Вашингтон

Марта, узнав, что ее племянник Бервелл Бассет-младший направляется в Портсмут, попросила его разыскать там Уну Джадж и по возможности вернуть ее в Маунт-Вернон. Она никак не могла смириться с утратой своей любимой рабыни. Джордж, в свою очередь, отправил Бассету записку, прося не браться за дело, если оно окажется «неприятным и хлопотным». Тот разыскал Уну, успевшую выйти замуж за чернокожего моряка Джона Стейнза и родить дочь, и предложил ей вернуться, пообещав, что ее не накажут. «Я теперь свободна и хочу остаться свободной», — отрезала Уна.

«Живая собственность» представляла собой большую проблему. Работать могли меньше половины, а кормить и одевать надо было всех. «Продать излишек я не могу, потому что я принципиально против торговли людьми. Сдавать их внаймы так же плохо, потому что мне претит разлучать семьи, — писал Вашингтон 17 августа Роберту Льюису. — Что же делать? Надо что-то предпринять, иначе я разорюсь». А тут еще его камердинер Кристофер Шилз, заменивший Билли Ли, тоже собрался бежать вместе со своей невестой… Побег предотвратили, виновника выбранили, но не наказали.

Тридцатого августа Вашингтон ответил Трамблу, снова звавшему его в президенты, решительным отказом: «Не стоит ни смотреть в мою сторону, ни говорить, ни даже думать обо мне в этом отношении».

Однажды в сентябре под утро ему приснился странный сон. Проснувшись, он пересказал его Марте. Ему явился ангел в столбе света и что-то зашептал Марте на ухо. Та вдруг поблекла и словно растаяла в воздухе, оставив Джорджа одиноким и безутешным. Может, это смерть подала ему знак? Марта как раз свалилась в лихорадке, даже пришлось посылать среди ночи за доктором Крейком — только он мог уговорить ее принять жаропонижающее. Ее болезнь продлилась целых два месяца, а 20 сентября Вашингтон, снедаемый тревогой, получил еще одно горькое известие: скончался его младший брат Чарлз. Джордж остался один из всей своей семьи. В конце ноября умерла младшая сестра Марты, Элизабет Генли. Марта тоже пережила всех братьев и сестер…

«Полувойна» с Францией завершилась; 9 ноября 1799 года (18 брюмера VIII года Республики) Наполеон Бонапарт осуществил переворот и свергнул Директорию. Республиканцы подняли голову. Джеймс Мак Генри с тревогой предупреждал об этом Вашингтона; 9 декабря к хору обеспокоенных федералистов примкнул Гавернир Моррис, сделавший последнюю отчаянную попытку выманить Вашингтона из его уединения: неужели ему не хочется занять резиденцию в новой столице, названной его именем? Кстати, до Маунт-Вернона от нее рукой подать… В этот день Вашингтон на крыльце своего дома провожал племянника Хауэлла Льюиса. Утро выдалось ясным и морозным, на щеках хозяина пылал румянец, он был весел и выглядел молодцом.

Через три дня погода испортилась. Утром, написав письмо Гамильтону с похвалой относительно его планов создания Военной академии, Вашингтон отправился в обычный объезд своих владений. Около часа дня пошел мокрый снег, превратившийся сначала в град, а потом в плотный холодный дождь. Когда он вернулся домой к обеду, он был мокрым до нитки. За столом уже сидели гости; чтобы не заставлять их ждать, хозяин не пошел переодеваться. На следующий день валил густой снег. У Вашингтона болело горло, однако, пока было светло, он спустился с холма к Потомаку: он планировал проложить к реке дорожку и устроить там рыбный пруд и теперь пометил деревья, которые требовалось срубить.

Вечером он охрип, в груди появились боли, однако он прочел вслух газетную статью, сообщавшую, что Джеймс Мэдисон добился назначения Джеймса Монро губернатором Виргинии, и не мог удержаться от ядовитых комментариев. Тобайас Лир посоветовал ему принять лекарство. «Вы же знаете, что я ничего не пью от простуды, — возразил Вашингтон. — Само пройдет». Он допоздна сидел в библиотеке, а потом прошел в спальню. Марта ворчала из-за его задержки; он сказал, что много дел.

Среди ночи Вашингтона разбудила нестерпимая боль в горле. Он растолкал Марту, та перепугалась, видя, с каким трудом он дышит, и хотела немедленно послать служанку за доктором, но муж велел подождать до утра. Утром рабыня разожгла огонь, Марта велела ей позвать Лира. Джордж с трудом дышал и едва мог говорить. Послали в Александрию за доктором Крейком, а больному дали смесь патоки, уксуса и масла, которой он чуть не подавился. Вашингтон прибегнул к самому распространенному тогда средству лечения всех болезней: велел Олбину Роулинзу пустить ему кровь. Несмотря на возражения Марты, операция была проведена, хотя сам Роулинз чуть не лишился чувств; из вены вылилась добрая пинта крови. Наконец Марта обернула горло мужа влажным полотенцем и поставила ему под ноги тазик с горячей водой. Она еще тайком послала за прославленным доктором Густавом Ричардом Брауном из Порт-Тобакко.

