Третий фронт.Трилогия.

Неожиданно объявился майорартиллерист, командир корпусного артполка. Полк, расстрелявший все снаряды еще до полудня, практически не понес потерь, ибо бездействовал. Колонну с боеприпасами для него разгромила немецкая авиация. Так же, как хотели растрепать нас. «Фоккевульфы» выбили зенитки, остальное доделали пикировщики. Сейчас снаряды подвезли, и полк был снова готов к работе.

Вскоре вернулись и разведчики с новостями, хорошими и не очень. Сосед слева был в курсе случившихся с корпусом Климова неприятностей и фланг уже загнул. А вот соседа справа у нас уже не было, вместо него сосредотачивалась для удара по дороге, идущей вдоль реки, немецкая танковая дивизия. Иного пути у немцев не оказалось, наш правый фланг надежно прикрывали старица и болото.

Так что к приезду Сидорова план действий у меня окончательно оформился.

Он обозначил свое появление диким воплем:

– Почему не вижу приготовлений к атаке?!!

– Атаки не будет, – спокойно ответил я, – я отменил ваш приказ. Вот, ознакомьтесь.

Бериевский мандат произвел на корпусного комиссара странное впечатление.

Сидоров сначала побледнел, потом опять побагровел и внезапно успокоился.

– Причина, – поинтересовался он.

Я указал рукой на карту со свеженанесенной обстановкой и добавил:

– Прямо перед нами, кроме всего прочего, тяжелый танковый батальон. Почти шестьдесят танков. «Тигры».

– Твою мать!!! – выругался комиссар и, помолчав, добавил: – Решение правильное. Сутки продержитесь?

– Если не выбомбят, – ответил вместо меня Долгих.

– Прикрытие будет, – сказал Сидоров, – и подкрепление тоже будет.

– Смотрите, – он расстелил поверх нашей карты свою, – если немцы прорвутся вдоль реки, мимо вас наши войска окажутся в очень тяжелом положении.

«Ага, – подумал я, – как в нашем мире весной сорок второго года. В районе Харькова».

– Скорее всего немцы бросят против вас этот тяжелый батальон, с сильной поддержкой. А за его спиной проскочит дивизия. Собьют они вас с позиций или нет – неважно. Вам ее остановить будет нечем. А мостики заминировать вам не дадут.

– Разобьем их огнем наших самоходок, – предложил я, – потом корпусной артиллерией накроем затор.

– Хорошо, – сказал комиссар, – за неимением лучшего. Но артиллерии у вас маловато, нужно больше. Я в Штаб фронта, обеспечу подкрепление.

Подкрепление было. Пришел маршевый батальон, численностью полторы тысячи штыков, прибыл авианаводчик, батарея восьмидесятипятимиллиметровых зениток. После полуночи на наш командный пункт приехал командир полка реактивных минометов. Сказал, что будет нас поддерживать, но предупредил: снарядов у него на три залпа. Приехали и артиллерийские наводчики. Два майора со связистами. От двух артполков РГК, которые должны нас поддерживать.

К утру все было готово, обустроены по две запасные позиции для каждой самоходки, установлены и замаскированы орудия и пулеметы. Удалось даже поспать пару часов под шум ночного дождя.

Утро началось с пятиминутной немецкой артподготовки. Потом пошли танки, старые «четверки» и «тройки», за ними пехота.

– Разобрать цели и ждать! – скомандовал по рации Долгих. – Пусть дойдут до середины подъема.

Мне поведение немцев не понравилось, но я не сразу понял – чем. Было очень похоже на разведку боем.

– Не стрелять! – скомандовал я. Поздно! Одновременно со мной Долгих крикнул «Огонь!», и его командирский танк выстрелил. Половина экипажей послушались меня и не стреляли, половина всетаки открыла огонь. Немецкая пехота мгновенно залегла, танки попятились, и наши позиции накрыл огненный шквал. Мне показалось, что стреляют сотни тяжелых орудий, осколки и комья земли барабанили по броне, приборы наблюдения заволокло пылью. Через некоторое время немецкий огонь начал стихать, похоже, их батареями занялись наша артиллерия и авиация. Вскоре все стихло, опала пыль, видимость улучшилась. По склону, к нашим позициям, шли танки «Тигры» и «четверки» с длинноствольной пушкой. Десятков восемь, не меньше. А за их спинами, по дороге, двигалась танковая дивизия. В полном составе.

