Любимая

Не собирается же он выдать Хлою замуж?!

В очередной раз намек оказался страшнее, чем прямая угроза. Эта мысль настолько встревожила Энджелину, что она встала с постели. Как всегда, ночь она провела в одиночестве. Как всегда, он покинул не только ее постель, но и дом. Энджелина не знала, где он был, да ее это и не интересовало. Она никак не могла изгнать из своего сердца ненависть, хотя и знала, что это чувство не одобряет Бог.

Если бы не Хлоя, она не стала бы заботиться о своей внешности. Но он этого требовал. Как-то он признался, что женился на ней только из-за ее красоты. Ему хотелось иметь жену, которая привлекала бы других мужчин. Он гордился, что мужчины, как холостяки, так и женатые, украдкой поглядывают на нее. Иногда он даже заставлял ее флиртовать, хотя Энджелине это никогда не удавалось. Ей казалось, что мужчины видят ее насквозь. Хотя, возможно, и нет. Люди видят лишь то, что хотят видеть, и поэтому ни одна живая душа подозревала, что он – не тот обворожительный красавец, каким кажется.

Зачесав волосы настолько гладко, насколько позволяли непокорные завитки, Энджелина надела пышное платье из черного с белым газа. Его высокий ворот, отделанный кружевом, доходил ей до подбородка, скрывая багрово-синие царапины. Обычно он был более осторожен. Он прекрасно знал, как причинить боль, но не оставить отметин. Ему не пришлось приказывать, чтобы она прятала следы его прикосновений. Энджелина сама стыдилась их.

Спеша к Хлое, Энджелина чуть не забыла надушиться розовой водой, которую так любила ее сестра. Когда она открыла кобальтово-синий флакончик, повсюду распространился нежный аромат. Энджелина слегка подушилась за ушами. Хлое нравился этот запах. Она любила цветочные ароматы. По правде говоря, она любила все цветы – их хрупкость, красоту и запахи. Они ни разу не говорили об этом, но Энджелина подозревала, что девушка отождествляет себя с хрупким бутоном, обреченным на скорую смерть.

Здоровье Хлои пошатнулось с того самого лета, когда, в возрасте восьми лет, она тяжело заболела лихорадкой. Для Энджелины, никогда не жаловавшейся на здоровье, мысль о том, что, возможно, Хлоя скоро умрет, была невыносима. Хлою могло спасти лишь чудо. Как, впрочем, и Энджелину.

– Доброе утро, малышка, – через несколько минут Энджелина вошла в спальню сестры.

Улыбка, игравшая на ее губах, была чуть шире, чем нужно, голос излишне весел, во Хлоя, по-видимому, ничего не заметила. Ее отвлекала ухаживавшая за ней Люки. Служанка уже заплела девушке косу, и теперь взбивала подушки.

– Ты выглядишь настоящей красавицей, – заметила Энджелина, распахивая ставни. Комнату залил солнечный свет. – Как тебе спалось этой ночью?

– Хорошо, – Хлоя, по своему обыкновению, улыбнулась. Энджелина же, ища подтверждения, посмотрела на Люки.

– Мисс Хлоя просыпалась только один раз, – сказала та. – Я дала ей еще немного чаю, и она снова уснула.

Было ясно, что чай содержал дигиталис. Энджелина доверяла лишь Люки и себе в обращении с этим сильным средством. В небольших дозах оно было лекарством, но при неосторожном употреблении становилось смертельным ядом. Люки, несмотря на то, что ей было всего шестнадцать, была умной и развитой девушкой. Она была полукровкой из Сан-Доминго, но получила образование и умела читать и писать.

По слухам, девушка была племянницей Мари Камбре, которую все уважали и боялись. Это было, по мнению Энджелины, единственным недостатком Люки. Мари Камбре пользовалась сомнительной репутацией. Поговаривали, что она является королевой вуду и главенствует на мрачных оргиях. Она была язычницей, занималась как белой, так и черной магией, и этого Энджелина, будучи ревностной католичкой, принять, не могла. Это настоящий грех. За этот грех жрица – если Мари Камбре действительно оной является – в один прекрасный день будет наказана. Несмотря на отсутствие доказательств, Энджелина опасалась, что Люки, несмотря на католическое воспитание, в этом отношении является «слугой двух господ».

– Принести завтрак? – спросила Люки, прервав размышления Энджелины.

