Страница 215 из 233
А утром неведомый русский сапер добавил еще неприятностей. Гельмут Шварц унюхал запах гари и нашел замаскированное остывшее кострище. Откинул в сторону прикрывавший его дерн – и свои копыта. Русский псих оставил в горячей золе банку изпод консервов с тротиловой шашкой с кучей хлама внутри. Причем горсть камней внутри была явно принесена из ручья километров за пять. Экспромтом не пахло. Пахло продуманной пакостью.
Потом подвела привычка. «Привычка – враг диверсанта», сколько раз говорилось учителями! И сам гауптштурмфюрер не далее как позавчера утром повторил это своим, указывая на шаблонность действий русского минера. И вот сегодня Дитер Раух увидел блеск проволоки, проследил за ней взглядом, отцепил примотанную к колышку слева от тропы гранату и, не долго думая, перерезал проволочку. Он успел встать и повернуться к товарищам, пока привязанная к другому концу проволоки противотанковая РГ42 пролетела двенадцать метров от макушки сосны до тропинки…
И вот последняя капля – сзади ковыляет мокрый и злой Франк Биттнер, упрямый битюг, потомственный лесоруб из Шварцвальда по кличке Шранк (шкаф). Полчаса назад дорогу преградила очередная речушка. И переброшенное через нее бревно с отчетливыми отпечатками русских сапог на нем. Биттнер ломанулся к бревну, но был остановлен окриком опытного фельдфебеля. Тот предпочел пойти вброд. Отошел на метр выше по течению, сделал два шага – и зацепил очередную проволочку. Взревев бизоном, Франк выбежал на бревно и стал прыгать на середине, показывая безопасность переправы. Русский сапер рассчитывал, что по бревну будут идти люди, а не прыгать лоси. Взрыватель сработал, когда Шранк очередной раз подпрыгнул над серединой речки.
Ойген Мюльсен завороженно наблюдал, как полубревно, кувыркаясь, взлетает в воздух и опускается на упрямую голову только что вынырнувшего Биттнера. «Человека бы убило, а у этого дуболома – ободрано ухо и выбито плечо», – зло думал гауптштурмфюрер. «И когда у этой русской сволочи взрывчатка кончится?!»
* * *
– Все, осталось по одной гранате у каждого, минировать нечем, – произнося это, Док выглядел как сиротка, у которой отобрали последнюю карамельку. На роль злодеев он явно назначил меня и Нику. Это мы распорядились оставить по одной гранате «на самый крайний». А мне никак не давала покоя полученная мной перед вылетом инструкция «по обращению с телом майора Ивановой». Если вдуматься – инструкция, для того чтобы быть выполненной, предписывала мне сознательно пережить своего командира. Тогда как устав требовал противоположного – отдать, если потребуется, жизнь для спасения его же. Точнее, ее же в данном случае. Вот такое вот противоречие…
Степан
– Пушка справа!
– Лови!
– Ясень, Ясень, я Роща, молодцы. Держитесь, мы идем, повторяю, мы идем.
– Здесь Ясень, принято. Вовремя.
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, ага. Очень верная пословица, по крайней мере, в данном случае. При прорыве фланга противника с последующим выходом в тыл вместо традиционной для немцев легкой «завесы» нас поджидала грамотно организованная ловушка. Не на нас конкретно – просто немцы предусмотрели такой ход и как следует подготовились. Подготовка эта выглядела как противотанковая оборона, организованная на возможных направлениях наших ударов. На наше счастье, командир сводной мехгруппы предусматривать умел ничуть не хуже немцев, да и воздушная разведка помогла. Поэтому удар по противотанковому опорному пункту наносили танковый и мотострелковый батальоны, поддержанные всей артиллерией мехгруппы и авиацией. Танки и мотострелки легко прорвали перемешанные с землей передовые артпозиции и уперлись во вторую линию обороны, для усиления которой немцы спешно перебрасывали силы с остальных опорных пунктов – создать сплошную линию им не позволял недостаток сил. Вот в этот момент и последовал удар основными силами. Хорошо получилось – обороняющимся вышли в тыл, а подкрепления исчезли, попав на марше под объединенный наземновоздушный удар. В итоге – при прорыве фронта потеряно одиннадцать танков и ни секунды времени, и сейчас мы несемся в «пустоте» – между как обычно победоносными «панцервафлями» и как обычно же отставшей пехотой. Впереди коммуникации ударной группировки.
