Убить Горби

– Это «пятерка»! – обрадовался Николай Николаевич. – Правильно, нечего смотреть буржуазную чушь. – Он опять стал серьезен и снова, то «тыкая», то «выкая», сделал Павлу внушение: – Тебе со мной не надо бы хитрить. Я понимаю, у вас в институте не принято вслух обсуждать, чем вы там все занимаетесь в свободное от учебы и комсомольской работы время. Но мне, Павел Васильевич, вы можете говорить все, как есть, потому что у нас времени нет.

«Видно, тактика у них такая – ни с того, ни с сего переходить с«ты»на «вы» и наоборот, – подумал Павел. – Для чего это, интересно? Чтобы держать собеседника в напряжении?».

Тем не менее, надо было отвечать. Ему нечего было скрывать и бояться: это кино он и правда не смотрел:

– Простите, но я действительно не видел «Звездных войн», – сказал Павел. – Читал кое-что, конечно, картинки были в журналах. Робот там ходит железный, сруками. И еще маленький какой-то на ножках… Или колесиках? Кроме того, доктрина Рейгана у всех на слуху… К тому же, – Павел окончательно вернул себе привычную самоуверенность, – не каждый же день встречаешься с сотрудником КГБ.

Николай Николаевич не дал ему насладиться собственным остроумием и превосходством перед собеседником по степени начитанности.

– Ага, – продолжил тот легендарную цитату из «Мастера и Маргариты». – Если бы каждый день – это было бы приятно. Азазелло так ответил Маргарите Николаевне. Отличный роман, правда?

– Хороший.

– Не хороший, а именно отличный. И у Солженицына есть очень хорошие романы. А еще знаешь ли ты, что, помимо тебя, «Голос Америки» в Союзе слушает почитай девяносто процентов студентов? И даже почти что вся сельская молодежь! И вы, товарищи комсомольцы, книги читаете далеко не только те, что рекомендует программа истории партии… И что с того? Если человек умный, он поймет, где истина, а где клевета на наш социалистический строй. А нам без умных парней далеко не уехать. Скажу тебе вот что: если мы друг другу правду не будем говорить, нашей работы не сделаем. Она у нас должна делаться не только холодной головой и горячим сердцем, но и с открытыми миру глазами. Дураки и пустозвоны нам не нужны. И враг способен написать хороший роман или сочинить красивую песню. Тем он для нас вдвойне опасен. Понял меня?

– Понял, но не совсем. Вы считаете, Булгаков враг?

– Мне пора, – вместо ответа отчеканил Николай Николаевич. – Завтра жду вас по этому адресу ровно в одиннадцать часов утра. Спасибо большое за то, что уделили время. – Николай Николаевич протянул Павлу небольшую карточку с адресом и удалился.

Проводив чекиста взглядом, Павел дал себе слово забыть про него навсегда и никуда завтра не ходить.

«Значит, Булгаков для них – враг, да?! – размышлял он, рассекая широким шагом по Варварке. Из чувства бьющего через край протеста он громко запел:

Катим в дилижансе, шухер – впереди кожанки

Вот непруха, это ж надо?

А какой чудесный вечер был!

В петлицах ландышей букетик

У Беллы дамский пистолетик

Который я на Пасху Белле подарил…

Прохожие реагировали по-разному: кто с удивлением, а кто и со злостью. Одна бабуля покрутила у виска рукой.

Однако, выразив протест, Пашка не смог победить любопытство и на следующий день, предупредив на всякий случай старосту курса о своем отсутствии, все же отправился на встречу По указанному Николаем Николаевичем адресу располагался затерянный в переулках московской улицы Метростроевской неприметный, с виду ни разу за последние сто лет не видавший капитального ремонта, старинный трехэтажный особняк. Догадаться, что в этом районе коммуналок и доживающих свой век деревянных домов могло находиться учреждение, подведомственное КГБ, было трудно. Впрочем, будь Павел внимательней в то утро, он заметил бы три «волги», припаркованные у стены Зачатьевского монастыря. На крышах этих машин были установлены антенны, а номера с сериями «МКО» и «МКС» выдавали их принадлежность к специальной службе.

