Любимая

– Но вы… пришли помочь нам с Хлоей? – в голосе Энджелины слышалось тщательно скрываемое отчаяние.

– Мне так кажется, но…

– Да, вы же говорили… насчет «проблем» с чудом.

– Вот именно. Я исчезаю и появляюсь не по своей воле. Не могу ни остаться здесь настолько, чтобы забрать вас из этого дома, ни взять вас с собой в будущее.

Энджелина молча прислонилась к стене, словно нуждаясь в поддержке. – Вы не можете ни остаться в 1880 году, и ни взять нас к себе.

Роуэн видел ее смятение и отчаяние. Энджелине казалось, что это всего лишь сон. Он дотронулся до ее руки.

– Я все понимаю. Мне и самому не до конца верится во все это.

Прикосновение его сильной ладони, уверенность, звучавшая в его голосе, успокоили женщину. С трудом сделав глубокий вдох, она призналась:

– Я боюсь.

Эти слова острым ножом поразили Роуэна. Он выпустил руку Энджелины, боясь, что, если не сделает этого, то не сможет бороться с непреодолимым желанием схватить эту женщину в объятья. Успокоить ее и успокоиться самому.

– Да, я тоже, – заявил он, стесняясь неожиданно нахлынувших чувств, и сунул руки в карманы джинсов.

Да, он тоже боялся, и Энджелина чувствовала этот страх. Она нуждалась в силе этого человека, но вдруг поняла, что ее привлекает его ранимость. Это качество делало его более человечным. А ведь Энджелина совсем забыла, что мужчина может быть человечным. Ей хотелось обнять его… Хотелось, чтобы он обнял ее…

Последняя мысль встревожила ее. Энджелина спросила:

– И что мы теперь будем делать?

– Не знаю. Если бы я и смог вас забрать из этого дома, ваша сестра слишком слаба для путешествий…

– Да, она слабеет с каждым днем. Мне следовало убежать, когда ей было лучше. Но я боялась, что он нас разыщет…

Энджелина умолкла, но в ее глазах отразился ужас. Она явно представила себе, что сделал бы ее муж с ней, а, возможно, и с Хлоей, если бы поймал их после побега. Роуэн кое-что знал об этом типе и подозревал, что он способен на все.

– Я должна была быть сильной, – произнесла Энджелина. – Должна была забрать ее из этого дома, пока могла. – Она вздохнула: – Лучше было вообще не привозить ее сюда.

Ее печаль убивала Роуэна.

– Не надо, – попросил он. – Вы были сильной. Сильнее, чем любой из моих знакомых.

Энджелина молчала. В ее глазах сверкали непролитые слезы.

– Он – злой, – наконец произнесла она.

– Знаю, – хрипло сказал Роуэн.

– Правда?

– Да.

Энджелина отвернулась, и Роуэн понял, что она не хочет, чтобы он видел ее слезы. Он увидел, как она вытерла щеку.

Наконец Энджелина сказала:

– Те дни, когда я могла быть сильной и смелой, на исходе. Больше мне не выдержать, – ее голос треснул.

Инстинктивно, не думая, Роуэн взял ее плечо и повернул к себе. Их глаза встретились. Он чувствовал все, что ощущала она, и это было нестерпимо.

– Пожалуйста, – прошептал он. – Не плачьте.

Его прикосновение, голос, искреннее сочувствие обезоружили Энджелину. Раньше у нее не было никого. Не на кого опереться, не с кем разделить горе. Одинокий мир. Мир боли, страха, стыда. Мир, в котором она старалась ничего не чувствовать. И тут неожиданно появился он, чужак из чуждого ей мира. Он успокоил ее, заставил ощутить все, что она успела забыть – нежность, ласку. Это было невыносимо…

Когда Роуэн увидел слезы на глазах Энджелины, он без размышлений сжал ее в объятьях и вновь ощутил ту полноту и целостность, которую впервые испытал, когда сквозь него прошел ее призрак. Ни разу в жизни ему не доводилось испытывать более сильных ощущений, их мощь пугала, сбивала с толку. Но страшней всего для Роуэна было осознание того, что, возможно, ему так и не удастся помочь этой женщине.

Ему хотелось заверить ее, что у них есть еще время, но даже этого он не знал наверняка. Скорее знал, что это не так. Хлоя больна. Тяжко больна. Дата смерти Энджелины все ближе… Профессор обещал Роуэну поискать информацию относительно пожара, но не был уверен в успехе. Иногда точную дату почти невозможно выяснить. В лучшем случае у них впереди все лето. В худшем – несколько мучительных дней. Но Роуэн не собирался сообщать Энджелине, что вскоре ей суждено умереть.

