Любимая

У него сердце разрывалось, когда он слышал, какая боль звучит в ее голосе. Но Роуэн не мог выполнить ее просьбу, не мог объяснить, что с ним творится. Он принялся утешать ее, как умел.

– Иди сюда, – сказал он. Кей остановилась в замешательстве, и он похлопал по кровати рядом с собой. Она медленно подошла, присела рядом и в упор поглядела на него своими сине-зелеными, как море, глазами.

– Ты права, – проговорил Роуэн, погладив ее по щеке, – я несколько раскис. И мне очень неприятно, что ты чувствуешь себя лишней. По-видимому, этот случай потряс меня сильнее, чем казалось на первый взгляд, но теперь я вернусь на работу, и все устроится. Вот увидишь.

Его голос звучал уверенно: Роуэн сам верил в то, о чем говорил. Медицина, хирургия, исцелит его. Когда к нему возвращался контроль, Роуэн был убежден, что все его проблемы – лишь результат стресса. Конечно, чтение мыслей после нескольких глотков шампанского не поддавалось подобному объяснению, но могло оказаться результатом эмоциональной перегрузки. Он опьянел, и ему почудилось, что он способен читать мысли. Роуэн усилием воли заставил себя поверить в это.

– Все образуется. Вот увидишь, – повторил он и, добавив: – обещаю тебе, – привлек Кей к себе. Он не стал заниматься с ней любовью, даже не целовал, а просто держал в объятиях. Кей была довольна и этим. Если Роуэн пообещал, что все будет в порядке, значит, все будет хорошо. Он же обещал…

Кей цеплялась, за эту мысль почти так же отчаянно, как и сам Роуэн.

В понедельник утром Роуэн радовался, что сегодня ему не придется оперировать. Он был измотан, словно не спал всю неделю. Собственно, так оно и было – то коматозное состояние, в которое он периодически впадал, никак нельзя было назвать сном. Похмелье его больше не мучило, но прежняя ясность и острота мысли, необходимая для хирурга, так и не восстановилась. К счастью, на этот день у него были назначены лишь консультации, в том числе и осмотр некоего богатого, влиятельного араба-предпринимателя, который специально прилетел в Хьюстон, чтобы посоветоваться с Роуэном по поводу предстоящей операции. Араб наотрез отказывался от услуг другого врача. Роуэн прекрасно понимал его. Он сам поступил бы так же.

«Господи, как приятно возвращаться!» – думал Роуэн, идя по белому больничному коридору в свой кабинет.

– Привет, Роуэн! – окликнул его кто-то из персонала. – Рад видеть тебя.

– Взаимно, – Роуэн распахнул дверь кабинета.

Его кабинет был мал, но разумно спланирован и со вкусом обставлен. В убранстве сочетались темно-зеленый и рыжевато-розовый цвета. В дальнем углу комнаты стоял массивный рабочий стол. На нем находились лампа, композиция из цветов, телефон и портрет Кей. Роуэн ненавидел беспорядок, как на рабочем месте, так и в жизни. Он принялся за чтение сообщений, когда в дверь постучали.

Джеймс Кеплер, главврач больницы, заглянул в кабинет Роуэна:

– Ты занят?

Джеймс был еще не стар, ему, по подсчетам Роуэна, было не больше сорока пяти – сорока шести лет, – но его пышная шевелюра была совершенно седой. Кеплер сильно хромал: в свое время он воевал во Вьетнаме. Его многие недолюбливали, считая слишком замкнутым, ограниченным, консервативным. Он был из тех, кто, приняв решение, никогда не изменит своего мнения. Тем не менее, Роуэн любил его за честность, открытость, страстную любовь к медицине и компетентность в управлении огромной и очень престижной больницей. Что касалось отношения доктора Кеплера к нему лично, Роуэн подозревал, что тот восхищается его мастерством хирурга, но не слишком любит его самого за чрезмерную самоуверенность.

– Нет, – откликнулся он, – просматриваю сообщения.

Хромая, доктор Кеплер вошел в кабинет:

– Как дела?

– Теперь, когда я вернулся, прекрасно. Главврач улыбнулся:

– А я, было, решил, что ты слегка сдрейфил.

Роуэн улыбнулся в ответ, решив, что добряк-доктор и наполовину не представляет его ощущений:

– Скажем так: эта неделя показалась мне очень долгой.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Я просто зашел сказать, что мы все рады, что все обошлось и ты снова с нами. Это был чертовски неприятный случай.