Энджелина взглянула на прелестную девушку с золотистой кожей и нежным взглядом зеленых глаз и решила, что способна все простить Люки за ее преданность Хлое. Несмотря на хорошее жалованье – всем слугам в этом доме платили много – Люки, возможно, не осталась бы здесь, если бы Хлоя не нуждалась в ней. В доме творились темные дела, и, хотя на этот счет не было сказано ни слова, Энджелина подозревала, что служанка что-то чувствует. Может, она не понимает смысла происходящего, но определенно чувствует, что что-то неладно. Бывали моменты, когда Энджелине казалось, что его взгляд останавливается на хорошенькой негритянке. Возможно, это ей чудится, ведь из-за него она привыкла во всем искать подвох.

– Извини, – вдруг Энджелина осознала, что стоит, не сводя глаз с Люки. – Да, принеси Хлое завтрак, s'il vous plait[2].

Через пятнадцать минут перед Хлоей лежали свежий, только сегодня купленный банан еще теплое печенье, ветчина и соус. Тот же самый набор украшал поднос Энджелины.

– Ешь, – приказала Энджелина, увидев, что Хлоя едва притронулась к пище.

– Я ем, – заупрямилась та.

– Как птичка, – пожурила ее Энджелина.

– Вы обе кушаете, как птички, – заметила Люки, кивнув в сторону полной тарелки Энджелины.

Энджелина попробовала завтрак, но она нервничала, и есть не хотелось. Она знала, что худеет, что, возможно, становится слишком худой, но как можно есть, когда в твоей жизни царит такой хаос? События предыдущего вечера были слишком свежи в ее сердце.

Вымученно улыбаясь, Энджелина пошутила:

– Люки права. Мы обе ковыряемся в еде, как ленивые мыши.

Хлоя рассмеялась. Она редко смеялась, на это уходило слишком много сил. Смех сестры был для Энджелины дороже золота. Он изгонял из ее сердца тревогу.

В конце концов, Энджелине удалось, служа для сестры благим примером, заставить Хлою съесть печенье с соусом и немного ветчины. Люки, взяв подносы, отправилась вниз, и Энджелина, поцеловав сестру, ушла вслед за ней. По своему обыкновению Энджелина спустилась в сад и сорвала цветок для Хлои. Сегодня утром она выбрала для сестры ярко-красную розу. Она попросит Люки отнести ее наверх, а сама, как всегда, поедет на мессу. Церковь была единственным местом, куда ей было позволено ходить одной. Но и там Энджелина не могла побыть в одиночестве: кучер, коренастый ирландец с мощными руками и рыжей бородой всегда сопровождал ее. «Охраняет», – думала женщина. Он всегда торопил ее с отъездом.

Передав розу со срезанными шипами Люки, Энджелина попросила:

– Оставайся с Хлоей, пока я не вернусь. Ни под каким предлогом не оставляй ее, – разговор о привлекательности Хлои все еще тревожил Энджелину.

– Да, мэм. Ox, – добавила Люки, словно только что вспомнила, – мистер Ламартин просил напомнить вам о сегодняшнем приеме. Он сказал, что сегодня утром его не будет дома.

Упомянутое служанкой имя заставило сердце Энджелины замереть. Она не знала, что он возвращался домой и успел снова уйти.

– Ладно. А когда ты разговаривала с ним?

– Утром, мэм. На лестнице. Он как раз выходил.

Служанка, казалось, вздохнула с облегчением. Или это лишь показалось Энджелине?

– Ладно, – повторила женщина, пытаясь вспомнить, о каком приеме идет речь.

Она ненавидела устраиваемые им сборища, но он интересовался политикой и не единожды заявлял ей, что во время выборов у человека должно быть как можно больше друзей. Гастоны? Может сегодня явятся они? Или придут супруги Понтальба? Тут она вспомнила, что речь шла о его приспешниках, господах Дефорже и Гарнетте, и их надоедливых женах, способных беседовать лишь о нарядах и опере Энджелина считала, что этих мужчин связывает с ним какое-то дело, но он никогда не обсуждал с нею свои дела. Он говорил, что женщины ничего не понимают в этих вопросах. Кроме того, он не уставал повторять, что единственное, что требуется от нее – быть красивой и неотлучно находиться рядом с ним. Ей даже не нужно было планировать званые вечера – этим занимался он.

2

Пожалуйста (фр.).