– Тш-ш, – он прижал ее к себе, наслаждаясь женственной мягкостью ее тела. Роуэн гладил ее локоны, и они льнули к нему, словно живые. На ощупь волосы Энджелины действительно напоминали шелк. Атлас. Благоуханный рай.

Энджелина молила Бога не дать Роуэну исчезнуть сию секунду, позволить ей насладиться этим прекрасным моментом, который, возможно, станет последним в ее жизни.

Внезапно она вздрогнула, как испуганный кролик, и подняла голову. Лишь тогда Роуэн услышал, как щелкнул замок на входной двери. Его удивило, что он не услышал этого раньше, но все чувства были поглощены находящейся в его объятиях женщиной.

– Это он, – шепнула Энджелина, находившаяся в данный момент под действием самого сильного наркотика – страха. – Вам нужно бежать. Сию секунду. Он не должен видеть вас.

– Я не могу…

– Уходите! – из последних сил Энджелина оттолкнула Роуэна.

Входная дверь закрылась.

– Нет, – сказал Роуэн, отгоняя мелькающие в его мозгу картины, рисующие расправу Галена с Энджелиной, которую тот непременно устроит, застав у жены Роуэна.

– Пожалуйста, – взмолилась она. Глухие шаги прозвучали в холле и устремились вверх по лестнице.

Роуэн уже совсем отчаялся, но тут у него мелькнула одна мысль, настолько логичная и очевидная, что он удивился, почему она не пришла ему в голову раньше. Одно-единственное действие решало все проблемы, как его собственные, так и Энджелины. Всего-то и надо – убить Галена Ламартина. Нужно просто-напросто убить этого бессердечного ублюдка.

– Нет, – воскликнула Энджелина, – читая его мысли так, словно они были написаны у Роуэна на лбу. – Он не стоит того, чтобы вы погубили свою душу!

В настоящий момент благополучие Энджелины волновало Роуэна куда больше, чем спасение собственной души. Но в глазах этой женщины он увидел новый страх, страх за него. Она готова была терпеть издевательства мужа, лишь бы он, Роуэн, не рисковал своей душой. Когда он понял это, ему стало легче.

– Энджелина! – крикнул с лестницы Гален, услышав шум.

– Пожалуйста, – в последний раз взмолилась Энджелина.

Взяв Роуэна за руку, она потащила его к себе в спальню. Повинуясь ее взгляду, он направился следом. Дверь открылась, его впихнули внутрь, и дверь снова закрылась. Последнее, что Роуэн услышал прежде, чем комната начала вращаться во времени, были шаги.

– Что происходит? – требовал ответа Гален.

– Хлоя, – тихо сказала Энджелина. Внимательный наблюдатель сразу понял бы, что ее спокойствие наиграно. – Ей было плохо.

Больше Роуэн не слышал ничего. Его поглотило молчание. Тишина пустой комнаты, тишина следующего века, тишина и пустота одиночества.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Весь следующий день Энджелина просидела у постели Хлои. Хотя девушке стало легче дышать, она была бледна, как мел, и безжизненна. Однако ярко-розовая роза, принесенная Энджелиной, вызвала слабую улыбку на ее губах. Энджелина улыбнулась в ответ, хотя ей хотелось разрыдаться. Плакать о сестре, о себе, о несостоявшемся чуде. Женщина заставляла себя думать о чем-нибудь приятном: об обещанном Роуэном лекарстве, о том, что она теперь не одна, и о тепле рук Роуэна. О, его руки! Они были сильными и нежными. В объятиях Роуэна Энджелина чувствовала себя как котенок, в полной безопасности прижавшийся к матери. Странно, но к этому примешивалось беспокойство. Энджелине хотелось еще чего-то…

– …Новый доктор.

Энджелина виновато подняла глаза, словно ее застали за чем-то непорядочным.

– Что?

– Мне нравится новый доктор, – повторила Хлоя.

Энджелина принялась разглаживать безукоризненную, без единой складки простыню.

– Он – наш друг. Конечно, он – врач, но прежде всего это наш друг, – усилием воли Энджелина заставила себя оставить простыню в покое. – Лучше всего, чтобы о нем никто не знал. Кроме нас троих.