Ника
Если бы у нас было побольше времени, можно было бы поиграть с немцами в «Рэмбо». Со всякими там веселыми ямами и бревнышками на голову. Но лиан в Волынских лесах не водится, а веревки нужной длины с собой не захватили. Леска, конечно, есть. Куда же без нее? Но ее уже маловато – израсходовали. Одна идея в голове водится. Заманить немцев на болота, а там снайперами их погонять. Идея толковая. Но надо для этого знать местные реалии, а то сами в болоте и останемся. Проводника бы… эх, мечты, мечты.
С утра день явно не заладился. Сначала пошел дождь – это как бы с бодрым утром. Речушки радостно подхватили веселые струи и растолстели до неприличия. Был ручеек, а стала полноводная речка. Под тонким слоем мха оказался толстенный слой глины. Любой шаг отпечатывается намертво – за версту видно.
– Все, приплыли, – говорить это не хотелось, но правду не скроешь.
– Что теперь делать?
– Читать Достоевского. Там все написано! – знаю, сорвалась. Глупо так отвечать. Но не могу подругому. От злости аж зубы сводит – так хочется устроить немцам «веселушку». – Батя, мне надо место с четырьмя доминирующими точками. Найди, пожалуйста.
– Что вы хотите сделать? – СБ тоже злой, мокрый и улетавший.
– Хочу заставить немцев искать пятый угол. Знаете как это?
– Кажется, понимаю…
– Тогда обойдемся без лишних вопросов. Или мы уничтожим их, или они нас. Сегодня. На болото с хвостом лезть нельзя, – я усмехнулась. – «Мы принимаем бой!». Точка, конец цитаты. Киплинг.
– Киплинг?
– Ага. Один англичанин, который очень любил Индию. Надо бы перевести его, да и «Семь столпов мудрости» Лоуренса Аравийского как пособие для партизанской деятельности тоже бы не помешало. Ах, жаль… политика не допускает классику. Да не смотрите вы на меня так, СБ. Я просто очень много в свое время читала. И было что… вот победим, будут и у вас хорошие книги… надеюсь.
«Запад есть Запад. Восток – есть Восток. И с мест они не сойдут.
Пока не предстанет небо с землей на страшный господень суд.
Но нет Востока и Запада нет. Что племя, родина, род,
Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает…»
– Это ваш Киплинг или Аравийский?
– Киплинг. Хотите еще?
– Да.
– Эпитафия командиру морского конвоя.
«Нет хуже работы пасти дураков,
Бессмысленно храбрых – тем более.
Но я их довел до родных берегов
Своею посмертною волею».
– Своею посмертною волею… – пробормотал СБ. И его лицо стало таким, как у человека, принявшего наконец решение.
– Только попробуй, – поспешила предостеречь я своего слушателя. – Я тебе устрою – «посмертную волю». В гробу вертеться будешь, как пропеллер вертолета на холостом ходу. Понял?
– Так точно, товарищ Летт.
Заставь дурака богу… почитала стишки, дура.
– Летт, Батя!
– Подъем…
Когда раздались выстрелы, первая мысль была стандартно нецензурная. Вторая более адекватная: «Нарвались!» Но выстрелы звучали гдето сбоку и явно не в нас. И вот тогда пришло, наконец, удивление:
– Кто?
Привычно окинула взглядом наш маленький потрепанный отряд. Все на месте.
Гдето правее разгорался бой. Одиночные выстрелы трехлинеек и оглушительная трещотка «шмайсеров».
– Партизаны?
Да, это более дельное предложение.
– Похоже.
Както забыли мы, что кроме медведей, оленей и остальной живности в этом военном лесу кроме нас и егерей есть еще и другие двуногие. Неожиданно. Но предсказуемо… если бы я хоть чутьчуть подумала.
Скорее всего преследователи спутали следы и ушли в сторону – прямо на партизан. А кто знал, что они там будут? Мы так точно не знали. Дурацкая случайность, от которой никто в этой жизни не застрахован. Впрочем, у нас появился хороший шанс ударить в спину. Не воспользоваться им просто грех.