армией Конгресс назначил Горацио Гейтса, героя Саратоги. Вашингтон смолчал, хотя сам рекомендовал на этот пост барона Жана де Кальба. В это же время другого героя Саратоги, Бенедикта Арнольда, судил военный трибунал, признал виновным в нескольких мелких злоупотреблениях и велел Вашингтону назначить ему наказание. Арнольд явился в Стони-Пойнт и спросил, нет ли для него какого-нибудь дела. Главнокомандующий, уважавший Арнольда за храбрость и считавший его превосходным тактиком, предложил ему почетную должность командира легкой кавалерии. Арнольд неожиданно смутился и покраснел. «Выражение его лица изменилось и утратило живость, — вспоминал Вашингтон, — и вместо того, чтобы поблагодарить меня или выразить радость по поводу назначения, он и рта не раскрыл». Он подчеркнуто припадал на свою больную ногу и, разговорившись с адъютантом главнокомандующего Тенчем Тилгманом, сказал, что уже не может подолгу ездить верхом; ему бы какую-нибудь «сидячую» должность в Вест-Пойнте. «Мне показалось несколько странным, что такой деятельный и предприимчивый человек, как Арнольд, стремится к столь пассивной роли, однако тогда я об этом не задумывался». 3 августа, идя навстречу пожеланиям Арнольда, Вашингтон назначил его командиром гарнизона в Вест-Пойнте.

В это время Горацио Гейтс, решивший увенчать себя лаврами победителя британцев, выступил во главе четырех тысяч солдат (преимущественно ополченцев) в Южную Каролину. Уверенный в собственной непогрешимости, он допустил несколько просчетов, оторвавшись от обоза и слишком сильно углубившись в края, где преобладали лоялисты. В войсках не хватало провианта и свежей воды, началась эпидемия дизентерии. И вот эту армию Гейтс вывел на рассвете 16 августа, близ Камдена, против закаленных в бою солдат Корнуоллиса.

Уже первый залп британцев проделал значительную брешь в рядах ополченцев. После этого англичане перешли в штыковую атаку. У американцев не было штыков, они в панике бросились бежать; только одна рота хотя бы выстрелила один раз, прежде чем обратиться в бегство. В мгновение ока весь левый флаг американцев испарился; виргинцы бежали так быстро, что потеряли убитыми всего трех человек; генерал Гейтс унесся вместе с ними, успев лишь приказать де Кальбу, командовавшему правым флангом из мэрилендцев и делавэрцев, атаковать англичан. Тот отбил две атаки и перешел в контрнаступление, смяв ряды неприятеля. Тогда Корнуоллис лично прискакал на свой левый фланг и остановил отступление. Вместо того чтобы преследовать бегущих ополченцев, англичане стали планомерно уничтожать тех, кто сопротивлялся. Теперь американцев было 800 человек против двух тысяч; Корнуоллис бросил на них кавалерию «кровавого Тарлтона».

Под де Кальбом убили коня; прежде чем он смог встать на ноги, в него трижды выстрелили, а потом искололи штыками. Его друг шевалье дю Бюиссон, пытавшийся заслонить его своим телом, принял на себя часть ударов и был серьезно ранен. Корнуоллис прислал собственного хирурга осмотреть раны де Кальба, но тот сказал: «Благодарю вас, сэр, за ваше великодушное сочувствие, но я умру смертью, о которой всегда молил Бога: смертью солдата, сражающегося за права человека». Он скончался три дня спустя, пятидесяти девяти лет, и был похоронен в Камдене.

Конница Тарлтона гналась за американцами еще 20 миль (32 километра); около девятисот человек были убиты, еще тысяча — взяты в плен. Гейтс же проскакал, не останавливаясь, 60 миль (97 километров) до Шарлотты, Северная Каролина, но и там надолго не задержался. Лишь оставив между собой и Корнуоллисом безопасное расстояние в 180 миль, он написал спокойное донесение Конгрессу. «180 миль за три с половиной дня! Этот человек необычайно подвижен для своего возраста», — веселился Александр Гамильтон. Конечно, окружению Вашингтона казалось дикостью, что генерал испугался и сбежал, бросив армию.

Но Вашингтону было не до смеха: после поражения Гейтса британцы стали хозяевами Джорджии, Южной и Северной Каролины, непосредственно угрожая его родной Виргинии. Лорд Корнуоллис казался непобедимым. Не заостряя внимания на трусости генерала, Вашингтон в письме председателю Конгресса делал акцент на недостатках ополчения: «Никакая милиционная армия никогда не приобретет необходимых навыков, чтобы противостоять регулярным силам… Твердости, потребной для настоящего боя, можно достичь лишь постоянно поддерживаемой дисциплиной и службой». В начале сентября он сам отослал по домам 400 ополченцев, чтобы зря хлеб не ели.

Конгресс отстранил Гейтса от командования и смиренно просил Вашингтона назначить его преемника. Главнокомандующий рекомендовал Натанаэля Грина. Рассказывают, что тот сначала отказывался, считая, что не справится: «Нокс — вот человек для столь сложного предприятия. Все препятствия перед ним исчезают. Его возможности безграничны». «Верно, — якобы ответил на это Вашингтон, — потому-то я и не хочу с ним разлучаться». Он всё еще не отказался от планов захватить Нью-Йорк.

В середине сентября 1780 года, взяв с собой Нокса, Гамильтона и Лафайета, а также свиту из двадцати двух всадников, Вашингтон наконец-то отправился на встречу с Рошамбо и Тернэ. Местом для нее был выбран Хартфорд в Коннектикуте, равноудаленный от обеих армий. Перед тем как отправиться в путь, Вашингтон известил Арнольда, что поедет через долину Гудзона, подчеркнув, что поездка должна остаться в тайне.

Еще раньше он поручил Арнольду укрепить оборонительные сооружения Вест-Пойнта. Тот развел бурную деятельность; везде что-то рыли и перекапывали. Похвалив его, Вашингтон с ним пообедал и пообещал осмотреть всё как следует на обратном пути. Он не знал, что Арнольд сообщил британцам весь его маршрут, и лишь задержка его письма в пути предотвратила похищение главнокомандующего неприятелем.

Хартфорд тогда был скромной деревушкой в одну улицу, идущую вдоль реки Коннектикут. При приближении Вашингтона французы дали 13 выстрелов из пушки, а местные жители кричали «виват!». Вашингтон и Рошамбо впервые увидели друг друга. Коренастый и коротконогий француз прослужил в армии 37 лет; его правую бровь рассекал шрам от штыка, шедший к виску, и он припадал на одну ногу — последствие ранения 1747 года. С американским «начальником» он держался довольно учтиво, даже любезно, но временами крутой нрав старого вояки, считавшего, что он окружен дураками и мерзавцами, давал о себе знать. Вероятно, по контрасту с ним высокий, статный, тактичный Вашингтон сразу очаровал французов.