Страница 4 из 15
— А дальше что было?
— Дальше-то? Так известно что… Когда человек приходит к церкви, сатана у него все, что дал, отнимать начинает. За полгода девять предприятий моих в трубу вылетели. Но я уже не жалел. Каждый вправе выбирать — или тебе вечное, но сейчас — ничего, или сейчас — все, но потеряешь вечное… Я свой выбор сделал…
Смолк этот голос, завершивший исповедь.
Померкла полоска вечерней зари, но с другой стороны озера уже набухало небо розовой зарею восхода. Свежее стало. Я поплотнее запахнулся в куртку, обдумывая услышанное.
— Всякое бывает… — раздался другой мужской голос. — Я вот тоже сильно одно время пил. Делами занимался. Деньги немалые имел, а иногда запивал. По неделе, бывало, не просыхал. И тоже голоса слышал… Только не бесов. И вот, валяюсь я в грязи, в блевотине своей, сил у меня подняться нету, а тут Спаситель является. Свет такой пошел со всех углов комнаты, а посреди света этого — Он… И душа сразу проснулась. И — свет в душе. Даже пить бросил… Как же пить, если ко мне, ничтожному, такая милость Господня явлена была.
И замолчал этот рассказчик, должно быть, осеняя себя крестным знамением. Мне даже показалось, что я лицо его вижу. Спокойным и благостным было оно, хоть икону пиши.
— А ты молился ли тогда, мил-человек, когда явление тебе было? — раздался чуть дребезжащий старческий голос.
— Какое там — молился… Говорю же, что не просыхая пил, когда это случилось.
— Ну, тогда, должно, и не Спаситель к тебе являлся, а так… Наваждение…
— Это почему же наваждение? — обиделся мужчина.
— Так без молитвы чего может быть, кроме наваждения… Эх-хе-хе… Да и кто мы такие есть, чтобы Спаситель к нам являлся?
И опять наступило молчание.
Слышно было, как гудят внизу машины, как клокочет разбуженная винтами вода…
— Как же так? — прервал молчание женский голос. — Ведь и в житиях святых пишут, что являлись им иногда и Спаситель, и Богоматерь… Почему же они простым людям являться не могут? Ведь, если бы являлись, и вера бы сильнее в нас была…
— Отчего не являются-то? — ответил чуть дребезжащий старческий голос. — Дак надо полагать, что по великой своей милости к нам, грешным… Видя немощи наши. И святые-то, когда такие явления были, ужасались, а что бы с нами случилось?! Если и на солнце поглядеть, то глаза ослепнуть могут… А тут Спасителя узреть… Что с тобою тогда будет? Чего останется от тебя?! Нет… По великому Своему милосердию и не является Спаситель к тем, кто не готов к этому…
Все тише, тише звучал этот чуть дребезжащий голос, словно истаивая в белесых сумерках июньской ночи. И вдруг так нестерпимо захотелось мне увидеть лицо этого человека, что встал я. Обогнув поставленные в ряд шезлонги, подошел к перилам на корме. Посмотрел вниз на белую, перевернутую винтами воду. Потом повернулся назад, чтобы увидеть невидимых мне собеседников.
Стоящие в ряд шезлонги были пусты…
Никого, кроме меня, не было в этот слишком ранний час на палубе. Только бездельничающий ветерок гонял по пустой палубе кусок газеты. Вот она ткнулась мне в ноги, замерла на мгновение и побежала дальше, подгоняемая легким сквознячком…
Дом на кладбище (Рассказ священника)
Начинал я служить в сельской церкви и был тогда совсем молодым человеком, ни в колдунов, ни в нечистую силу не верил, думал, что все это — бабушкины сказки.
Тут странно получалось…
Я не сомневался, что бесы существуют, но знал об этом из книг, сам никогда с подобным не сталкивался, поэтому и считал, что в реальной жизни их нет.
И вот, закончив семинарию, получил приход и поселился в небольшом селе в Новгородской области. Дом священника находился рядом с храмом, почти на кладбище.
Удивительное это дело, скажу я вам.
Пока живет человек, его, бывает, и в церковь не дозовешься, а придет час помирать, и обязательно попросит, чтобы поближе к церкви положили.