Лишь только Павел переступил порог дома, он понял, что его внешний антураж – маскировка. Внутри все было богато отделано мрамором и деревом, правда, в духе советских представлений о роскоши. На входе под защитой металлической решетки дежурил прапорщик. На аккуратном столике рядом с ним стоял телефонный аппарат без диска и какой-то предмет, напомнивший Павлу осциллограф.

– Здравствуйте, – поприветствовал его прапорщик. – Вы к кому?

– К Николаю Николаевичу. Семенов Павел Васильевич.

Охранник наклонился к «осциллографу», нажал там какую-то кнопку и извлек из прибора похожую на проездной билет карточку.

– Паспорт с собой?

Павел кивнул.

Проверив документы через решетку, прапорщик пропустил Павла, выдал ему карточку и, указав на лифт, произнес:

– Кнопка «этаж 5». Карточку надо вставить в приемник, и лифт откроется. Вас встретят.

Павла озадачила эта самая «кнопка этаж 5». Особняк-то трехэтажный.

«Может, у них тут каждый этаж поделен на два», – подумал Павел и, нажав кнопку в лифте, сразу понял, в чем дело.

Лифт поехал вниз.

Николай Николаевич встретил Павла как родного. Угостил чаем (по вкусу, к сожалению, это был все тот же «слоновий напиток»), предложил сухарики и печенье. Несмотря на подземное расположение, его кабинет не походил на бункер. Окна, конечно, не хватало, но все равно было достаточно уютно. Принадлежность хозяина «офиса» к Комитету выдавала статуэтка Феликса Эдмундовича и безупречный костюм. Павел не мог позволить себе хорошо одеваться, но очень хотел когда-нибудь выглядеть так, как некоторые американские актеры. Ему нравились в людях вкус, опрятность, даже щегольство. Он считал, что в этом скорее проявляется не тщеславие, а уважение человека к окружающим.

– Что вы так разглядываете меня, Павел Васильевич? – улыбнулся Николай Николаевич.

– Костюм у вас хороший. Я такие видел на членах Политбюро, когда они приезжали к нам в институт на встречу с ректором.

– Ну, это вы преувеличиваете. Членам Политбюро ЦК КПСС костюмы шьют на заказ в спецателье № 1 на Кутузовском проспекте руками самых талантливых советских портных. А мой костюм – французский ширпотреб, сработанный на фабрике товарища Пьера Кардена, каким-нибудь Жаном-Пьером, а не Иваном Макарычем. А что, внешний вид, на ваш взгляд, имеет значение?

– Нуда, конечно. С другой стороны, важно – какой человек, конечно. Это главное.

– Эх, юноша, сколько еще времени нужно потратить на то, чтобы убедить вас быть максимально точным в выражении своего мнения! Можно обойтись без всяких там «с другой стороны», «тем не менее», «хотя»? Страсть как не люблю я всех этих дел. Говори прямо. Если принял решение – делай. Пусть оно неправильное, но твое, время на колебания не трать. Если есть вопросы – задавай. Про однопартийную систему сморозил на семинаре, а про одежку говорить боишься, так?

Павел вздохнул. Все-то им известно. Стало неуютно, внутри рождалось возмущение этим всезнайством. Опять же разговор о Булгакове…

«И вообще, я им пока ничего не должен. Это ведь они меня заметили и первыми пошли на контакт».

– Да не боюсь я, – твердо ответил Павел и понял, что и правда не боится ни щеголя Николая Николаевича, ни прапорщика с пистолетом на входе, ни подземелья, расположенного на пятом этаже трехэтажного здания. – И вообще, – добавил он, – нет ничего выдающегося в том, что вам известна история с вопросом об однопартийной системе. Из-за нее меня в партию не приняли, это все знают. А преподносите информацию как нечто исключительное, чтобы произвести впечатление. Вот что я вам скажу: впечатление не произведено…

Николай Николаевич строго взглянул на Павла, встал, подошел к журнальному столику, на котором стояли чайник и вазочка с печеньем, налил себе полчашки и вернулся на свое место.

– Павел Васильевич, если вы догадались о намерениях собеседника, ну, например, о стремлении произвести впечатление, как вы выражаетесь, мой вам совет: не спешите говорить ему об этом. Знание – оружие. Тайное знание – сверхоружие. Это касается даже мелочей. Ясно?