– Да, – согласился Роуэн, недоумевая, почему воспоминания о катастрофе, вместо того, чтобы потускнеть, становятся все ярче, совсем как тот неземной свет, к которому его так влекло. Он помнил агонизирующую схватку со смертью и переход в новую жизнь после смерти, помнил яркий свет, туннель, голоса.

Прежде, чем ты пересечешь рубеж, ты должен что-то совершить…

– Что? – подумал Роуэн, и вдруг понял, что произнес это вслух, потому что доктор Кеплер повторил:

– Я сказал, удачи тебе, и добро пожаловать обратно.

– Спасибо, – поблагодарил Роуэн. После того, как врач вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, он долго сидел, уставившись в пространство. Он размышлял, что бы подумал главврач, узнав, что его дыхание, сердечный ритм и давление после катастрофы так и не нормализовались, что запах духов сводит его с ума, накрахмаленные рубашки обдирают шею, а для того, чтобы напиться вдрызг, ему теперь хватает неполного бокала вина. Возможно, решил Роуэн, Кеплер, так же, как и он сам, не будет знать, что и думать.

Утро прошло спокойно. Роуэн провел две консультации и обоим пациентам рекомендовал ложиться на операцию. Одному из них предстояла замена митрального клапана, второму – операция по поводу тромбоза артерии. В полдень Роуэн отправился перекусить в больничный кафетерий, где встретился с Марком и Стюартом. Все шло как прежде, и он прекрасно себя чувствовал. Более того, ему казалось, что он снова может полностью отвечать за себя.

В два часа он принял Фахида аль-Саккафа. Араб был одет в тобе – национальный костюм, похожий на халат, и носил на голове кефию и акал. Роуэн даже не взглянул на лежавшую перед ним карту, он знал ее на память. Пациенту было пятьдесят восемь лет, ранее на сердце не жаловался, в роду у него также никто не страдал сердечно-сосудистыми заболеваниями. Две недели назад, приехав по делам в Атланту, он почувствовал боль в груди и был госпитализирован. Его обследовали и заявили, что нужна операция. Он настоял, чтобы оперировал Роуэн.

– Я уверен, вам сообщили, что у вас коронарный тромбоз. Два тромба невелики, но третий весьма значителен.

– Именно так мне и сказали, – ответил араб. Он получил образование в Соединенных Штатах и безукоризненно говорил по-английски.

– Операция обыденная, хотя, разумеется, я должен предупредить вас, что безопасных операций на сердце не бывает. Кстати, безопасных операций в принципе не существует.

– Я прекрасно понимаю это.

– Кроме того, ходить в таком состоянии еще более рискованно.

– Я все решил, – ответил пациент. – Мне нужно только, чтобы вы назначили день операции.

– Постараюсь, чтобы это состоялось поскорее, – заметил Роуэн, сверяясь со своим расписанием.

Операции, не являвшиеся срочными, были перенесены с прошлой недели на эту, что до предела загрузило конец недели. Увидев это, Роуэн почувствовал, как по его венам заструился адреналин, вызывая бешеный восторг. Он был прирожденным хирургом. Роуэна привлекало напряжение, драматичность этой профессии, возможность играть роль сверхчеловека.

– У меня окно в среду днем, – подняв глаза, Роуэн увидел, что Фахид аль-Саккаф промокает пот со лба дорогим носовым платком. Самому Роуэну отнюдь не казалось, что кабинете жарко. – Подойдет ли вам этот день?

– Подойдет, – ответил тот.

– Прекрасно. Я сейчас позвоню и попрошу подготовить операционную. – Роуэн потянулся к телефону и набрал соответствующий номер.

– Можно выпить воды? – спросил аль-Саккаф, кивнув в сторону стоявшего на ближайшем столике графина.

– Разумеется. Пожалуйста, пейте. Фахид аль-Саккаф встал, подошел к столику и налил себе воды. Он сделал глоток, потом второй и, держа стакан в руке, направился к стулу. На полпути он остановился. Роуэн обратил внимание на то, что он неожиданно побледнел.

– Мистер аль-Саккаф, вам плохо? Бизнесмен хотел что-то сказать, открыл рот, но не смог произнести ни звука. Он схватился за грудь и уронил стакан, расплескав воду на восточный ковер. Роуэн увидел, что Фахид аль-Саккаф неестественно медленно осел на пол.