Потери у нас были небольшие для обстрела такой интенсивности – командирский танк и одна из самоходок.

– Полку, по мостам справа от села, – скомандовал я, – четные номера – по первому, нечетные – по второму. Огонь!

Настил снесло – колонна встала. И оказалась разорванной на три части.

– Огонь по «Тиграм»! – новая моя команда. «Тиграм» поплохело.

Через минуту от подошедших на семьсот метров тяжелых танков осталась половина.

Уцелевшие «панцеры» прятались за корпусами подбитых машин и били по нам. И, судя по разрывам, по нам стреляли осколочными снарядами, приняв за полевые орудия.

Впрочем, маскировку с нас немцы довольно быстро снесли и перешли на бронебойные.

Это им тоже не помогло, не пробивали они нас с этой дистанции, а ближе подойти не могли. Тут их командир, похоже, запаниковал и начал вызывать поддержку. Артиллерийскую, авиационную и вообще какую угодно. Мы пока вяло перестреливались с «Тиграми», постепенно сокращая их количество. Немецкая авиация к нам прорваться не сумела, «зонтик» у нас оказался крепким. А вот артиллерия начала досаждать, прямым попаданием уничтожила две самоходки. Тем временем возле разбитых и почти восстановленных мостиков оказалась большая часть техники танковой дивизии.

И по этому скоплению людей и машин ударили наши пушки и «катюши».

Внизу, в долине все заволокло дымом и багровоогненными сполохами, и оттуда на наши позиции хлынула волна людей и танков. Похоже, немцы уяснили, что удара по двум направлениям не получится, и решили прорваться хотя бы на одном. Через нас.

Не вышло. Не сумели они подойти к нашим окопам ближе чем на двести метров.

Духу не хватило идти в лоб на неуязвимые для них машины, которые пробивают их танки навылет. Покатились вниз и на ту сторону долины, прикрывшись дымовой завесой.

Фланговый удар был сорван.

Вовремя, у нас уже кончались снаряды. Во всяком случае, у нас оставался последний снаряд. И то в стволе. Артобстрел почти прекратился, только изредка прилетали «подарки» от дальнобойных орудий. Экипаж я отправил на погрузку боекомплекта, а сам остался в машине. Вдруг какойнибудь недобиток оживет. В этот момент все и случилось.

Страшный удар встряхнул самоходку, от двигателя через треснувшую противопожарную переборку потянуло дымом. Я попытался покинуть машину и не сумел, тело было как ватное, сознание уплывало. Подумалось: «Сгорю».

Дальше урывками. Вот Тэнгу тащит меня в пролом в борту самоходки, через который в нутро машины льется ослепительный белый свет. Я зачемто вцепляюсь в ранец со своими вещами, и малыш выволакивает меня вместе с грузом. Вот какойто, насквозь пронизанный солнечными лучами лес, Тэнгу, поскуливая, волочет меня по траве. И темнота.

Очнулся я в снегу, на хорошо знакомой полянке в Тропаревском лесопарке. Тэнгу лежал рядом со мной, тяжело дыша, но с крайне довольной мордой. А поперек поляны вился наш сдвоенный след, обрываясь гдето посередине. Явно выдавая то место, откуда мы перенеслись в сорок первый. И, судя по состоянию следа, это был тот же день. Точнее, поздний вечер того же дня.

Это был сон? Нет, не похоже. Пришлось срочно доставать из ранца свитер и поддевать его под комбез, убирать в ранец пистолет и ордена. И надеяться, что по дороге домой меня не тормознет милиция. Впрочем, мало ли кто в чем собаку гуляет.

И я пошел домой, догадываясь, какими словами встретит меня жена.

Какими?

– И где ж вы шлялись, кобели мои ненаглядные?

Капитан Мякишев

И вот – опять ночь, опять партизанский аэродром. Снова встречаем санитарный СБ2, в который загружаем носилки с тяжелораненым командиром. И – сопровождающего в кабину. Только на этот раз Ника не напутствует улетающего, а летит сама. Летт летит – такой вот незатейливый каламбур в голове сонной крутится. А остальное – совсем как тогда, под Ровно. Так и кажется, что опять явятся егеря, – но это вряд ли, на сей раз целый партизанский отряд в охране лагеря стоит.