Прибывший доктор Крейк повторил кровопускание, а к горлу приставил шпанских мушек, чтобы вытянуть воспаление на поверхность. Вашингтона посадили над чайником — дышать паром с добавлением уксуса. Настой из шалфея с уксусом он выпить не смог: было невозможно глотать. Встревоженный доктор Крейк вызвал из Александрии коллегу, молодого масона Илайшу Каллена Дика. Тот с порога велел снова сделать кровопускание; кровь была густой и шла медленно. Больному поставили клизму. Наконец явился доктор Браун; из измученного тела Вашингтона выкачали еще две пинты крови. Исчерпав традиционные средства тогдашней медицины, доктор Дик порекомендовал прибегнуть к редкому и не вполне освоенному приему — трахеотомии: проделать отверстие в трахее пациента, чтобы ему было легче дышать. Крейк и Браун замахали на него руками. Впоследствии Дик корил себя за то, что не настоял на своем.

Тобайас Лир сидел у постели больного, держа его за руку. Поняв, что Вашингтон хочет что-то сказать, он нагнулся к нему. Тот попросил привести в порядок его военные письма и бумаги, книги и прочую переписку. Дик и Браун вышли из спальни, Крейк остался подле старого друга. «Доктор, я умираю тяжело, — с трудом просипел Вашингтон, — но я не боюсь». Чувствуя, что конец близок, он попросил Марту спуститься в кабинет и достать из ящика стола два завещания. Первое, составленное еще в 1775 году, он велел бросить в огонь.

Ему не хватало воздуха. Лир, взобравшись к больному на постель, поворачивал его то так, то эдак, чтобы облегчить дыхание. Вашингтону было неловко, что он так утруждается. Заметив, что Кристофер Шилз стоит с самого утра, он разрешил ему присесть. Три врача находились в явном замешательстве. «Благодарю вас за внимание, но прошу — не беспокойтесь больше обо мне, — сказал им Вашингтон в начале вечера. — Дайте мне спокойно уйти. Я долго не протяну».

Часа два спустя к ногам и горлу больного приложили водяные грелки, потом припарки из пшеничных отрубей. Пользы от них было мало. Около десяти вечера Вашингтон прошептал Лиру, чтобы его не хоронили раньше чем через три дня. Он очень боялся быть погребенным заживо. Лир пообещал, и Вашингтон, успокоившись, даже начал дышать ровнее.

За священником никто не посылал. Несколько раз Вашингтон справлялся, который час; потом сам у себя пощупал пульс, почувствовал, как он слабеет, и произнес: «Хорошо…» Рука, сомкнутая на запястье, разжалась; Лир схватил ее и прижал к груди. Доктор Крейк молча закрыл покойнику глаза. Шилз, стоявший возле кровати хозяина вместе со служанками Каролиной, Шарлоттой и Молли, достал из кармана ключи и протянул Лиру. «Он скончался?» — спросила Марта, неподвижно, подобно мраморному изваянию, сидевшая в ногах супруга. Лир сделал подтверждающий жест рукой. «Хорошо, — повторила верная жена последнее слово мужа. — Теперь всё кончено. Я скоро уйду за ним. Больше не будет никаких испытаний».

Было 14 декабря 1799 года.

На следующий день Тобайас Лир заказал в Александрии гроб красного дерева. Кристофер Шилз обмыл тело хозяина. Согласно желанию Вашингтона похороны состоялись только 18 декабря. Церемония была организована по-военному. В три часа пополудни судно, стоявшее на якоре на Потомаке, произвело несколько выстрелов с интервалом в минуту, и похоронная процессия под приглушенные звуки барабанов и траурную мелодию флейт двинулась через лужайку, затем спустилась по склону холма к фамильному склепу. Впереди выступал отряд виргинской кавалерии, за ней — солдаты, оркестр и четыре священника. Два раба, Сайрус и Уилсон, вели коня генерала в полной экипировке, под седлом и с притороченными пистолетами в кобурах. Гроб несли шесть человек, в том числе пять масонов, позади шли мэр Александрии и служащие Маунт-Вернона. Марта осталась в своей спальне на втором этаже; впервые в жизни она не нашла в себе сил явиться на публичную церемонию. Прежде чем тело ее мужа положили в гроб, она попросила Тобайаса Лира срезать для нее прядь волос.