А поближе места не хватает, вот и приходилось смотреть, как бы совсем усадьбу не превратили в кладбище. Однажды ночью проснулся, слышу — копают во дворе. Зажег свет, вышел с фонариком на крыльцо. Смотрю — в углу двора могилу начали копать. Лопаты побросаны, а копальщиков не видно, притаились в темноте.
— Православные! — говорю. — От ума ли будете? Мыслимое ли дело по ночам могилы рыть? Все равно ведь я к себе во двор вашего покойника не пущу, да и хорошо ли ему будет рядом с отхожим местом лежать?
Сказал так в темноту и вернулся в дом, свет погасил, сел у окошка. Смотрю, вылезли из кустов, повозились еще маленько и ушли. Утром вижу — зарыта могила, которую начали копать.
Но это я так, к слову вспомнил.
Нет-нет! Кладбища мы не боялись. Жили рядом, и кладбище нам о бренности земной напоминало…
Да… Так вот о нечистой силе.
Веришь в нее или нет, это ничего не значит. Главное, есть она на твоем приходе или нет.
Начал я внимание обращать, что некоторые мои прихожанки свечки на каноне переворачивают… Зачем они это делают, не понимаю. Но внимание стал обращать, кто так поступает. Ну, и перед причастием на исповеди спрашиваю. Некоторые отпираются, а одна старушка, Ольгой ее звали, призналась.
— Я, — говорит, — батюшка, не знала, что нельзя такого делать.
— А, может, — спрашиваю у нее, — ты и еще чего не знаешь, можно ли делать, а делаешь?
— Не знаю, — говорит, — батюшка. — Вот просят сейчас у меня одну корову исправить. Жвачка у нее, понимаешь ли, пропала. К ветеринару ходили, а только он ничего не может. Дак пришли ко мне, просят сглаз снять… Я согласилась, а теперь после нашего разговору и не знаю — уж не грех ли это будет, людям-то помочь? Такая ведь семья бедная…
Вот говорит она мне так, а сама такая рябушчатая старушечка, в своих одежках на луковицу похожая. Посмотришь на нее, и заплакать хочется. А вопрос хитр о поставила.
И главное, смотрит на меня и ждет, чего ей отвечу.
— А сумеешь? — спрашиваю.
— Дак ведь раньше делала. И с коров снимала порчу, и с другой животины приходилось. Дело это несложное, если знаешь как. Только вот теперь насчет греха я сомневаюсь. Помогаешь так людям, а оказывается, что грех это — помогать…
— Значит, знаешь… А знаешь, как сделать, чтобы заболела корова? Можешь так сделать?
— Дак это еще проще, чем исправить! Могу, конечное дело.
— Ну, так вот, бабуся… — говорю. — Если испортить умеешь, то и не исправляй тогда.
— Почему?
— Да потому, что один источник той силы в тебе — темный. И свечки на каноне тоже не переворачивай. Не бросишь этого занятия, к причастию не пущу!
Очень старушенция тогда огорчилась.
— Как же так? — говорит. — Ведь всегда делали такое?!
— А теперь больше не делай.
Такой вот у меня разговор состоялся.
Хоть и на исповеди, а все в курсе, что мы говорили. Свечки в церкви перестали переворачивать, а все равно смотрю — что-то не то вокруг происходит.
Какие-то черные кошки вокруг бегают… Идет вроде впереди человек, а приглядишься — нет никого там — только черная кошка лежит…
Не по себе, конечно, в такую минуту становится, но я специально на это внимания не обращал. Живу спокойно, службы веду в церкви.
А слухи, тени какие-то все приближались, приближались ко мне.
То дочка что-нибудь странное на кладбище увидит, то матушка напугается.
Старушечку, всю в черном, приметила, ходит вокруг могилки кругами и остановиться не может. Жена удивилась, смотрит на нее, пытается понять: что она такое делает. А старушенция, видно, почувствовала ее взгляд, обернулась, и выражение лица у нее, жена рассказывала, какое-то странное было — и злое, и одновременно растерянное. Вот посмотрела так, а потом вдруг исчезла.
И прихожане тоже часто жаловаться стали, неладное происходит что-то. Одна фельдшерица, серьезная такая женщина, квартиру освятить попросила. Что-то, говорит, непонятное завелось. После двенадцати часов ночи существо какое-то материализуется. Чуть больше метра высоты. Белое. Бегает по квартире, гремит… А то дак рука откуда-то высунется и душить начинает…